Глава двадцать вторая

На новогодние праздники в ресторане яблоку было негде упасть, но мало-помалу отпускники разъехались, школьные каникулы закончились, и «Улитка» обезлюдела. Впрочем, Роберт не переживал, да и Лиз тоже, для января это обычное дело, и они знали, что к концу месяца, когда людям надоест сидеть перед телевизором и захочется общения, все войдет в свою колею.

Дела в школе у Рози складывались неплохо, а когда окулист завел речь об очках, возражать она не стала и выбрала пару в голубой оправе – Лиз сказала, что этот цвет подходит к ее глазам и волосам.

– Ты в них такая умная, – шутила Лиз, – прямо профессор.

– А я и есть умная, – парировала Рози, радуясь, что отчетливо видит лица и теперь нет нужды утыкаться в книгу носом.

Как-то в начале февраля Лиз занесла Пэт продукты, и старушка уговорила ее выпить чаю.

– Я тут кое-что узнала. – Пэт с заговорщицким видом наклонилась поближе к Лиз, и та поняла, что ей предстоит выслушать свежую сплетню.

Пэт поведала, что ее подруга Элейн выяснила у своей приятельницы из Девенпорта кое-что новенькое о бывших владельцах газетного киоска – тех самых, что выиграли в лотерею.

Внутри у Лиз все сжалось – как всегда теперь, стоило ей о них вспомнить.

– Ты ведь помнишь, что Элейн из Салташа?

Лиз кивнула – про Элейн она была наслышана.

– Так вот, – продолжала Пэт, – внук ее подруги из Девенпорта когда-то учился в том же колледже, что и сын этих людей. И они были очень милыми, пока не разбогатели.

Слушать дальше Лиз не хотелось, но Пэт успела войти во вкус, и остановить ее было бы непросто.

– Ну да ладно, – старушка не замечала нетерпения Лиз, – этот паренек – кажется, его зовут Даррен – в колледж больше и носа не кажет. Только они выиграли – и учеба ему стала побоку. Внук подруги Элейн говорит, что старых друзей он тоже бросил и связался с плохой компанией. Ну, сама понимаешь – выпивка, наркотики, шушера всякая и еще что похуже. Девушка же – не припомню ее имени – встречается с одним шалопаем из Плимута. Сам-то он себя называет риелтором, что бы это ни значило, но Элейн говорит, он настоящий пройдоха, да и женщин ненавидит. Это всем известно. Но и это еще не все, – похоже, Пэт вознамерилась выложить все, что знает, – с-сам владелец киоска… – В минуты особенного возбуждения Пэт всегда произносила это слово так – «с-сам». – В общем, другая подруга Элейн, Би, она переехала в Лу, там у ее мужа родня, а ее муж, то есть муж Би, его зовут Тревор…

Лиз успела запутаться.

– Ну так вот, Тревор – отличный парень. Выдумывать не станет. Он говорит, что бывший владелец киоска целыми днями из паба не вылезает. Они строят огромный дом на берегу, там тебе и бассейн, и теннисный корт, и чего только нету, но жена этого бедолаги волосы на себе рвет, потому что муженек-то не просыхает и не желает даже на план дома взглянуть. И ничем его не проймешь. Ей самой приходится его оттуда вытаскивать. В смысле, из паба. Однажды с ней даже ее старенькая мать приковыляла, с клюшкой, и давай у него перед носом кулаками размахивать. – Пэт изобразила сердитый вид и для убедительности погрозила кулачком. – Устроили там настоящую заварушку. Владелец паба сначала не знал, что с ними делать, а потом просто выставил их за дверь. – Пэт покачала головой: – За деньги счастья не купишь – вот тебе и доказательство, правда? И неважно, сколько у тебя в кошельке.

Лиз глубоко вздохнула и подумала, что телефонный разговор с подругой наверняка обошелся Пэт недешево. Что-то подобное она уже подозревала – после того, как видела Даррена в компании Маркуса и ссору Айрис с Джимом. Пересказанные Пэт слухи лишь подтвердили подозрения.

Неудачи Айрис не вызывали у Лиз злорадства, только какую-то тупую боль, у которой не было ни причины, ни исцеления.

– Наверное, преувеличивают, – откликнулась наконец она.

Пэт возмущенно фыркнула:

– Чистая правда! Элейн не из тех, кто разносит сплетни. Она говорит, что источники у нее – надежней некуда, – и старушка дважды постучала по столешнице, – они у нее все такие!

Домой Лиз вернулась подавленная, и даже смех Рози положение не исправил. Волосы у дочери отросли, скрыли шрамы, у нее теперь была модная прическа «под мальчика».

– Что на обед? – спросила Рози заинтересованно.

– Макаронная запеканка с тунцом.

Лиз приготовилась выслушать возражения. Рыбу Рози не любила, несмотря на всю ее пользу.

– Тунец! Терпеть не могу, ты же знаешь! – последовал предсказуемый ответ. – Может, я лучше пиццу съем?

Но Рози быстро смирилась и засела за уроки.

Она пропустила немало занятий, и программу по математике ей приходилось нагонять, зато английский, похоже, не пострадал – оценки были высокие.

Лиз налила в сотейник воду для макарон и уже хотела поставить его на плиту, когда услышала грохот. Не выключив газ, она бросилась в комнату Рози. Дочь лежала на полу, рядом валялся перевернутый стул.

На миг Лиз накрыла темнота, но потом голос где-то внутри скомандовал: «Соберись!»

– Рози?!

Где же телефон? В гостиной, за телевизором. Девочка лежала неподвижно, но ее раскинутые руки и ноги подрагивали. Она не отвечала – но была жива.

Припадок? Первым делом убедиться, что цела голова.

Лиз отбросила стул, осторожно сняла с дочери треснувшие очки и повернула девочку набок, с облегчением убедившись, что она дышит.

Вызвать скорую, сказать, чтобы поторопились.

Бросилась к телефону и, набирая номер, обратно к дочери. Кровь на пальцах – откуда? Порезалась об очки? Нет, на затылке у Рози рана.

О господи.

Отвратительные, проникающие в самый мозг гудки сменились спокойным голосом оператора.

– По симптомам похоже на эпилептический припадок, – сказала женщина, – вы все правильно делаете. Не пытайтесь переместить ее.

Лиз понятия не имела, сколько прождала скорую, но к тому времени, как вокруг дочери засуетились врачи – ободряющие улыбки, мигание фонариков, переговоры по рации, – Рози уже пришла в себя. Сознание вернулось к ней, пусть и с трудом.

Когда Рози вынесли, Лиз заметила Пэт – заломив руки, старушка опасно пошатнулась, и Эсме обняла ее за плечи. Рядом стояла Шарлотта Пеннифезер. Странно, она-то тут что делает? А возле нее Лиз увидела Тома и дрожащую Джин. Где-то громко залаяла собака, но чья, Лиз не знала.

Носилки внесли в машину, и Лиз забралась следом, отметив, что во взгляде у Рози прибавилось осмысленности, а лицо чуточку порозовело.

Лиз улыбнулась – бодро, насколько хватило сил:

– Все будет хорошо.

Но чувствовала она себя так, будто ее внутренности засунули в центрифугу.

На Рози надели кислородную маску, поэтому говорить она не могла, но ее взгляда хватало. «Это опухоль, мама, – говорил этот взгляд, – я знаю. Она вернулась».

Лиз сжала ее холодную руку и стала ждать. Ничего другого не оставалось.

Они снова провели ночь в плимутской больнице, а на следующий день их повезли в Бристоль делать томографию. На этот раз Лиз была лучше подготовлена, поэтому, когда ей сказали, что опухоль снова растет и необходимо срочное лечение, сознание не потеряла. Ее охватила ярость.

– И как вы собираетесь с этим разобраться? – спросила она. Ей не нужны были ни сочувственные взгляды, ни чай – она требовала ответов и решений.

Сперва Рози предстояло пройти десятинедельный курс химиотерапии, а затем ее ждала лучевая терапия. Путь был долгим, но вероятность излечения составляла семьдесят процентов. Когда Лиз думала о страданиях, уготованных ее дочери, у нее разрывалось сердце. Она знала людей, прошедших химиотерапию, и понимала, насколько это тяжело. Впрочем, положительный прогноз обнадеживал, так что когда она вернулась к Рози, то уже слабо улыбалась.

– Смотри! – Рози показала матери картинку, которую успела нарисовать, пока Лиз беседовала с врачами.

Сидящая на камне русалка с золотыми волнистыми волосами до пояса.

Лиз не хотела рассказывать Рози, что вскоре та вновь облысеет. Она боялась, что дочь совсем падет духом. Лиз все бы отдала, чтобы поменяться местами с ней, но понимала, что жалость – плохой помощник. Сейчас она должна подбадривать свою девочку – а если понадобится, драться за нее, как тигрица.

Рози уже окончательно пришла в себя после приступа, и спустя двое суток ее выписали. Терапию предстояло начать в следующий понедельник. Упав, она ударилась об угол двери, и на ее уже многострадальную голову наложили шесть швов.

Дома Лиз позвонила Роберту и сообщила, что с работой покончено.

– Прости, но Рози я нужнее. Надеюсь, ты быстро подыщешь мне замену.

К счастью, в этот момент ее позвала дочь, и Лиз обрадовалась, что не придется выслушивать соболезнования Роберта.

– Обязательно дай знать, когда ей станет лучше! – поспешно проговорил он.

– Хорошо, – пообещала Лиз, подумав, что до этого еще далеко: лечение займет несколько месяцев.

Постепенно они привыкли к новому ритму. Неделю химиотерапии сменяла неделя передышки. Таким был теперь их график. Два раза в месяц, по понедельникам, они спозаранку вызывали такси и ехали в Бристоль на терапию. Чтобы ввести лекарство, требовалось всего полтора часа, однако ждать приходилось так долго, что домой они возвращались не раньше шести-семи вечера.

С собой Лиз брала целый ворох книг, бумагу, игрушки, карандаши и что-нибудь перекусить, потому что больничную еду Рози не любила. Ночью после химиотерапии Рози часто просыпалась от резкой боли в руках, ногах и животе, а на следующий день чувствовала себя измотанной и не вставала с постели. Прошло немного времени, и волосы у Рози начали выпадать, она отказывалась смотреть на себя в зеркало.

– Как же это мерзко! – воскликнула Рози однажды, проведя рукой по оголившейся коже на голове. Она отбросила книгу, которую читала, и разрыдалась. Больше она о волосах не говорила, но ни перед кем, кроме Лиз, без платка не показывалась.

Когда самочувствие ее было особенно скверным, Рози спрашивала:

– Почему это случилось именно со мной?

Ответа Лиз не находила и просто старалась отвлечь дочку. Порой Рози чувствовала себя после химиотерапии сносно и могла даже пойти в школу, но нередко Лиз звонил кто-нибудь из учителей и просил забрать девочку пораньше. В свой одиннадцатый день рождения на веселье у Рози не хватило сил, и хотя Лиз испекла торт и приготовила подарки для дочери, праздник вышел печальным.

Они смотрели телевизор, играли в настольные игры и прочли вместе бесчисленное количество книг, но грусть, влажным туманом прилипшую к Рози, разогнать не получалось. Глядя на усталые глаза дочери, ее бледное лицо, Лиз с трудом сдерживала слезы.

Сперва Лиз едва не утонула в потоке информации о видах опухолей, лечении и побочных эффектах, но постепенно поднаторела, легко читала медицинские исследования, разбиралась в статистике и подолгу изводила врачей заковыристыми вопросами.

Друзья и соседи не оставляли их: предлагали подвезти, помогали с уборкой, сидели с Рози, приносили еду. Однажды в холодильнике у Лиз скопилось целых три вареных окорока, и она ума не могла приложить, куда их девать.

Лиз засыпала и просыпалась с мыслями о мучающей Рози опухоли. Она больше ничего не планировала, пыталась жить настоящим. После всего случившегося ей не верилось, что у будущего есть шанс.

Останавливаясь перекинуться парой слов с соседями, она ловила себя на том, что завидует их заурядным тревогам и хлопотам. Как бы она хотела выбирать для Рози школу или переживать, что вода опять подорожает. Но она не затаила зла на мир, это было не в ее натуре. Надо быть благодарной за то, что Рози лечат, за человеческое сострадание, говорила она себе.

Они отметили долгожданное окончание химиотерапии, но тут же последовал новый удар: томография показала, что опухоль почти не уменьшилась, так что единственной надеждой оставалась лучевая терапия.

Этот метод известен как более эффективный, однако риск необратимого ущерба для организма намного выше. С нарастающим ужасом Лиз изучала список возможных осложнений: слепота, ухудшение памяти и умственных способностей, изменение личности, поведенческие расстройства, задержка развития, бесплодие. Иначе говоря, по окончании лечения веселая, жизнерадостная девочка исчезнет, обратившись в зомби.

О протонной терапии Лиз уже кое-что слышала – об этом писали в газетах и рассказывали в новостях, но врач сказал, что опухоли такого типа, как у Рози, подобному лечению не поддаются. Но вечером Лиз, устроившись на кухне, открыла старенький, подаренный Барбарой лэптоп и принялась шерстить интернет. Она прочла, что при таком лечении применяется не жесткое рентгеновское излучение, а облучение протонами, то есть частицами атомов. Лучи протонов можно направить непосредственно на опухоль, а не рассеивать по всему телу, в отличие от рентгеновских лучей. Кроме того, облучение можно остановить, как только лучи достигнут пораженного участка, благодаря чему расположенные рядом ткани облучаются меньше, а побочные эффекты не такие тяжелые.

В Великобритании имеется лишь одна больница, где проводится подобный тип лечения, хотя с 2018 года финансирование должны увеличить на несколько миллионов фунтов, а квоту пациентов в Лондоне и Манчестере расширить до тысячи пятисот человек. Но пока Национальная служба здравоохранения может оплачивать лечение только отдельных счастливчиков, причем лечиться их отправляют за границу – в Швейцарию, Чехию или США.

На следующее утро, проводив Рози в школу, Лиз позвонила врачу.

– Почему вы сказали, что протонная терапия для Рози не подходит? – спросила она.

Сперва он ответил, что, по данным последних исследований, подобная терапия эффективна только в редких случаях, в том числе когда речь идет об опухолях, расположенных в основании черепа или позвоночнике. Но Лиз не отставала, и он, не выдержав напора, сдался.

– Честно говоря, – признался он, – мне кажется, что с такой опухолью, как у Рози, квоты вы не получите. Недавно у нас отказали пациенту с очень похожим заболеванием. Отказ они обосновывают тем, что стандартная лучевая терапия в подобных случаях вполне эффективна.

Однако Лиз уже давно перестала принимать слова врачей на веру. В ней вскипел гнев.

– Давайте все же попробуем.

Врач согласился и сказал, что передаст дело Рози на рассмотрение.

– Я, конечно, постараюсь, но на многое рассчитывать не приходится, – предупредил он.

Лиз решила никому не рассказывать, даже Пэт. Старушка засыпала бы ее вопросами, а голова у Лиз и так уже лопалась от информации – обнадеживающей и не очень. Из-за хронического насморка спала она урывками, поэтому днем бродила в полусне, думая лишь о том, как облегчить жизнь Рози.

Все говорили, что Лиз ужасно похудела, и советовали есть побольше, но от еды Лиз тошнило. Чай и сухие тосты – лишь благодаря им она еще не умерла от истощения.

Наконец позвонил врач. Рози отказали в квоте.

– Мне очень жаль, но этого следовало ожидать. Нам пора начинать лучевую терапию, и чем быстрее, тем лучше.

Он еще договорить не успел, а мысли Лиз уже неслись в совершенно ином направлении. В интернете пишут, что курс протонной терапии за границей обойдется в сто пятьдесят тысяч фунтов. Кроме того, им надо будет где-то жить, значит, нужно добавить к этой сумме расходы на жилье. Другим же родителям как-то удалось этого добиться. Значит, и у нее получится.

Никаких сбережений у нее не было, как и недвижимости, которую можно было бы продать, следовательно, придется добывать деньги иначе. Все это означает, что лечение придется отложить, а действовать надо немедленно. И первым пунктом в ее списке будет Грег.

Она поделилась своими планами с врачом, и спорить тот не стал: он уже достаточно хорошо узнал Лиз, чтобы понять, что эта маленькая и с виду хрупкая женщина на самом деле прочнее стали.

– Удачи, – сказал он, перечислив различные благотворительные организации, куда Лиз могла бы обратиться.

– Спасибо, – поблагодарила Лиз. – Она мне понадобится.