К середине XIII в. казалось, что вопрос европейских границ получит ответ путем создания двух католических королевств, находящихся между Польшей и немецкими колониями на Балтике, с одной стороны, и новой Русью, подчиненной монголам, – с другой. Оба они были созданы одновременно благодаря далекоидущей политике папы Иннокентия IV на Востоке. Одно из них было совершенно новым. Это была крещеная Литва, с которой были связаны большинство белорусских княжеств. Другим было возрожденное государство – Галицко-Волынское княжество, религиозно объединенное с Римом.

Политическая консолидация литовских племен уже шла в конце XII в., когда их вторжения практически во все соседние страны, включая русские княжества (даже Новгород), стали все более и более частыми. Однако имена их самых первых вождей вымышленны, и нет никаких доказательств существования у них сколько-нибудь объединенного государства. В 1219 г., когда литовцы заключили официальное соглашение с Галицко-Волынским княжеством, были перечислены имена ряда их князей – некоторых из них называли «старшинами» – и различались собственно Литва и Жемайтия (русские называли ее Жмудь).

Среди упомянутых по этому случаю литовских князей впервые появляется имя Миндаугаса, или Миндовга. Приблизительно 20 лет спустя он уже занял место верховного правителя и начал объединять страну под своей властью. Его успехи и последующая интенсификация набегов литовцев во всех направлениях привели к образованию коалиции его соседей-христиан и других литовских князей, которых он сместил, так что к середине века его положение казалось очень ненадежным. Он полностью сознавал, что Литва может сохраниться, только став христианским государством, и поэтому принял предложение Ливонского ордена помочь ему ввести христианскую веру. В 1251 г. сам Миндовг принял крещение при посредничестве Ливонского ордена, а два года спустя получил королевскую корону при содействии святейшего престола.

Primus rex Lettovie (первый король Литвы), как его называли, напрямую управлял собственно Литвой в бассейне верхнего течения Немана. Он претендовал на власть над Жемайтией и ее местными вождями, и ему удалось распространить свою власть на большую часть Белоруссии, где в Полоцке были посажены править родственники Миндовга, а также на регион между Литвой и Припятскими болотами, разделенный на мелкие княжества. Именно там он вступил в непосредственный контакт с Волынью.

В этой провинции, как и в Галиче, возвратившийся после монгольского вторжения князь Даниил был занят решением трудной задачи – восстановлением княжества и установлением своих дальнейших отношений с ханами. Он, как и великорусские князья, сначала пытался задобрить их, приехав лично к хану. Но чтобы избежать унизительного господства татар, он и его брат Василько сначала вступили в контакт с папскими посланниками, которые под руководством Джованни де Плано Карпини проезжали через их княжество по пути в Каракорум в Монголии, а затем – с самим папой римским Иннокентием IV.

Параллельно переговорам Рима с Никеей в 1247 г. начались дискуссии относительно регионального союза с православными народами княжества Даниила. После признания римским папой православных обрядов дискуссии завершились в 1253 г. подписанием соглашения. Почти одновременно с Миндовгом Даниил был коронован папским легатом как католический король и надеялся получить адекватную помощь для освобождения своей страны от власти татар.

И было вполне естественно, что оба короля заключили договор между Галицко-Волынским княжеством и Литвой. В Холмском договоре от 1254 г. они урегулировали свои пограничные проблемы, и, по-видимому, был создан фронт против татар, чье наступление в северо-западном направлении было остановлено благодаря непрекращающейся экспансии Литвы на русские земли. Ситуация казалась тем более благоприятной, потому что Даниил имел дружеские отношения со своими польскими соседями, которые одобряли его союз с католической церковью, равно как и обращение Литвы в христианство, где польские миссионеры уже вели активную работу.

Однако различные польские княжества едва ли были готовы оказывать существенную помощь, а сам папа римский мог предложить этому пограничному региону католического мира лишь моральную поддержку и обычные привилегии, даруемые крестоносцам. Это было основной причиной, по которой Даниил несколькими годами позже почувствовал, что должен пойти на компромисс с татарами, и разорвал отношения с Римом при малоизвестных обстоятельствах.

Еще более очевидными были причины отступничества Миндовга. Вместо оказания ему реальной помощи ливонские рыцари стали выдвигать территориальные претензии, начав с передачи им небольших районов и дойдя до желания управлять всей Литвой в случае смерти короля. Весьма сомнительно, чтобы он когда-либо ратифицировал эти обещания, явно направленные против интересов его народа и его собственных сыновей. Самые нелепые его грамоты – это, вероятно, подложные грамоты или просто черновики, подготовленные в канцелярии Ливонского ордена. В любом случае эти притязания Германии способствовали нарастанию несогласия языческой части населения, особенно сильной в Жемайтии, с политической программой Миндовга, и в 1260 г., после сокрушительной победы языческих предводителей над немцами в сражении у озера Дурбе, сам король счел своей обязанностью присоединиться к ним.

Его отношения с Даниилом уже ухудшились. Оба властителя не сумели скоординировать свои действия против татар, которые в 1259 г., вероятно воспользовавшись территориальными спорами между своими противниками, вынудили Даниила принять участие во вторжении в Литву, равно как и во втором походе на Польшу. Подающий надежду, но преждевременный план, принятый в 1253 г., развалился, и преемники Иннокентия IV, глубоко разочарованные отступничеством Даниила и Миндовга, могли теперь рассматривать лишь Польшу в качестве последнего бастиона христианства на Востоке. К тому же Даниил умер в 1264 г., а годом раньше Миндовг был убит по приказу языческих вождей, которые завидовали его власти. Оба католических королевства к востоку от Польши оказались всего лишь недолговечным эпизодом.

Тем не менее этот период имел долгосрочные последствия. Оставалась, во-первых, традиция взаимодействия между этими двумя государствами. Во время внутриполитического кризиса в Литве после смерти Миндовга его идея о возможном наследовании престола одного из потомков Даниила была взята на вооружение Войшелком – одним из сыновей католического короля Литвы, который стал христианином, приняв греческую православную веру. Войшелк тоже был убит вскоре после своего отца, и его план был забыт, а Литвой в течение 12 лет правил языческий князь Трайдянис (Тройден), который оказался вполне успешным правителем, но был против любых совместных действий с соседями-христианами. При этом его государство уже включало так много русских земель с православным населением, освобожденных от татар, что общие интересы с русинами из Волыни и Галича были очевидны, и их прекрасно осознавала правящая династия, которая была основана в Литве ближе к концу XIII в. князем по имени Пукувер (Пунувер) Будивид.

С другой стороны, династия Даниила подчинялась власти татар не так безоговорочно, как великорусские князья Верхнего Поволжья. Волынь и Галич занимали, безусловно, более благоприятное географическое положение: далеко от Сарая и еще дальше от азиатской столицы Монгольской державы. Но следует отдать должное сыну Даниила Льву (1264–1301) и внуку Даниила Юрию (1301–1308), которые снова использовали королевский титул для проведения своей гибкой политики, которая, несмотря на периодическое сотрудничество с татарами, когда оно было неизбежно, сохранила почти полностью независимость их страны. При Юрии даже были попытки создать отдельную епархию в Галиче. Двое его сыновей – последние в роду Романа – погибли в 1323 г. в сражении с татарами.

Их достоинства в этом отношении были признаны в Польше, и, хотя между этими двумя государствами время от времени возникали конфликты, взаимные вмешательства во внутренние дела и нерешенные территориальные споры с обеих сторон, отношения в целом были довольно дружескими и оставались тесными на протяжении всего периода. В годы правления Льва, чей брат Роман был женат на австрийской принцессе, княжеский дом Галича и Волыни даже участвовал в типичной для Центрально-Восточной Европы борьбе за наследство Бабенбергов. Кроме того, поддерживался традиционный союз с Римом, и в этом вопросе Святой престол тоже привлекал последних потомков династии.

То же самое следует сказать о языческой Литве. Действительно, борьба за выживание, которую приходилось вести с ливонскими рыцарями – а после завоевания Пруссии и с Тевтонским орденом, – видимо, привела к формированию стойкого враждебного отношения к католическому Западу, частые набеги с которого были также направлены и на Польшу. Но и здесь общность интересов с христианским соседом стала очевидна, как только Польше начал угрожать орден, а в Ливонии литовцы воспользовались соперничеством между архиепископами Риги и рыцарями-меченосцами. Периодическое сотрудничество с Польшей было еще одной возможностью вернуться к планам обращения Литвы в христианство, но теперь уже без посредничества ордена и поэтому с бо́льшими шансами на успех. С начала XIV в. великие князья Литовские время от времени возвращались к этим проектам, понимая, что от язычества в конце концов придется отказаться, если страна хочет, чтобы ее приняли в европейское сообщество, а не считали объектом крестовых походов.

В Литве, как и в русских землях, решение этого вопроса во многом зависело от событий в соседней Польше.

Создание немецких колоний вдоль балтийского побережья, особенно в Пруссии; завоевание монголами Руси, включая постоянную опасность их новых вторжений; и последнее, но не менее важное – провал плана создания католических королевств к востоку от Польши – все эти события сильно повлияли на ситуацию в этой стране. К тому же эти события у польских границ происходили в течение одного века и довели распад Польского королевства до тревожной высшей точки, когда оно распалось на быстро растущее число мелких княжеств. В то же самое время Краков начал терять свое положение как политический центр всей страны, а среди его правителей, равно как и среди многочисленных представителей династии Пястов, так и не появился человек, способный воссоздать королевство XI в.

Единственным человеком, который имел шанс сыграть такую роль в первой половине XIII в., был князь Силезии Генрих Бородатый. Из своей резиденции во Вроцлаве (Бреслау) он оказывал сильное влияние на всю Польшу, особенно Великую Польшу, где ссорились между собой потомки Мешко Старого. А когда в 1227 г. князь Краковский Лешек Белый, небезуспешно правивший Малой Польшей на протяжении около 30 лет, был убит Святополком Поморским, Генрих Бородатый казался самым подходящим наставником для младшего сына Лешека – Болеслава.

Однако, претендуя на эту функцию, которая дала бы ему в руки практическую власть над большей частью Польши, Генрих столкнулся с упорным соперником в лице младшего брата Лешека – Конрада Мазовецкого, того самого, который совершил ошибку, пригласив тевтонских рыцарей. Князь Силезии, где усиливалось немецкое влияние, допустил другую ошибку, не имевшую столь далекоидущих последствий, но которая, тем не менее, осложняла его в остальном действительно конструктивную политику. В связи с его неоднократными конфликтами с местной церковной иерархией он обратился к императору Фридриху II в надежде вернуть королевскую корону Польши с его помощью. Прежде чем эти планы (которые вряд ли имели серьезные шансы на успех) успели осуществиться, Генрих Бородатый в 1238 г. умер. Сын его и святой Ядвиги – Генрих Благочестивый, вероятно, имел такую же конечную цель. Согласно польской традиции, он попытался достичь ее при взаимодействии с папской властью. Но подающая надежды карьера Генриха II была прервана его смертью в битве при Легнице в 1241 г.

Два года спустя законный возмужавший наследник Кракова Болеслав по прозвищу Стыдливый разгромил армию своего дяди Конрада и наконец получил возможность лично править Малой Польшей, что он и делал до самой своей смерти в 1279 г. Угроза, да и то не очень серьезная, его долгому правлению возникла лишь однажды, в 1273 г., когда свои притязания выдвинул его соперник из Верхней Силезии. Однако в целом правление было далеко не блестящим и лишь усилило впечатление, что Польша однозначно раздроблена на несколько независимых княжеств, а некоторые из них были поделены между представителями местных ветвей главных линий династии.

Эти разделы зашли особенно далеко в Силезии как в главной западной ее части, где ветвь, представленная двумя Генрихами, не дала сколько-нибудь выдающегося правителя на протяжении полувека, так и в Верхней Силезии, где процесс немецкой колонизации протекал гораздо медленнее, но местных князей можно было не принимать в расчет. Ситуация в Великой Польше улучшилась при двоих братьях – правнуках Мешко Старого, которые действовали сообща против агрессивной политики маркграфов Бранденбургских, причем не обошлось без незначительных территориальных потерь. Наконец потомки Конрада, умершего в 1247 г. после неспокойного правления, распались на Мазовецкую и Куявскую ветви с множеством местных конфликтов в обеих землях, неэффективной защитой от набегов литовцев и отсутствием дальновидности в отношениях с Тевтонским орденом. Князья Великой Польши проявили больше интереса к судьбе Восточного Поморья – единственной территории у берегов Балтики в этом регионе, которая все еще была неподконтрольна немцам. Они заключили договор с последним местным правителем Гданьска Мествином, который дал им право унаследовать его трон в случае его смерти.

Когда после смерти Болеслава Стыдливого его преемником стал князь Куявской ветви – Лешек Черный, объединивший свое маленькое потомственное княжество с Малой Польшей, это не означало больших перемен в общей картине. И лишь после смерти Лешека, который остался бездетным, в 1288 г. почти неожиданно снова начала постепенно вырисовываться программа нового объединения Польши под властью коронованного короля, что сильно повлияло на всю ситуацию в Центрально-Восточной Европе. Возвращение таких планов и, в конечном счете, их успех после столь долгого периода политического упадка и смуты можно понять лишь с учетом национального развития Польши в сфере культуры.

В этом отношении XIII в. был действительно гораздо более удовлетворительным. Можно с полным основанием говорить о национальном развитии, потому что, несмотря на слабость политической организации, польский народ противостоял вызовам времени благодаря растущему национальному самосознанию. Поляки полностью сознавали, что бесплодная борьба их князей была братоубийственной войной, так как в разных княжествах зачастую правили члены одного и того же рода.

Эта клановая организация польского рыцарства, сменившая феодальную структуру западного общества, была лишь одной из тесных уз, связывавших все части Польши. Но еще важнее было церковное единство под властью гнезненского архиепископа, особенно когда в польской церковной иерархии в XIII в. появились выдающиеся лидеры. Среди них были архиепископ Генрих Кетлич, который провел реформы Иннокентия III в начале века, епископ Краковский Пелка, который способствовал канонизации святого Станислава как символа единства Польши, и еще один архиепископ Гнезно Якуб Свинка в конце этого периода.

На последнего сильное впечатление произвела опасность немецкого проникновения в Польшу, и, вдохновляемые его идеями, синоды польского духовенства приняли резолюции в пользу польского языка и независимого развития церковной жизни страны. Именно в противовес немецкому влиянию подлинное чувство национальной общности стало появляться на сравнительно раннем историческом этапе, в то время как, с другой стороны, борьба с соседями-некатоликами и даже соседями-нехристианами на востоке укрепила осознание культурной общности с латинским Западом. Роли Церкви благоприятствовала общая атмосфера века, который в Польше не меньше, чем в Западной Европе, дал большое количество мужчин и женщин, включая членов правящей династии, которые стали известны благодаря своей праведной жизни; некоторые из них были в конечном счете канонизированы. Бо́льшую, чем когда-либо, роль играли религиозные ордена. Бенедиктинские и цистерцианские монастыри были центрами культурной жизни, а недавно основанные францисканские и доминиканские монастыри стали очень популярны в Польше и вели активную миссионерскую работу в ее пограничных регионах.

Именно архиепископ Свинка поддержал идею возрождения королевского титула и был готов короновать кандидата в Гнезно. Однако существовала опасность того, что если монарх будет коронован в Гнезно – церковной столице Польши, то он будет считаться королем только Великой Польши – региона, носившего название Polonia. Воссоединение Великой Польши и Малой Польши, где в городе Кракове находилась политическая столица, было поэтому особенно необходимо.

Держа в мыслях такие перспективы, преемник Лешека Черного в качестве князя Краковского – силезский Генрих по прозвищу Пробус перед своей смертью после очень недолгого правления в 1290 г. провозгласил в своем завещании, что Малая Польша должна быть унаследована последним представителем династической линии, правящей в Великой Польше, – подающим надежды молодым князем по имени Пшемыслав II. Другие распоряжения замысловатого завещания Генриха должны были способствовать объединению силезских герцогств и этих герцогств с остальной Польшей. Однако, будучи недостаточно проработанным, этот план действий столкнулся с серьезными трудностями, потому что различные другие князья выступили с притязаниями на обладание Краковом. И особенно опасным было то, что одним из них был чужестранец – король Богемии (Чехии) Вацлав II.

Прежде во всех династических соперничествах участвовали только члены польской династии Пястов, и в ходе всех разделов страны ни одна территория ни разу не попадала под власть чужеземца. Теперь такая угроза была более серьезна, потому что королем Чехии был один из князей Священной Римской империи, власть которой могла привести к включению Польши в эту империю, а именно этого старались избежать на протяжении столь многих веков. Ввиду отсутствия единства среди Пястов Пшемыславу II пришлось признать власть Вацлава II в Кракове и удовлетвориться только Великой Польшей. Но в качестве компенсации он объединил свое полученное по наследству княжество с важной провинцией – [Восточным] Поморьем, где он стал преемником князя Мествина в соответствии с заключенной ранее договоренностью. И его авторитет был настолько велик, что годом позже, в 1295 г., он был коронован королем Польши и стал первым королем после Болеслава I Храброго, который правил более чем за 200 лет до него.

К сожалению, в следующем, 1926 г. он был вероломно убит, вероятно по наущению маркграфов Бранденбургских, которые боялись возвышения Польского королевства, имеющего доступ к Балтийскому морю. И снова противоречивые притязания польских князей на право наследования способствовали вмешательству короля Чехии, который, в свою очередь, был коронован королем Польши в 1300 г., объединив Краков и Гнезно.

Эта серьезная угроза независимости Польши как со стороны Чехии, так и империи, естественно, вызвала национальную реакцию, которая только ждала своего вождя. Один из князей, игравший довольно незначительную роль в тревожные времена последнего десятилетия, Владислав Локоток (Локетек) из Куявской линии династии Пястов вскоре оправдал эти ожидания. Но чтобы понять и временное превосходство Чехии (Богемии), и ее падение, следует рассмотреть развитие этой страны в XIII в. в связи со всем Дунайским регионом.

Судьба Чехии (Богемии) всегда была неотделима от истории ее соседей по Дунаю – Австрии и Венгрии. Как и Чехия, первая была частью империи, в которой преобладало немецкое большинство, правившее завоеванными словенцами в Каринтии, Штирии и Карниоле (Крайне). Венгрия же, напротив, была так же независима от имперской власти, как и Польша. Во всех трех дунайских государствах национальные династии занимали прочное положение с самого начала. К ним относились Бабенберги в Австрии, Арпады в Венгрии и Пржемысловичи в Богемии (Чехии). Но в 1246 г. смерть последнего Бабенберга Фридриха Воителя в сражении с венграми спровоцировала серьезный кризис, который четко делит историю XIII в. Дунайского региона на две части.

В первой половине этого века Венгрия продолжала занимать ведущее положение. Правление Андрея (Андраша) II (1205–1235), участвовавшего не только в делах Галицкого княжества, но и в одном из крестовых походов в Святую землю, сильно подняло авторитет королевства, которое в 1222 г. – всего лишь через семь лет после английской Великой хартии вольностей – получило в виде Золотой буллы аналогичную хартию вольностей для своей могущественной аристократии, вероятно под влиянием ассизов Иерусалимского королевства. Такое же успешное развитие Венгрии при сыне Андрея (Андраша) II Беле IV было внезапно прервано татарским нашествием в 1241 г., которое оставило эту страну такой же сильно разоренной, как и Польша.

За исключением короткого прохода татар через Моравию, Чешское королевство избежало аналогичного опустошения и, укрепившись в годы долгого и успешного правления Вацлава I, находилось в лучшем положении, когда оба соседа заявили свои притязания на наследие Бабенбергов. После нескольких лет смуты австрийцы выбрали своим правителем сына Вацлава в 1251 г. Два года спустя после смерти его отца он также стал королем Чехии, как и Пржемысл Отакар II. Однако ему пришлось столкнуться с противодействием Венгрии, и большинство польских князей тоже были вовлечены в конфликт с обеих сторон. Первый этап борьбы привел к разделу наследия Бабенбергов, по которому Чехии досталась только собственно Австрия. И лишь в 1269 г., когда власть Венгрии ослабла при сыне Белы Стефане, Пржемысл Ота-кар II распространил свою власть на Штирию, Каринтию и Карниолу (Крайну), объединив таким образом славянские территории Австрии со своим Чешским королевством.

Такое объединение могло бы укрепить славянскую часть населения, которое все еще преобладало в этих австрийских провинциях, и заново установить контакт между северными и южными славянами, разделенными из-за продвижения немцев и венгров. Но было бы анахроничным толковать политику Пржемысла Отакара II с точки зрения этнического национализма. Даже в своем славянском королевстве он настолько сильно благоволил немецкой колонизации, как и его предшественники, что утратил поддержку чехов в решающей борьбе с третьим соперником – Рудольфом фон Габсбургом, хотя в критический момент воззвание, адресованное всем польским князьям, подняло вопрос об общей обороне славян от тевтонцев.

Изначально борьба Пржемысла Отакара II с основателем Габсбургской династии не имела ничего общего с какой-либо национальной неприязнью и не была мотивирована проблемой австрийского престолонаследия. Во время долгого междуцарствия после падения Гогенштауфенов честолюбивые замыслы короля Чехии устремлялись гораздо дальше; он надеялся на то, что его выберут королем Германии и он таким образом получит императорскую корону при поддержке папской власти. Такое решение сделало бы узы, связывающие Чехию и ее новые австрийские владения со Священной Римской империей немецкого народа, еще крепче, чем раньше, хотя под властью династии славянского происхождения характер империи мог бы претерпеть весьма существенные изменения. Только тогда, когда этот план провалился и выборщики предпочли выбрать менее могущественного правителя в лице графа Габсбургского, Пржемыслу Отакару II пришлось защищать по крайней мере свои австрийские приобретения от притязаний Рудольфа, намеревавшийся создать там наследные владения, в которых столь остро нуждалась его семья.

Даже ограниченная «австрийским вопросом», эта борьба имела долгосрочное значение для Центральной Европы. Победа Пржемысла Отакара II включила бы Австрию с ее славянскими провинциями в восточную – ненемецкую часть Центральной Европы, и власть Пржемысловичей осталась бы настолько большой, что сюзеренитет империи стал бы совершенно фиктивным. Но когда в 1278 г. после ничего не решающего договора, заключенного двумя годами ранее, король Чехии был разгромлен и убит в битве у реки Моравы к северу от Вены (битве у Сухих Крут), Австрия, которой завладела новая имперская династия, имеющая немецкие корни, стала базисом не только для влияния Габсбургов на империю, но и для династической политики немецких Габсбургов в Центрально-Восточной Европе даже за пределами империи и Дунайского региона.

Разумеется, были перспективы на будущее. Сразу же пришел конец власти чехов, особенно в период несовершеннолетия сына Пржемысла Отакара II Вацлава II, и, соответственно, начало расти немецкое и имперское влияние в этой славянской стране, которое через Чехию и Моравию проникло даже в Польскую Силезию больше, чем когда-либо раньше. Под давлением Альбрехта I, второго Габсбурга на имперском троне, его младший брат Рудольф был даже на какое-то время выбран королем Чехии, в 1296 г., и только его преждевременная смерть предотвратила серьезные проблемы для законного наследника короны.

Положение Вацлава II укрепили, разумеется, его успехи в Польше, которые в свете критической ситуации в Чехии кажутся особенно значимыми для династии Пржемысловичей, но в то же время и очень сомнительными. Еще более сомнительным успехом короля Чехии и Польши было то, что в год (1301), последовавший за его коронацией в Гнезно, его сын стал королем Венгрии.

Королевство, которое встало на сторону Рудольфа фон Габсбурга против чешского соперника из дома Арпадов и которое теперь после 1278 г. снова стало ближайшим соседом немецкой державы, вступило в еще более серьезный период упадка под властью незначительных правителей. Когда в 1301 г. Андрей (Андраш) III умер как последний представитель династии, проблема наследования привела к затяжному кризису. Объединение с Чехией, а через ее короля – и с Польшей могло бы быть решением основных вопросов истории Центрально-Восточной Европы с большими шансами на успех, чем неудачное австро-чешское объединение под властью Пржемысла Отакара II. Но это был чисто династический союз, недостаточно поддерживаемый личными амбициями Вацлава. Когда он умер в 1305 г., союз был обречен на развал даже еще до того, как его сын и преемник Вацлав III, не пользовавшийся поддержкой ни в Венгрии, ни в Польше, был на следующий год вероломно убит.

Теперь в 1306 г. кризис по поводу права наследования начался и в Чехии, и нет ничего удивительного в том, что Альбрехт I немедленно ухватился за эту возможность, чтобы провозгласить, что Чешское королевство является не чем иным, как феодальным владением империи и поэтому находится в его распоряжении. Это было неправильное толкование буллы от 1212 г., но ему во многом способствовало угасание национальной чешской династии. Менее опасной была ситуация с Венгрией, где империя не могла выдвигать аналогичные притязания. Но ни в этой стране, ни в Чехии никогда больше не было национальной династии, в то время как для Польши внезапное исчезновение двух последних Пржемысловичей стало наилучшей возможностью освободиться от правления чужеземцев и любого возможного имперского вмешательства под властью одного представителя все еще многочисленной национальной династии Пястов.

Но для Польши, как и для всей Центрально-Восточной Европы, первостепенное значение имело то, чем закончится борьба за вакантные короны святого Вацлава и святого Стефана (Иштвана). Воцарение немецкой династии в одной или обеих соседних странах стало бы явно угрожать тем дружеским отношениям, которые существовали раньше. Поэтому тревожно было то, что не только австрийские Габсбурги, но и баварские Виттельсбахи оказались среди различных претендентов, которые несколько лет пытались завладеть Венгрией и Чехией. И очень благоприятным для интересов Польши и свободного развития Дунайского региона стал тот факт, что в Венгрии, где решение проблемы было найдено в 1308 г., успешным кандидатом на трон стал один из представителей французской Анжуйской Неаполитанской династии Карл Роберт. При поддержке Святого престола, который в равной степени был в дружеских отношениях и с польскими князьями, он стал там родоначальником династии, которая, хоть и была иностранного происхождения, продолжила традиционное стремление Венгрии к независимости и остановила возможное развитие влияния Германии.

Совершенно иным было решение, которое двумя годами позже положило конец аналогичному кризису в Чехии. Здесь именно один из кандидатов немецкого происхождения – других практически и не было – пришел на смену Пржемысловичам. Да, Иоганн Люксембургский прибыл из самого дальнего западного региона Германии, где существовало значительное французское влияние. Но в лице своего отца Генриха VII эта довольно скромная династия достигла имперского достоинства несколькими годами раньше и поэтому, завладев Чехией, должна была очень тесно связать ее с империей. К тому же преемник Пржемысловичей был абсолютно убежден, что он также унаследовал и их притязания на корону Польши, и решил продолжать политику в отношении Силезии, которая уже сделала некоторых местных герцогов этой приграничной провинции вассалами чешской короны.

Ближайшее будущее должно было показать, что, несмотря на свои симпатии к Франции на протяжении всей своей жизни, этот немецкий король Чехии – один из самых опасных врагов Польши. В тесном сотрудничестве с Тевтонским орденом он олицетворял курс Германии на экспансию на восток. К тому же отношениям его преемников с Венгрией к концу XIV в. суждено было привести к установлению власти Люксембургов и в этой стране. Одновременное развитие событий в обоих королевствах в начале этого века поэтому было чем-то гораздо большим, нежели сменой династии. Совпав по времени с возвышением Москвы и внезапным возникновением опасности со стороны Османской империи, эти события привнесли в средневековую традицию Центрально-Восточной Европы новые элементы и сделали этот момент важным поворотным пунктом в истории всего этого региона.