Глава 27
Стёпка Колодяжный был доволен, несмотря на пронзительный сырой ветер, дувший с Невы. Наконец-то долгожданная оттепель сменила трескучие морозы. А ветер?.. А что – ветер?.. К нему да к сырости он привык с малолетства.
Совсем недавно забрили его в солдаты, и очень боялся Стёпка попасть на фронт. Вона скока мужиков вернулось в деревню кто без руки, кто без ноги, кто совсем контуженный, это если не счесть тех, кто вообще не вернулся. И говорили они, что германец окаянный такими снарядами швыряется, что в дырищу от него изба провалиться может по самую стреху, и ещё всякие ужасти рассказывали.
Но повезло ему, попал в запасный пулемётный батальон Кольта, что в Петропавловской крепости стоит. Хотя, тут, конечно, тож не сахар. Зуботычины и ругань от «шкур» унтеров такая, что и не на всяком заборе напишешь. Бесконечные шагания по плацу. Стояние во фрунт на морозе. И их благородия, аспиды свирепые, даром, что огнём не пышут. И в город за всё время никого не пустили ни разочка.
Но теперича – всё! Теперича лафа будет. Три дня шум в городе слышали, стрельбу там, то да сё. Никто ничего не знал, а вот потом писарёнок один, из купчиков, рассказал, что забастовки в городе, простой люд противу царя за свободу вышел. А тот повелел их стрелять, да тольки просчитался. Солдаты, они ведь тож из простых будут, вместе с забастовщиками и пошли царя скидывать. И они, пулемётчики, пошли бы, тока пушкари, сволочи, пригрозили, что ежели что – они из пушек картечью в спины жахнут. Но сегодня и их приструнили. Раненько, сразу опосля побудки приехал тут один господинчик важный до коменданта ихнего высокоблагородия полковника Никитина. С ним о чём-то болтал полчасика, а потом митинг устроил, когда полковник на плацу всех выстроил. Сказал, что, мол, революция у нас, что власть взял какой-то там временный комитет, и что теперича все – свободные граждане России, а не как раньше было.
Только обмишулился чуток господинчик этый. Ещё в казарме всю ночь судили да рядили и выбрали свой, батальонный комитет, свою власть в смысле. И сразу опосля митинга этого и у офицеров наганы ихние поотбирали, и пушкарей в каземате закрыли вместе с самыми ненавистными «шкурами», остатние унтера ведь в комитете как-тось оказались, да охрану и поставили. А потом цейхгауз разбили, винтовки похватали, и вся братва в город кинулась. Посмотреть, что там на белом свете творится, кто чем дышит. Едва ли человек двадцать оставили, чтоб за воротами следили и охраняли…
Солдат невольно поёжился от резкого порыва ветра, задувшего ему за шиворот горсть снежинок с верха стены, затем поправил винтовку и огляделся по сторонам. По ту сторону протоки народ шастал, не так, правда, уж и густо, но на Кронверкский мост, что Стёпка охранял, никто не совался. Осознав собственную значимость, Стёпка ещё раз поправил винтовку и, с некоторым сожалением достав из кармана кисет с последней щепотью махорки, всё же решился скрутить цигарку и прикурить, спрятавшись в будке от вездесущего ветра. Обещал ведь дружок его Прошка и папирос притащить и фунфырик тож. Чтоб, значит, не был Стёпка обделённым. И остальным обещали. Может, даже баб каких приведут. А чё? Свобода сейчас! Всё можно!..
Высунувшись обратно, Стёпка чертыхнулся сквозь зубы, затушил только что закуренную самокрутку, поплевав на дымящийся кончик, и засунул обратно в кисет. Потом снова поправил вечно сползающий ремень винтовки и стал ожидать приближения гостей – через мост ехал шикарный легковой автомобиль. Когда он остановился прямо напротив Стёпки, из него вылезла довольно пёстрая компания. Хорошо одетый господин, крепко сбитый прапорщик при погонах и оружии, но с большим красным бантом на груди, двое солдат, тоже с бантами, державшими в руках непривычного вида винтовки, и ещё какой-то тип с длинными, давно не мытыми волосами в офицерской шинели без погон.
– Здравствуйте, гражданин солдат! – радостно восклицает хорошо одетый господин. – Поздравляю вас с падением ненавистного тирана и обретением свободы!
Стёпка от неожиданности растерялся настолько, что в ответ смог только кивнуть.
– Я – представитель Временного комитета Государственной Думы для водворения порядка в столице и сношения с лицами и учреждениями! У вас с утра уже был один мой коллега, теперь вот я привёз более детальные инструкции! – Представитель Временного комитета показывает Стёпке большой бумажный пакет, запечатанный сургучными печатями, и поворачивается к офицеру и солдатам. – Это – выделенная мне охрана…
– А я – представитель революционного народа и слежу, чтобы здесь не наносилось вреда его интересам, – неуклюже пытаясь «откозырять» и распространяя вокруг себя запах свежеупотреблённого алкоголя, объясняет немытый в офицерской шинели. – Во-он там подсел к ним в авто…
– Не могли бы вы, гражданин солдат, провести нас к своему начальству? – снова объясняет цель своего прибытия растерявшемуся Стёпке хорошо одетый господин.
– …
– Послушай, братец, нам нужен твой дежурный начальник, чтобы он проводил нас к коменданту, – спокойно и как-то даже ласково говорит прапорщик.
– Дак эта… Вашбродь… Тама он, в крепости… – Стёпка начинает приходить в себя.
– Поедем, проводишь нас, а то мы ничего тут не знаем, заплутаемся.
– Дак эта… Не положено… Пост…
– Да не бойся, я тут одного из своих оставлю. У меня ребята надёжные… Революционные… Иди, садись…
Это было последней каплей, Стёпка ещё никогда в жизни не ездил на таких автомобилях. Он быстро обежал вокруг и сел на переднее сиденье слева от водителя, который безразлично смотрел по сторонам, дожидаясь конца разговора. Один из солдат остался возле будки, остальные сели на заднее сиденье, а патлатый представитель народа вскочил на подножку из-за нехватки места…
Ехать пришлось недолго, наверное, минуты три. Когда авто остановилось, Стёпка, распираемый гордостью, забарабанил в калитку Никольских ворот.
– Чё надоть? – В открытом маленьком окошке появился ещё один Стёпкин приятель, Лёха.
– Чё-чё! Да ни чё! Самовар через плечо! Открывай давай, тут из новой власти приехали до коменданта! – Стёпка ликовал, чувствуя приобщение к могуществу новых правителей.
– Ага, разбежался! Как я тебе открою, ключи от ворот у Сысоева, а он в караулке спит! Велел не будить! Ты его знаешь – уж взгреет, так взгреет!
– Простите, гражданин солдат, а кто такой этот ваш Сысоев? – вступает в перепалку хорошо одетый господин.
– Это унтер наш. Он за дежурного остался, пока народ в городе гуляет. Офицеры-то по домам сидят. – Стёпка изо всех сил старается быть полезным прибывшим.
– Алексей, голубчик, вы нам откройте и покажите, где караулка. Мы сами разбудим вашего унтер-офицера, и он не будет иметь оснований на вас злиться!
С той стороны раздаётся лязг железа, калитка открывается и бдительный караульщик пропускает всех внутрь, притормаживая тем не менее Стёпку.
– Ты эта… Тут посмотри, а я дальше провожу…
– Вот-вот, я тоже здесь останусь, покурю на свежем воздухе, – поддерживает идею патлатый, доставая из кармана шинели пачку папирос. – Угощайся, братец, не стесняйся. Да бери, бери ещё парочку. Нелегка солдатская доля, да?..
Прикуривая от спички, поднесённой тем же участливым собеседником, Стёпка краем уха вдруг слышит какую-то возню за воротами, но в тот же миг ребро ладони патлатого сильно бьёт его по шее и Стёпка проваливается в темноту…
Спустя минуту раздаётся скрежет замка, и тяжёлые створки ворот не торопясь начинают распахиваться. Патлатый, стянув с бритой головы парик, вытягивает из-за пазухи и надевает папаху, затем оттуда же появляется красный шарф, которым он начинает размахивать над головой, повернувшись к Кронверкской набережной.
– Ильюха, сигнал! – Из-за ворот доносится голос прапорщика.
– Даю, Кот, даю! – Шарф продолжает реять в воздухе…
Через минуту на набережной появляются два грузовика с красными флагами, битком набитые солдатами, их сопровождает казачья сотня. И только очень внимательный взгляд может отличить малиновые лампасы уральцев от красных донских. Колонна проезжает мост и втягивается в ворота крепости…
