· Глава 49 ·
Бородатый разрешил нам подняться по лестнице в номер двенадцать. Стоя перед дверью, мы не знали, как поступить: постучаться, сразу открыть или убежать. В такие моменты ты даже не предполагаешь, что в следующую секунду все произойдет иначе. Эмма осторожно поднесла руку к двери, давая понять, что все-таки стоит постучать.
– Ладно, давайте, – прошептал Ромен.
Я молча кивнула, но времени на то, чтобы постучать, у нас не оказалось. Дверь неожиданно открылась, на пороге выросла фигура отца. Улыбка исчезла с его лица, когда он увидел нас. Он напоминал кролика, ослепленного светом фар.
– Что вы здесь делаете? Случилось что-нибудь?
Дверь открылась во всю ширь, и за его спиной появилась женщина.
– Мама? – удивленно произнес брат.
– Мам, а ты что здесь делаешь? – повторила я.
Немая сцена. Будь это фотография, можно было бы вообразить целую кучу сценариев. Родители, застигнутые на месте преступления собственными детьми в гостиничном номере. Дети, изумленные тем, что их родители до сих пор сохранили сексуальную активность. Семейка Кроликов-Ослепленных-Светом-Фар в полном составе.
– Пойдемте поговорим, – предложил отец, проходя в номер.
Мы проследовали за ним с чувством огромного облегчения. Любовницей отца оказалась не бутылка и не незнакомка, которой я намеревалась свернуть шею.
В номере все было просто, но элегантно, чего никак нельзя было предположить, судя по внешнему виду заведения. Все втроем мы уселись на кровати, нервно похихикивая.
Родители стояли напротив нас примерно в том же состоянии.
– Как вы узнали? – спросил отец.
– Да мы ничего и не знаем, – ответила Эмма.
Мама, волнуясь, проговорила:
– Вы хотите сказать, что по чистой случайности оказались перед дверью нашего номера?
– Мы думали, что папа тебе изменяет, – брякнул Ромен.
– Что?
– Все не совсем так, – сочла я своим долгом добавить. – Сначала мы решили, что ты снова начал пить.
– Да ну?
Глядя на их потрясенные лица, мы залились громким смехом и поведали им всю историю целиком: первые подозрения, слежка, встреча возле бара, его регулярные отлучки, постоянное желание побыть одному.
– Почему вы стали приходить сюда? – не выдержала Эмма.
– Чтобы спокойно поиграть в игру «Эрудит», дорогая моя, – ответила мама абсолютно серьезно.
Все снова залились хохотом. Она продолжила:
– Мы женаты уже более сорока лет. Вот нам и захотелось придать немного остроты нашим отношениям, а для этого нет ничего лучше, чем тайные встречи в незнакомой обстановке.
Отец смотрел на нее, словно перед ним стояла статуя из чистого золота.
– И оказались правы, мы словно обрели второе дыхание!
– Повседневность, общие забыты и привычки – все это приводит к тому, что мы начинаем забывать друг о друге. Как это ни парадоксально, мы практически не расстаемся, но не бываем вместе. А здесь, напротив, только мы, никого, кроме нас. Нам это было необходимо, в последнее время нам было довольно сложно…
– Вот как?
Прозвучало это из моих уст немного жестче, чем я хотела. Родители для меня всегда оставались на редкость удачной парой. Поодиночке, напротив, каждый из них был уязвим. Вместе же они казались нерушимыми. Прожив столько лет, они до сих пор целуются, и вовсе не сухими братским поцелуями, какими пожилые супруги награждают друг друга вместо приветствия. Насколько я себя помню, по выходным отец всегда приносил маме завтрак в постель. Она же, в качестве компенсации, рада смеяться от души любой его шутке, даже самой плоской. По вечерам они непременно предаются разгадыванию кроссвордов, а потом отправляются спать, чтобы перед сном вместе почитать «в четыре глаза» какую-нибудь книжную новинку. Я видела, как отец плакал только потому, что мама грустила. Я видела, с каким состраданием и терпением мама делала отцу массаж после сеансов химиотерапии. И когда она ушла из дома, я ни одной минуты не сомневалась, что не из-за него. Никогда я не рассматривала их как пару, но всегда как некую неделимую сущность. И уж тем более я не могла представить, что им когда-либо приходилось преодолевать зоны турбулентности.
Когда мы ссорились с Беном, я всегда приходила в настоящее бешенство. И это было ненормально. Если люди влюблены, им непозволительно бросаться друг на друга, как диким зверям. Как-то он сказал мне, что я уж слишком идеализировала союз своих родителей. Отец Бена умер очень давно, и мне всегда казалось, что у него просто не было достойного примера перед глазами. А вдруг я ошибалась? Возможно, я просто слишком высоко задрала планку, на невозможную, недоступную высоту? Не чересчур ли я требовательна? И не был ли прав Жером, сказав, что разрыв с Беном произошел по моей вине?
– Как и у всех семейных пар, – сказала мама, пожимая плечами, – и у нас бывали периоды, когда мы с трудом переносили друг друга, так называемые кризисы отношений. Да если вам порассказать…
Отец шикнул на нее, не давая продолжить. Как будто нам всем еще по шесть лет. Не хватало только, чтобы они заговорили по-английски, чтобы мы ничего не поняли.
– Так что же у вас есть нам «порассказать»? – спросил Ромен.
– Нет, ничего.
– Мама, скажи хоть ты! – воскликнула Эмма.
Я не настаивала. Я поняла, что она собиралась сказать, и ничего не желала знать. Мне не хотелось знать, что мои родители на деле оказались не идеальной парой.
– В прошлом году мы едва не расстались, – сказал отец. – Назначили встречу с адвокатом, а потом Тьерри и Надин посоветовали нам пройти курс семейной психотерапии, им это оказалось очень полезно. Мы ни на йоту не верили в терапию, однако сумели потом увидеть некоторые вещи под другим углом.
– Психотерапия нам очень помогла. Доктор «прописал» нам как можно больше времени проводить наедине. Дома мы тоже пытались выкроить минутку-другую, но с моей работой это не всегда удавалось. И тогда мы решили, что отпуск для этого – золотое время. Ну, теперь-то вы верите?
Брат и сестра засмеялись. Но требовалось еще одно подтверждение:
– Итак, вы не собираетесь разводиться?
Мама простонала:
– Да нет же! Когда ты перестанешь все время нервничать, Полина? Принимай наконец жизнь такой, какая она есть. Невозможно все предугадать наперед. Где гарантия, например, что, выходя отсюда, мы с вами не угодим под грузовик?
– Если бы этот ужасный момент можно было немного отсрочить, я бы успела сообщить вам хорошую новость! – возвестила вдруг Эмма.
Воцарилась мертвая тишина, словно на сцену опустился занавес.
– Собираешься написать еще одну книгу? – спросил отец, широко раскрыв глаза.
Она улыбнулась:
– Нет, я беременна! Мы не планировали, это снова возврат к пеленкам, но мы очень счастливы. Сегодня ровно три месяца, и я ждала этого срока, чтобы сообщить вам!
– Опять? – вырвалось у мамы, прежде чем она овладела собой. – Поздравляю, дорогая!
Ромен поцеловал сестру вслед за мамой, потом пришла моя очередь. Я обняла Эмму и крепко прижала ее к себе. Она скользнула губами к моему уху и прошептала «прости», что болью отозвалось в моем сердце.
5 июня 2011 года
– Ну же, давайте, тужьтесь!
– Но я уже не-е-мо-о-гу-у!
– Нет, можете, давайте, еще раз!
– Говорю же, не-е-т!
– Давайте, вдох, и как следует потужимся! Вот, уже головка показалась!
– Гннннннннннииииии… (оказывается, я произвожу очень странные звуки, когда тужусь).
– Давай, милая, ты справишься!
– Ненавижу! Все из-за тебя!!!
– Давайте, госпожа Фремон, сейчас поглубже вздохнем и еще разок потужимся. Давайте!
– У меня нет сил… пусть остается там, пусть…
– Ну же, почти все, еще немного потрудитесь!
– Гниииииииииииии…
– Сильней, еще сильней, госпожа Фремон!
– ГННИИИИИИИИИИИИИИИ!..
– Еще чуть-чуть!..
– Больше не могу! Я знала, что он не сможет вылезти!
– Давайте, не останавливайтесь! Давайте!
– Все будет хорошо, милая, ты – самая сильная!
И в этот самый момент у меня с языка слетели слова, которые иначе как ругательствами не назовешь. Я и сама поразилась, что знаю столько подобных выражений.
А потом…
Наша любовь, наша крошка сделала свой первый глоток воздуха.
5 июня 2011 года в 16.41 Жюль стал частью этого мира.
Было совсем тихо. Только его тоненький голосок, который слушала тишина.
Ты сам отрезал пуповину, а потом акушерка приложила нашего сынка к моей груди. Добро пожаловать в мир, маленький человек, любовь моя!
Боль исчезла, страх тоже. Он был со мной, возле моей груди, с его крохотными ручками, цеплявшимися за меня, с маленькой головкой, покрытой темными волосами, и глазками, прекрасными глазками, которые смотрели прямо в мои глаза. Словно они меня уже знали. Мы были его родителями. Это был наш сын.
– Привет, кроха Жюль!
Этим мгновениям никогда не повториться. Все было полно смысла.
Какое-то время мы молча оставались так, все трое, наши с Беном руки были связаны этим маленьким существом, который отныне вошел в нашу семью. Если в конце моей жизни мне скажут взять с собой одно-единственное воспоминание, я выберу его.
Акушерка унесла Жюля, чтобы его взвесить, измерить и одеть. Ты уткнулся лицом мне в шею и стиснул меня в объятиях изо всех сил.
– Спасибо, любовь моя!
– Это тебе спасибо.