При всей своей ужасности тираннозавр не был всемирным суперзлодеем. Его владениями была Северная Америка — точнее, запад Северной Америки. Ни один азиатский, европейский или южноамериканский динозавр не боялся тираннозавра. Просто никогда его не встречал.

К концу мелового периода — на последних рывках эволюции динозавров — от 84 до 66 млн лет назад, когда T. гехи его здоровенные собратья-тираннозавры восседали на вершине пищевой цепи, географическое единство Пангеи осталось лишь воспоминанием. К этому времени суперконтинент давно развалился на куски, каждый из которых медленно отодвигался от других весь юрский и от начала до середины мелового периода, а океан заполнил промежутки между новыми частями суши. Когда T. гех воцарился на троне, всего за пару миллионов лет до громкого финала эпохи динозавров, карта мира была более или менее такой же, как сегодня.

К северу от экватора находились два больших массива суши, Северная Америка и Азия, с их современными очертаниями. Они лишь слегка соприкасались возле Северного полюса, но в остальном их разделял широкий Тихий океан. С другой стороны Северной Америки располагался Атлантический океан, окружавший скопление островов, которые соответствовали современной Европе. В конце мелового периода уровень моря был таким высоким, — из-за тепличного мира, в котором не было или почти не было ледников, — что большая часть низменной Европы была затоплена. Над волнами поднималось лишь созвездие отдельных кусочков — самые высокие области Европы. Из-за высокого уровня моря вода затопила большие области суши, и теплые субтропические моря вдавались далеко вглубь Северной Америки и Азии. Североамериканский пролив шел от Мексиканского залива до Арктики. По сути, он рассекал континент на восточную часть под названием Аппалачия и западный микроконтинент под названием Ларамидия, охотничьи угодья Т. гех.

На юге была аналогичная ситуация. Южная Америка и Африка, похожие на инь и ян, распались совсем недавно, и теперь их разделял узкий коридор Южной Атлантики. В самом низу карты, на Южном полюсе, раскинулась Антарктида. К северу от нее находилась Австралия, чуть более серповидная, чем сегодня. Сухопутные мосты соединяли Антарктиду с Австралией и Южной Америкой, но они были неустойчивыми и оказывались под водой каждый раз, когда уровень моря слегка поднимался. Так же, как и на севере, во время этих подъемов воды простирались далеко вглубь южных континентов и затопляли большую часть Северной Африки и южной части Южной Америки. Там, где сейчас Сахара, была заболоченная земля. Но стоило морям немного отступить, и между Африкой и Европой возникал архипелаг — проход, хоть и мимолетный, между Севером и Югом.

В нескольких сотнях километров от Восточного побережья Африки находился треугольник суши, островной континент. Это была Индия, единственный большой участок земли в позднем мелу, который сегодня смотрелся бы не на своем месте. Индия впервые появилась как зажатый между будущими Африкой и Антарктидой осколок древней Гондваны — большой массы южных земель, которые отделились от северных во время раскола Пангеи. Где-то в начале мелового периода он оторвался от соседей и помчался на север со скоростью 15 см в год. Большинство континентов движутся гораздо медленнее, примерно с той же скоростью, с какой растут наши ногти. Так Индия к концу мела оказалась в середине Протоиндийского океана, чуть южнее полуострова Сомали. Еще примерно 10 млн лет, и она завершит свое путешествие, столкнувшись с Азией и образовав Гималаи, но к тому времени динозавры давно исчезнут.

Между участками суши были океаны — пространство, которое динозавры никак не могли преодолеть. Теплые воды мелового периода, как и во время юры и триаса, были охотничьими угодьями всевозможных гигантских рептилий: плезиозавров с длинными извивающимися шеями, плиозавров с огромными головами и веслообразными ластами, обтекаемых ихтиозавров, которые походили на рептильные версии дельфинов, и многих других. Они ели друг друга, рыбу и акул (большая часть которых была намного меньше сегодняшних), а те, в свою очередь, питались крошечными ракообразными, которыми кишели океанские течения. Ни одна из этих рептилий не была динозавром, хотя их часто путают с динозаврами в популярных книгах и фильмах, но они были просто отдаленными родственниками рептилий. По какой-то причине — мы пока не знаем по какой — ни один динозавр не смог сделать то, что удалось китам: начать эволюцию на суше, затем превратить свое тело в машину для плавания и переселиться под воду.

Динозавры застряли на суше — одно из немногих ограничений, которое они так и не сумели преодолеть. А значит, в конце мела им приходилось жить в раздробленном мире. Земля была поделена на разные царства, участки суши, разъединенные кишащими рептилиями морями, которыми различные динозавры были разделены. Тираннозавр не был исключением. Король мог легко подчинить динозавров Европы, Индии или Южной Америки, но у него не было такой возможности. Он был ограничен западом Северной Америки.

Это была хорошая новость для других динозавров, особенно для растительноядных, но это также была возможность для других мясоедов захватить собственные королевства, и многие хищники так и сделали, с небольшими различиями на каждом меловом континенте. Каждую область населял уникальный набор динозавров — свои собственные мегахищники, охотники второго эшелона, падальщики, большие и мелкие растительноядные и всеядные животные. Зональность касалась и других животных: в разных районах жили различные виды крокодилов, черепах, ящериц, лягушек и рыб и, конечно же, разные растения. Так изоляция привела к появлению множества ветвей эволюции.

По этим причинам конец мелового периода — сложно устроенный с точки зрения географии и экологии, с разными экосистемами на разных континентах — был расцветом динозавров. Это было время наибольшего разнообразия, апогей их успеха. Было больше видов, чем когда-либо, от компактных до гигантских, поедающих все виды пищи, обладающих впечатляющим разнообразием гребней, рогов, шипов, перьев, когтей и зубов. Динозавры на пике величия, живущие так же хорошо или лучше, чем когда-либо, все еще у власти спустя 150 млн лет после того, как их ранние предки появились в Пангее.

За лучшими окаменелостями позднемеловых динозавров — в том числе самого тираннозавра — нужно отправиться в Ад, вернее, в бесплодные земли, окружающие Хелл-Крик (Адский ручей), когда-то мелкий приток Миссури, а теперь затопленный рукав водохранилища на северо-востоке Монтаны. Здесь стоит духота и роятся комары, почти нет ветра и тени. Только каменистые утесы до горизонта во всех направлениях, которые пышут жаром, как в сауне.

Барнум Браун был одним из первых исследователей, посетивших Хелл-Крик в поисках динозавров; именно в этих холмах, в сотне километров к юговостоку от ручья, он и нашел первый скелет T. гех в 1902 г. Его боссы в Нью-Йорке были вне себя от радости, и Брауну предписали привезти в большой город еще окаменелостей. В течение следующих нескольких лет, в шубе и с киркой на плече, он обследовал утесы, овраги и пересохшие ручьи вдоль Миссури и дальше на юго-восток. Окаменелостей попадалось много, и со временем Браун стал понимать геологию региона. Все кости были захоронены внутри толстой последовательности горных пород, из которых по большей части и состояли эти бесплодные земли — красных, оранжевых, коричневых, бурых и черных, образованных из песка и грязи, отложенных древними реками. Он назвал эти породы формацией Хелл-Крик.

Отложения Хелл-Крика образовались от 67 до 66 млн лет назад, на месте рек, которые размывали юные Скалистые горы на западе, плутали по обширной пойме, иногда выходили из берегов, разливаясь в озера и болота, а потом на востоке впадали в тот великий пролив, который разрезал Северную Америку надвое. Это были плодородные, благодатные земли, идеальные условия для процветания множества динозавров. Это была также среда, в которой осадочные породы формировались и превращались в камень — с костями внутри. Много динозавров и много слоев — вот рецепт золотого дна ископаемых.

Я впервые поехал в Ад в 2005 г., через столетие после того, как в Нью-Йорке представили тираннозавра Брауна. Я был студентом, прошел месяц после моей первой в жизни динозавровой экспедиции, раскопок юрских завропод в Вайоминге с Полом Серено. Желая получить дополнительный опыт работы в поле, я отправился в Монтану с командой из самого ближайшего музея, который я мог бы назвать своим местным, — вышеупомянутого Музея естественной истории Берпи в Рокфорде, штат Иллинойс.

Рокфорд — не то место, где ожидаешь увидеть музей динозавров. Во-первых, в Иллинойсе никогда не находили ни единой окаменелости динозавров — мой родной штат слишком плоский, слишком скучный с точки зрения геологии, почти лишенный горных пород, сформировавшихся во время правления динозавров. К тому же последние десятилетия плохо сказались на его экономике, основанной на производстве. Тем не менее в Рокфорде один из лучших музеев естественной истории на Среднем Западе. Сотрудники Музея Берпи часто называют его «маленький музей, который смог», что говорит о превратностях судьбы, которые им пришлось пережить. Долгое время музей представлял собой просто пышную коллекцию чучел птиц, минералов и индейских наконечников стрел, которые располагались в укромных уголках и мансардах некогда величественного особняка XIX в. Затем в 1990-х гг. музей получил огромное пожертвование от частного благотворителя и достроил новое крыло. Его нужно было чем-то заполнить, и администрация организовала экспедицию в Хелл-Крик, за динозаврами.

В то время в штате Музея Берпи работал только один палеонтологический куратор, спокойный, здоровенный уроженец Северного Иллинойса по имени Майк Хендерсон, увлеченный расплывчатыми отпечатками червей, которые жили за сотни миллионов лет до динозавров. Ему потребовалась помощь, поэтому он объединился с другом детства — буйным, громким, душой компании по имени Скотт Уильямс. Наряду с комиксами и фильмами о супергероях в детстве Скотт любил динозавров, но у него не было возможности заняться палеонтологией всерьез, так что он в конечном итоге пошел в правоохранительные органы. Он все еще служил полицейским — и выглядел соответственно, с бородкой, мощным телосложением и жутким чикагским акцентом, — когда я впервые встретил его во время учебы в старшей школе. Спустя несколько лет, оставив полицию ради полноценной научной карьеры, он стал куратором коллекций в музее и сегодня заведует одной из крупнейших в мире коллекций динозавров в Музее Скалистых гор в Монтане.

Летом 2001 г. Майк и Скотт привели разношерстную команду из музейных работников, студентов-геологов и добровольцев-любителей в сердце Ада.

Они разбили лагерь возле крошечного города Экалака, штат Монтана, с населением около 300 человек, неподалеку от Т-образного перекрестка, где Монтана граничит с обеими Дакотами. Браун когда-то осматривал эти места, но Майк и Скотт нашли нечто, ускользнувшее даже от маэстро. Они наткнулись на лучший, самый полный скелет тираннозавра-подростка из всех найденных. Это стало ключевой находкой, которая рассказала палеонтологам, что в юности Король был долговязым, длинномордым и тонкозубым, прежде чем превратиться во взрослое чудовище размером с грузовик.

Майк, Скотт и их команда нашли окаменелость, которая сразу же сделала Музей Берпи крупным игроком в исследованиях динозавров. Когда скелет, который они прозвали Джейн, в честь спонсора, был выставлен на всеобщее обозрение несколько лет спустя, палеонтологи со всего мира хлынули в безвестный Рокфорд, чтобы посмотреть на Джейн, как и многие сотни тысяч туристов и семей с детьми. В Музее Берпи появилась суперзвезда, украшение нового выставочного зала.

В следующие годы Майк и Скотт возвращались в Ад, каждый раз на несколько месяцев. В конце концов они пригласили и меня, но лишь после того, как я заслужил их доверие. Я подружился с Майком и Скоттом во время частых визитов в Музей Берпи, куда приезжал еще с десятого класса. Но сначала я был для них просто назойливым, одержимым динозаврами подростком, который с диктофоном и маркером для автографов в руке фанатично посещал ежегодный музейный ПалеоФест, куда приезжали известные ученые и рассказывали о своих приключениях во время изучения динозавров (кстати, именно там я впервые встретил двух выдающихся палеонтологов, которые позже стали моими научными руководителями: Пола Серено и Марка Норелла). Я ездил в Рокфорд на протяжении всей учебы в колледже, и, как только я начал обучение на палеонтолога в лаборатории Серено, Майк и Скотт решили, что я готов присоединиться к их ежегодному спуску в Ад.

От Рокфорда до Экалаки — 1600 км. По приезде мы поселились в местечке Кэмп-Нидмор, которое представляет собой горстку деревянных домиков в чаще прохладного соснового леса среди бесплодных земель. В ту первую ночь мне не давало спать завывание синтезатора, которое доносилось из соседнего домика. Там поселились три волонтера, которые выехали из Рокфорда отдельно от нас, все профессионалы, решившие отдохнуть от офиса. Их главарь был невысоким шустрым пареньком. Его имя — Хельмут Редшлаг — больше подходит какому-нибудь прусскому имперскому генералу, но он родился в Средней Америке, и работа его была вполне мирная: он трудился архитектором. Каждую ночь они с друзьями веселились до утра — поедая филе миньон и импортные итальянские сыры, потягивая фруктовое бельгийское пиво под звуки диско. Тем не менее в шесть утра он был тут как тут, готовый вернуться в пекло Ада в поисках динозавров.

— Так я чувствую себя живым. На жаре. Солнце палит, обжигает, скребет шею и спину, хочется пить и в тенек, — сказал мне Хельмут одним спокойным утром, перед тем как мы отправились в пекло. Угу, кивнул я, не зная, что и думать.

Через пару дней, когда я был на разведке со Скоттом и студентами-добровольцами, раздался внезапный звонок от Хельмута. Он бродил в нескольких километрах от нас, наслаждаясь обжигающим солнцем, когда что-то в овраге бросилось ему в глаза: темная выпуклость торчала из тусклых песочно-коричневых камней. Гельмуту много чего бросалось в глаза — в конце концов, он был архитектором, причем прекрасным, и внимание к формам и текстурам делало его очень хорошим охотником за ископаемыми. Он почуял, что на этот раз ему попалось нечто особенное, и стал копать. К тому времени, как появились мы, на поверхность уже выглядывала бедренная кость, несколько ребер, позвонки и часть черепа динозавра. Кости черепа его и выдали. Многие из них были неправильной формы, кусками чего-то плоского и пластинчатого, как разбитое стекло, а другие — заостренными конусами: рогами. Только один динозавр в экосистеме Хелл-Крик подходит под эти параметры: трицератопс с тремя рогами на морде и широким, толстым воротником, начинающимся позади глаз.

Трицератопс, как и его заклятый враг Т. rex, — знаковый динозавр. В фильмах и документальных передачах он обычно играет милого и симпатичного растительноядного, идеального противника для Короля-Тирана. Шерлок против Мориарти, Бэтмен против Джокера, Триц против рекса. И это не вымысел киношников; эти два динозавра действительно соперничали 66 млн лет назад. Они жили одновременно среди озер и рек Хелл-Крика и были двумя наиболее распространенными видами — трицератопс составляет около 40 % окаменелостей динозавров Хелл-Крика, тираннозавр на втором месте с примерно 25 %. Метаболизм Короля требовал огромного количества мяса; его трехрогий сосед представлял собой 14 т медленно движущегося первоклассного стейка. Дальнейшее нетрудно представить. Действительно, кости трицератопсов с признаками укуса тираннозавра говорят об их древних сражениях, но не стоит думать, что это был неравный бой, который всегда проходил так, как хотел хищник. Трицератопс был вооружен рогами: одним толстым на носу и двумя более длинными и тонкими над каждым глазом. Как и воротник на затылке, рога, вероятно, появились в первую очередь для поведенческих демонстраций, чтобы привлекать брачных партнеров и отпугивать соперников, но, без сомнения, трицератопс использовал их в целях самозащиты, когда это было необходимо.

Трицератопс — новый динозавр в нашем повествовании. Он относится к группе растительноядных птицетазовых динозавров, которые называются цератопсы. Они произошли от мелких быстрых листозубых существ наподобие раннеюрских гетеродонтозавра и лесотозавра. Однажды в юрском периоде цератопсы пошли своим эволюционным путем. Они перешли от хождения на задних ногах к передвижению на всех четырех и обзавелись целым гардеробом рогов и гребней, которые становились все крупнее и заметнее по мере того, как детеныш превращался в заряженного гормонами взрослого в поисках партнера. Первые цератопсы были размером с собаку, как лептоцератопс, который дожил аж до позднего мела, где жил бок о бок с трицератопсом, своим гораздо более крупным собратом. Так как цератопсиды со временем стали крупнее, превратившись в динозавров-быков, широко распространенных в Северной Америке в конце мела, их челюсти тоже изменились, чтобы поглощать безумное количество растений. Их зубы были скомпонованы близко друг к другу, так что челюсти по сути стали лезвиями — всего четыре штуки, по одному с каждой стороны верхней и нижней челюсти. Челюсти захлопывались простым движением сверху вниз, и лезвия разрезали еду, как нож гильотины. На передней части морды был острый, как бритва, клюв, которым трицератопс срывал стебли и листья и доставлял их к лезвиям. Несомненно, трицератопс так же хорошо ел растения, как тираннозавр — мясо.

Находка трицератопса стала еще одним успехом Музея Берпи, как раз тем, что было нужно, чтобы составить компанию молодому тираннозавру в новой экспозиции. С тех пор как Хельмут показал нам кости в земле, я знал, что Майк и Скотт думали именно о них. Хельмут тоже, и как первооткрыватель нового динозавра он имел право дать ему прозвище. Как и я, он большой поклонник Симпсонов, поэтому он прозвал динозавра Гомером. Мы решили, что однажды Гомер присоединится к Джейн в залах Музея Берпи.

Но сначала нужно было вынуть Гомера из земли. Часть команды покрывала обнаженные кости гипсом, чтобы защитить их во время транспортировки в Рокфорд. Другие получили задание продолжить поиски. Томас Карр — мой друг, любитель абсента и готичной одежды, который изучает тираннозавров, — тоже входил в экспедицию и стал частью второй команды. Одетый в хаки (для его обычного черного облачения было слишком жарко) и посасывая энергетик (абсент подходил скорее для помещений), он накинулся на известняк с геологическими молотком (который он прозвал Воином) и киркой (Вождем), раскопав множество костей трицератопса. Когда он и другие разрыли склон холма, показались новые кости. В конечном итоге участок раскопок занял 64 м² и дал более 130 костей.

Кости располагались сложным образом, поэтому Скотт поручил мне составить карту — чему я как раз научился в прошлом месяце у Пола Серено. Я разложил сетку с ячейками метр на метр и прикрепил ее к штырям, забитым в землю. Сверяясь с сеткой, набросал расположение каждой кости в блокноте. На соседней странице я идентифицировал каждую кость, пронумеровал их, указал размер и расположение. Так мы навели порядок.

Карта и перечень костей показали нечто любопытное. Одна кость была в трех экземплярах: три левые носовые кости, которые составляют переднюю и боковую сторону морды. У одного трицератопса может быть только одна левая носовая кость, так же как только одна голова или один мозг. Стало ясно, что мы нашли трех трицератопсов: не только Гомера, но и Барта с Лизой. Хельмут нашел кладбище трицератопсов.

Впервые было найдено больше одного трицератопса за раз. Пока Хельмут не вошел в этот овраг, трицератопсысчитались одиночками. И мы были вполне в этом уверены, ведь они попадаются довольно часто, за 100 с лишним лет найдены сотни скелетов, и каждый из них — отдельно, сам по себе. Но одно открытие может изменить все, и теперь благодаря находке Хельмута трицератопс считается стадным животным.

На самом деле это не очень удивительно, ведь масса данных говорит, что близкие родственники трицератопса — другие крупные рогатые цератопсы, обитавшие в других областях Северной Америки в последние 20 млн лет мелового периода, — являлись социальными животными и жили стадами. Например, центрозавра, который жил на территории современной Альберты примерно за 10 млн лет до трицератопса и имел гигантский рог на носу, обнаружили в костеносном пласте — и не скромном, как в случае Гомера, а огромном, площадью почти в 300 футбольных полей и содержащем остатки более тысячи особей. Были найдены массовые захоронения и других цератопсов, что косвенно доказывает стадность этих больших, медленных рогатых растительноядных животных. В голове возникает образ огромного многотысячного стада, которое с грохотом и в клубах пыли бредет через запад Северной Америки, почти как бизоны, которые захватят эти равнины много миллионов лет спустя.

Закончив работу над местонахождением Гомера, мы продолжили осматривать километры однообразных бесплодных земель вокруг Экалаки, стараясь выходить как можно раньше с утра, чтобы избежать жары. Мы нашли много других окаменелостей динозавров — ничего сравнимого по важности с Гомером, но все-таки данные о некоторых животных, которые жили в конце мела бок о бок с трицератопсом и тираннозавром. Мы обнаружили множество зубов мелких плотоядных животных, в том числе дромеозаврид вроде велоцираптора, а еще зубы животного размером с пони под названием троодон, близкого родственника рапторов, который перешел на более всеядную диету. Мы также натолкнулись на несколько костей ступни, принадлежащих всеядным овирапторозаврам — странным беззубым тероподам ростом с человека, с яркими костяными гребнями на черепах и острыми клювами, приспособленными для самой разной пищи, от орехов и моллюсков до растений, мелких млекопитающих и ящериц. Другие окаменелости принадлежали двум видам растительноядных. Первый — довольно скучный птицетазовый тесцелозаврразмером с лошадь, а второй — более крупное и куда более интересное существо под названием пахицефалозавр, один из «купологоловых динозавров» с черепом как мяч для боулинга, который использовался, чтобы бодать соперников в схватках за партнеров и территорию.

Мы потратили еще пару дней на раскопки в другом месте, которое, как надеялись, окажется таким же продуктивным, как находка Гомера. Ожидания не оправдались, хотя мы нашли кости третьего самого распространенного динозавра из Хелл-Крика, очередного растительноядного под названием эдмонтозавр. При весе в 7 т и длине в 12 м от морды до хвоста эдмонтозавр, как и трицератопс, был крупным растительноядным, но совершенно другого рода. Это был гадрозавр, один из так называемых утконосых динозавров — отдельной ветви семейного древа птицетазовых.

Они были очень распространены в позднем мелу, особенно в Северной Америке, и многие из них жили стадами, передвигались то на двух, то на четырех лапах, в зависимости от скорости, и издавали трубные звуки при помощи извилистых носовых ходов в сложных черепных гребнях. Их прозвище происходит от широкого, беззубого клюва в передней части морды, которым они срывали ветки и листья. Как и у цератопсов, их челюсти превратились в садовые ножницы, только зубов было еще больше и они были еще плотнее скомпонованы. Кроме того, челюсти не ограничивались простыми движениями вверх-вниз, а могли поворачиваться из стороны в сторону и даже немного отгибались наружу, что позволяло совершать сложные жевательные движения. Они были одними из самых сложных кормовых машин, которые когда-либо создавала эволюция.

Эти сложные челюсти появились у гадрозавров, а может, и у цератопсов тоже, не просто так. Эволюция тонко настроила их, чтобы поедать новый тип растений, который недавно появился в меловом периоде: покрытосеменные или цветковые растения. Сегодня цветковые чрезвычайно многочисленны — они кормят нас и украшают наши клумбы, но первые динозавры, заселившие Пангею в триасе, были с ними не знакомы. Не знали их и гигантские юрские завроподы, которые вместо этого поедали другие растения: папоротники, саговники, гинкго и вечнозеленые деревья. Затем, около 125 млн лет назад, в раннем мелу, в Азии появились небольшие цветы. Еще через 60 млн лет эволюции эти протопокрытосеменные эволюционировали в ряд кустарников и деревьев, включая пальмы и магнолии, которые усеяли пейзаж позднего мела и стали питательным кормом для новых растительноядных динозавров, которые научились их есть. Может, там даже появилась первая трава — а это очень специализированный тип покрытосеменных, — но настоящие луга появятся еще не скоро, через много десятков миллионов лет после того, как вымрут динозавры.

Гадрозавры и цератопсы поедают цветы. Мелкие птицетазовые объедают кустарники; пахицефалозавры сталкиваются лбами, чтобы выяснить, кто сильней. Рапторы ростом с пуделя рыщут в поисках саламандр, ящериц, даже наших древних родственников-млекопитающих, которые тоже найдены среди окаменелостей Хелл-Крика. Разнообразные всеядные — троодоны и причудливые овирапторозавры — подбирают то, что пропустили более специализированные хищники и растительноядные. Среди тех, кого я не упомянул, дьявольски быстрые орнитомимозавры и закованные в броню анкилозавры сражаются за свои экологические ниши. Птерозавры и примитивные птицы парят над головой; крокодилы прячутся в реках и озерах. Нигде ни единого завропода, а правит всем этим Король — великий тираннозавр.

Таков был поздний мел Северной Америки, время полного расцвета динозавров, перед самой катастрофой. Благодаря богатым окаменелостям, которые находили исследователи, начиная от Барнума Брауна и до экспедиции Музея Берпи, Хелл-Крик теперь самая богатая экосистема динозавров в мире со всей Эпохи динозавров, лучшая картина того, как разные динозавры жили вместе и объединялись в одну пищевую цепь. Похожая история была в Азии, где великие тираннозавры вроде моего Пиноккио-рекса царили над сообществами утконосых, купологоловых, рапторов и всеядных теропод, поскольку в непосредственной близости располагалась Северная Америка, благодаря чему животные регулярно переходили туда и обратно.

Между тем к югу от экватора все было по-другому.

В сердце Бразилии находится холмистое плато, которое когда-то покрывала саванна, а теперь оно является крупным аграрным регионом. Здесь выращивают то же, что и на полях, которые простираются между моим родным городом и Музеем Берпи, — в основном кукурузу и сою, но также и более экзотические культуры, такие как сахарный тростник, эвкалипт и целый ряд вкусных незнакомых фруктов. Район называется Гояс, это не имеющая выхода к морю область с населением примерно в 6 млн жителей, пересеченная одинокими автомагистралями. Национальная столица, Бразилиа, находится в нескольких часах езды, а Амазонка — в 1500 км к северу. Немногие иностранные туристы добираются сюда.

Однако Гояс хранит много секретов. По скучному пейзажу этого не скажешь, но под фермерскими полями скрываются пласты, которые были поверхностью Земли между 86 и 66 млн лет назад. Тогда здесь простирались продуваемые ветрами пустыни между великими речными долинами, а сегодня от них остался 300-метровый слой осадков в основании кукурузных и бобовых полей. Этот слой откладывался в конце мелового периода в песчаных дюнах, реках и озерах в крупном бассейне, который образовался из-за остаточных напряжений, когда расходились Южная Америка и Африка. Этот бассейн стал тихой гаванью для динозавров.

Меловые породы Гояса по большей части находятся под землей, но они проглядывают тут и там вдоль дорог и ручьев. Лучше всего их видно в карьерах, где тяжелая техника вынула грунт и обнажила слои песчаника и сланца. Там я и оказался одним прекрасным днем в начале июля 2016 г. В Южном полушарии это начало зимы, но было жарко и душно. На мне была каска для защиты от камней и специальные щитки до колен для защиты от куда большей опасности — змей. В Бразилию меня пригласил Роберто Кандейро, эксперт по динозаврам Южной Америки, профессор Федерального университета Гояс, главного университета штата. Я откопал и изучил много позднемеловых динозавров в Северной Америке и Азии, и Роберто предложил мне ознакомиться с положением дел на юге. Он не упомянул, что змеи тоже входят в сделку.

Несколько лет назад Роберто начал новую магистерскую программу по геологии в усаженном пальмами кампусе своего университета на быстро растущей окраине Гоянии, столицы штата. Светлые лекционные залы и открытые свежему субтропическому воздуху коридоры контрастировали с грязными улицами и покрытыми алюминием лачугами всего в нескольких километрах отсюда. Мопеды протискивались сквозь пробки, на обочинах старики с мачете рубили кокосовые орехи, а обезьяны раскачивались на деревьях чуть поодаль. Когда я вернусь сюда в следующий раз, многие из этих остатков старой Бразилии, вероятно, исчезнут.

Интересный новый курс в сверкающем кампусе в крупнейшем городе области привлек множество любознательных студентов, некоторые из них присоединились к нам с Роберто в поездке на карьер. Там был Андре, энергичный пузатый шутник, вернувшийся к учебе после того, как перепробовал много разных профессий: выращивал папайю, таксовал и много лет назад даже вручную осеменял свиней на одной из крупных ферм в долине. Была куда более молодая, 18-летняя Камила, миниатюрная девушка, чей рост не вязался с ее безграничной энергией и свирепостью — в свободное время она снимает стресс с помощью кикбоксинга. И был Рамон, высокий, загорелый сердцеед, который, с его обтягивающими джинсами и зачесанными набок волосами, словно выпрыгнул прямо из бразильского музыкального клипа, которые крутили по телевизору, кажется, в каждой забегаловке.

Карьер, в который мы приехали, принадлежал молодому парню, чья семья уже несколько поколений занималась сельским хозяйством в центральной части Бразилии. Они добывали камень на удобрения. Это странный камень, похожий на бетон, в котором в белой основной породе встречаются вкрапления различной формы и размеров. Белый материал — известняк; вкрапления — различные минералы, принесенные бушующими реками позднемеловой Бразилии. Среди этих камешков иногда встречаются окаменелые кости динозавров. Может, одно вкрапление из 10 000-20 000 будет костью, а не куском камня, но каждая из них — сокровище, ведь это остатки последних динозавров Южной Америки, примерно из того же времени, когда тираннозавр с трицератопсом жили в Хелл-Крике на севере.

Увы, в тот мой приезд многочасовые поиски в карьере так и не принесли окаменелостей. Зато меня не покусали змеи, так что это был редкий день, когда я вернулся с поля с пустыми руками, но счастливый. Позже нам попались кости, но очень фрагментарные. Никаких новых видов, как часто и бывает при изучении незнакомой территории, ведь найти ранее не известного динозавра — тяжелый труд, зависящий от удачи и обстоятельств. Но Роберто провел много таких полевых поездок за последнее десятилетие, нередко в пестрой компании своих студентов, и они нашли много костей. Некоторые из них хранятся в лаборатории Роберто в Гоянии, где я провел остаток своей бразильской поездки, работая с Роберто и другим его приятелем, геологом из нефтяной компании по имени Фелипе Симбрас, который изучает динозавров в качестве хобби.

В окаменелостях из лаборатории Роберто поражает, что среди них нет тираннозавра. На самом деле ни один тираннозавр не известен в конце мела Бразилии. Погуляйте денек по бесплодным землям Хелл-Крика в Монтане, и вы, скорее всего, найдете несколько зубов T. rex — настолько их много. Но в Бразилии — ноль, как и везде в Южном полушарии. Вместо этого у Роберто есть ящики с зубами других плотоядных динозавров. Некоторые из них относятся к группе, которую мы уже встречали: кархародонтозавры, тот клан могучих мясоедов, которые эволюционировали от аллозавров и терроризировали большую часть планеты чуть раньше в меловом периоде. Некоторые из них, например кархародонтозавр из Африки, которого я изучал с Полом Серено, в конечном итоге достигли размеров, сравнимых с тираннозавром рексом. На севере кархародонтозавры появились и исчезли, уступив корону тираннозаврам после десятков миллионов лет правления. Но на юге они жили до самого конца мела, сохранив свой титул чемпионов в супертяжелом весе, потому что вокруг не было тираннозавров.

В Бразилии часто встречается еще один тип зубов — тоже острые и зазубренные, так что наверняка выпали из пасти хищника, но обычно они небольшие и тонкие. Эти зубы принадлежат другой группе теропод — так называемым абелизавридам, довольно примитивной ветви юрских хищников, которые в мелу заполонили южные континенты. Достойный скелет одного из них, под названием пикнонемозавр, был найден в соседнем от Гояса штате, Мату-Гросу. Кости фрагментированны, но предположительно принадлежат животному длиной около 9 м и весом около 2 т.

Более полные скелеты абелизаврид обнаружены дальше на юге, в Аргентине, а также на Мадагаскаре, в Африке и Индии. Эти окаменелости — карнотавр, майюнгазавр и скорпиовенатор — показывают абелизаврид как свирепых животных, хоть и не таких крупных, как тираннозавры и кархародонтозавры, но все же находившихся на вершине пищевой цепи или рядом с ней. Они имели короткие, высокие черепа, иногда с острыми рогами возле глаз. Кости морды имеют грубую, шероховатую текстуру, которая, вероятно, служила основанием для кератиновой оболочки. Они ходили на двух мускулистых ногах, как T. rex, но их руки были еще меньше.

Хоть карнотавр и достигал 9 м в длину и весил 1,6 т, его ручки были размером с кухонную лопатку. Они бесполезно болтались по бокам и, наверное, едва виднелись. Очевидно, руки не были нужны абелизавридам, а всю грязную работу делали челюсти и зубы.

Грязная работа абелизаврид и кархародонтозаврид состояла в том, чтобы ловить и пожирать других динозавров, в основном растительноядных. Некоторые из них похожи на северных собратьев, к примеру, в Аргентине нашли утконосых динозавров. Но по большей части растительноядные на юге были другими. Не наблюдалось ни стад трицератопсов, ни купологоловых пахицефалозавров. Присутствовали, однако, завроподы.

Тысячи. Тираннозавру не довелось гоняться за длинношеими гигантами по древней Монтане, поскольку завроподы, похоже, исчезли на большей части Северной Америки к середине мелового периода (хотя они все еще часто встречались в южных областях континента). В Бразилии и других местах Южного полушария было не так. Там завроподы оставались главными крупноразмерными растительноядными до самого конца эпохи динозавров.

На юго-западе распространялись завроподы своего, особого рода. Безмятежные дни юрского периода давно прошли, и брахиозавры, бронтозавры, диплодоки и их сородичи не толпились вместе в экосистемах, аккуратно разделяя экологические ниши благодаря различным зубам, шеям и типам питания. В конце мела от завропод остался лишь ограниченный список, подгруппа, называемая титанозавры. Некоторые из них были поистине библейских размеров. Например, дредноут из Аргентины или австропосейдон, описанный нефтяником Фелипе и его коллегами по серии позвонков — каждый размером с ванну, — найденных к югу от Гояса, в штате Сан-Паулу. Это самый крупный динозавр, когда-либо найденный в Бразилии, и, вероятно, он простирался на 25 м от морды до хвоста. Трудно представить, сколько он весил, но, вероятно, где-то в диапазоне от 20 до 30 т, а может, и гораздо больше.

Другие выжившие южные титанозавры из Бразилии и других стран были гораздо меньше. Так называемые эолозаврины выглядели скромными существами, по крайней мере по завроподовым меркам: самые известные виды вроде ринконзавра весили всего 4 т и достигал 11 м в длину. Представители другой подгруппы, сальтазавриды, были примерно такого же размера, и они защищались от голодных абелизаврид и кархародонтозавров при помощи рядов костяных бляшек, имплантированных в кожу.

Известно, что там присутствовали и более мелкие тероподы, но ничего похожего на пышное разнообразие мелких и средних плотоядных и всеядных из Северной Америки. Вы можете возразить: вероятно, мы просто еще не нашли их маленькие хрупкие косточки, но это объяснение не годится, потому что в Бразилии найдена масса скелетов аналогичного размера, только это крокодилы, а не тероподы. Некоторые были довольно стандартными водными обитателями, которые, вероятно, не очень-то конкурировали с динозаврами, а другие — причудливыми животными, приспособленными для жизни на суше, совсем не похожими на современных крокодилов. Баурузух был длинноногим хищником, преследующим добычу, как собака. Марилиазух имел зубы, похожие на резцы, клыки и моляры млекопитающих, которыми он, видимо, ел все подряд, как свинья. Армадиллозух был норным животным, а на спине у него имелись полосы гибкой брони. Возможно, он мог сворачиваться в клубок, как броненосец, отсюда и его название. Насколько мы знаем, ни одно из этих животных не жило в Северной Америке. Похоже, в Бразилии и во всем Южном полушарии крокодилы заняли экологические ниши, которые в других частях света принадлежали динозаврам.

Кархародонтозавры и абелизавриды вместо тираннозавров, завроподы вместо цератопсов, стаи крокодилов вместо рапторов, овирапторозавров и других мелких теропод. Север и юг отличались друг от друга на закате мелового периода, это точно. Но эти крупные континентальные области были совершенно обычными — даже скучными — по сравнению с тем, что происходило в то же время в середине Атлантики, где одни из самых странных динозавров всех времен резвились на затопленных остатках Европы.

Многие люди изучали динозавров, собирали их кости или хотя бы сколько-нибудь серьезно размышляли о динозаврах, но никогда среди них не было такого, как Франц Нопча фон Фельшё-Сильваш.

Вернее, барон Франц Нопча фон Фельшё-Сильваш, потому что он в буквальном смысле был аристократом, который выкапывал кости динозавров. Его как будто придумал безумный романист, ведь он являлся таким нелепым, неправдоподобным персонажем, что просто обязан быть выдумкой. Но он весьма реален: яркий денди и трагический гений, чья охота за динозаврами в Трансильвании — лишь краткая передышка от безумия его остальной жизни. При всей своей серьезности Дракула просто никто по сравнению с Динозавровым Бароном.

Нопча родился в 1877 г. в благородной семье на нежных холмах Трансильвании, в стране, которая сейчас называется Румынией, а тогда была окраиной распадающейся Австро-Венгерской империи. У него дома говорили на нескольких языках, и это внушило ему тягу к странствиям. Была у него тяга и другого рода, поэтому в 20 лет он стал любовником трансильванского графа, более взрослого мужчины, который рассказал ему о таинственном горном королевстве на юге, где жители носили ослепительные костюмы, размахивали длинными мечами, говорили на непонятном языке и называли свою родину Шкиперия.

Сегодня мы знаем ее как Албанию, а тогда это было захолустье на юге Европы, которое веками оккупировала другая великая империя — Османская.

Барон решил проверить рассказы об Албании лично. Он отправился на юг, пересек границу двух империй, а когда прибыл в Албанию, его приветствовали выстрелом, который прошил его шляпу, едва не задев череп. Но это его не остановило, и Нопча пересек большую часть страны пешком. Барон выучил язык, отрастил волосы, стал одеваться, как местные, и заслужил уважение замкнутых племен, живущих среди гор. Хотя они, возможно, были бы не так приветливы, если бы знали правду: Нопча был шпионом. Австро-венгерское правительство платило ему за разведданные о соседях-османах. Эта миссия стала еще важнее — и опаснее, — когда империи рухнули и карту Европы изменил пожар Первой мировой войны.

Это не значит, что барон стал просто наемником. Он был влюблен в Албанию — даже одержим ею. Барон стал одним из ведущих европейских экспертов по албанской культуре и по-настоящему полюбил албанцев — одного в особенности. Нопча влюбился в молодого человека из горной пастушьей деревни. Этот человек — Баязид Элмаз Дода — номинально стал секретарем Нопчи, но его роль была куда больше, хотя в те времена об этом говорили менее откровенно. Любовники были вместе почти три десятилетия, несмотря на косые взгляды окружающих и распад своих империй; они даже объехали Европу на мотоцикле (Нопча за рулем, Дода в коляске). Дода был с Нопчей, когда в хаосе перед Великой войной барон планировал восстание горцев против турок — он даже контрабандой провез туда оружие для создания арсенала, а затем попытался провозгласить себя королем Албании. Оба плана потерпели неудачу, поэтому Нопча обратился к другим занятиям.

Ими оказались динозавры.

На самом деле Нопча заинтересовался динозаврами даже раньше, чем узнал что-нибудь об Албании, еще до встречи с Додой. Когда ему было 18 лет, его сестра нашла деформированный череп в семейном поместье. Кости превратились в камень и не походили ни на одно животное из тех, что бегали по поместью или летали над ним. Нопча привез череп с собой, когда поступил в университет в Вене, показал его одному из преподавателей геологии, и ему посоветовали поискать еще. Так барон и сделал, неустанно осматривая берега рек, поля, холмы, которые позже унаследовал, пешком и на лошади. Спустя четыре года, голубая кровь по рождению, но все еще студент, он предстал перед учеными из австрийской Академии наук и объявил, что нашел целую экосистему странных динозавров.

Барон собирал трансильванских динозавров большую часть жизни, делая перерыв, когда требовался в Албании. Он также изучал их и стал одним из первых людей, пытавшихся рассматривать динозавров как животных, а не просто как кости, которые нужно классифицировать. Нопча являлся настоящим гением по части интерпретации окаменелостей и быстро заметил, что в костях, найденных в его имении, имелось что-то странное. Они явно принадлежали к группам, которые распространены в других частях света: новый вид, который он назвал тельматозавром, был утконосым. Длинношеее создание под названием мадьярозавр относилось к завроподам, попадались и кости бронированных динозавров. Но они меньше своих материковых родственников, иногда намного; в то время как родичи мадьярозавра сотрясали землю 30-тонными телами, сам он едва достигал размера коровы. Сначала Нопча подумал, что кости принадлежат детенышам, но, изучив их под микроскопом, понял, что это характерная текстура взрослых животных. Было только одно подходящее объяснение: трансильванские динозавры были карликами.

Что вызвало очевидный вопрос: почему они были такими крошечными? У Нопчи имелась гипотеза. Помимо познаний в шпионаже, лингвистике, культурной антропологии, палеонтологии, мотоциклах и интригах барон оказался еще и очень хорошим геологом. Он составил карту горных пород, в которых были захоронены окаменелости динозавров, и определил, что они образовались в реках из песчаников и аргиллитов, которые осели либо в руслах рек, либо по берегам, когда реки разливались. Под этими породами были другие слои, образовавшиеся в океане, — тонкозернистые глины и сланцы со множеством микроскопических окаменелостей планктона. Нопча вычислил площадь речных отложений, определил границу между речными и океанскими слоями и понял, что его поместье было частью острова, который поднялся из воды в конце мелового периода. Мини-динозавры жили на небольшом участке суши примерно в 80 000 км 2, размером с Гаити.

Возможно, предположил Нопча, динозавры были маленькими, так как жили на острове. Предположение основывалось на теории, которую как раз в то время выдвинули некоторые биологи на основании исследований современных островных животных и находок каких-то странных мелких окаменелостей млекопитающих на островах Средиземного моря. Теория гласила, что острова сродни лабораториям эволюции, где не действуют обычные законы, управляющие большими землями. Острова находятся далеко в море, поэтому только случайность определяет, какие виды попадут на них, принесенные ветром или приплывшие на бревнах. На островах меньше места, соответственно, меньше ресурсов, поэтому некоторые виды не могут вырасти большими. А так как острова не сообщаются с материком, растения и животные развиваются в изоляции, их ДНК отрезана от ДНК континентальных собратьев, и каждое вырожденное поколение островитян становится все более иным, все более своеобразным. Вот почему, подумал Нопча, его островные динозавры были такими крошечными и странными.

Позднейшие исследования подтвердили правоту Нопчи, и его карликовые динозавры теперь считаются ярким примером «островного эффекта» в действии. В других отношениях судьба была к нему не так благосклонна. Австро-Венгрия проиграла Первую мировую войну, и Трансильванию отдали одному из победителей, Румынии. Нопча потерял все земли и замок, а бессмысленная попытка вернуть имение закончилась тем, что толпа крестьян избила его и оставила умирать у дороги. Чтобы продолжить жить на широкую ногу, денег не хватало, и Нопча неохотно возглавил Венгерский геологический институт в Будапеште. Однако бюрократическая жизнь была не для него, и он уволился. Нопча продал все свои окаменелости и переехал в Вену с Додой, обездоленный и снедаемый меланхолией, которую сегодня мы, вероятно, назвали бы депрессией. В конце концов он не выдержал. В апреле 1933 г. бывший барон подсыпал любовнику снотворное в чай. Когда Дода уснул, Нопча пустил в него пулю, а затем направил пистолет на себя.

Трагическая гибель Нопчи оставила одну тайну. Барон разгадал загадку островных динозавров, и он знал, почему они оказались маленькими, но почти каждая найденная им кость, будь то завропод, утконос или бронированный анкилозавр, принадлежала растительноядному животному.

Он понятия не имел, какие хищники бродили по его миниатюрному зверинцу. Были ли это причудливые версии тираннозавров или кархародонтозавров, которые правили островом, возможно перебравшись с континентов? Другие хищники, столь же малорослые? Или, может быть, плотоядных вообще не было — растительноядные животные могли уменьшаться в росте, потому что на них никто не охотился.

Для решения этого вопроса понадобились 100 лет и еще один примечательный персонаж, скроенный из того же материала, что и Нопча. Матиас Времир, также человек энциклопедических знаний, знаток многих языков и путешественник, который отправляется в дальние края с одним лишь рюкзаком за плечами. Насколько я знаю, он никогда не был шпионом, но за много лет объездил всю Африку, работая на нефтяных платформах и разыскивая новые буровые площадки. Теперь Матиас управляет собственной компанией в родном городе Клуж-Напока, проводит экологические исследования и дает геологические консультации по строительным проектам. Он много чем занимается: катается на лыжах, изучает карпатские пещеры, сплавляется на байдарке по Дунаю и занимается скалолазанием, нередко вместе с женой и двумя взрослыми сыновьями (в этом они с Нопчей отличаются). Высокий и жилистый, с длинными рокерскими волосами и пронзительным волчьим взглядом, Матиас строго блюдет личный кодекс чести и не особенно любит дураков (вернее, вообще не любит), но уж если удастся заслужить его симпатию и уважение, он с вами и в разведку пойдет.

Я его очень люблю. Окажись я в реальной опасности, где-нибудь в богом забытом уголке планеты, хотел бы видеть рядом именно его, ведь я знаю, что могу доверить ему жизнь.

У Матиаса много талантов, но лучше всего он находит динозавров. Как и у моего друга Гжегожа из Польши, который нашел следы первых динозавроморфов, у Матиаса лучший нюх на окаменелости среди всех, кого я когда-либо знал. Ему это так легко дается; когда мы идем по Румынии, я весь увешан дорогим полевым снаряжением, а Матиас в шортах, с сигаретой в зубах, и именно он первым замечает хорошие окаменелости. А ведь это не так-то просто. Матиас беспощаден к себе: ради окаменелостей он может перейти вброд ледяную реку среди зимы, спуститься с 30-метрового обрыва или забраться в самую узкую и глубокую пещеру. Однажды я видел, как он пробирался через пороги со сломанной ногой, потому что заметил окаменелую кость на противоположном берегу.

На той же самой реке осенью 2009 г. Матиас сделал самое важное открытие в жизни. Он исследовал окрестности с сыновьями и увидел несколько белых камней, торчащих из ржаво-красных скал на берегу чуть выше уровня воды. Кости. Он достал инструменты и поскреб мягкую глину — показались еще кости: конечности и туловище зверюшки размером с пуделя. Волнение быстро сменилось страхом: местная электростанция скоро должна была слить массу воды в реку, и бурный поток наверняка смел бы кости. Поэтому Матиас работал быстро, но с хирургической точностью, и вырезал скелет из его гробницы возрастом 69 млн лет. Он привез скелет в Клуж-Напоку, убедился, что тот надежно сохранен в местном музее, и затем начал выяснять, что это такое. Это явно был динозавр, но ничего подобного в Трансильвании раньше не находили. Взгляд со стороны казался не лишним, поэтому Матиас отправил электронное письмо палеонтологу, который раскопал и описал множество позднемеловых динозавров: Марку Нореллу, куратору динозавров в Американском музее естественной истории в Нью-Йорке, парню на должности Барнума Брауна.

Как и я, Марк получает много электронных писем от случайных людей, которые просят идентифицировать окаменелости. Часто это просто деформированные куски камня или бетона. Но когда Марк открыл письмо Матиаса и скачал прикрепленные фотографии, он был ошарашен. Я знаю, потому что присутствовал там. В то время я был аспирантом у Марка и писал диссертацию по генеалогии и эволюции теропод. Марк пригласил меня в свой кабинет — величественное помещение с видом на Центральный парк — и спросил, что я думаю о загадочном послании, которое он только что получил из Румынии. Мы оба согласились, что кости походили на тероподовые, а немного углубившись в тему, выяснили, что в Трансильвании никогда не находили хороших скелетов хищных динозавров. Марк ответил Матиасу, они подружились, и через несколько месяцев мы втроем оказались в холодном февральском Бухаресте.

Мы собрались в обитом деревом кабинете коллеги Матиаса, профессора по имени Золтан Цики-Сава, которому было 30 с небольшим, ставшего одним из лучших европейских экспертов в области динозавров после того, как падение коммунизма положило конец его принудительной воинской службе в армии Чаушеску. Все кости лежали перед нами на столе, и нам четверым предстояло их идентифицировать. Увидев образец собственными глазами, мы не сомневались, что перед нами теропод. Его легкие хрупкие кости походили на кости быстрых ловких хищников вроде велоцираптора. Да и размером он примерно такой же или чуть меньше. Но кое-что не сходилось. У динозавра Матиаса имеется по четыре больших пальца на каждой ноге, на двух внутренних — огромные, серповидные когти. Рапторы знамениты своими подвижными серповидными когтями, которыми они резали и потрошили добычу, но у них имеется только по одному когтю на каждой ноге. Кроме того, у них всего три основных пальца, а не четыре. Мы оказались в затруднительном положении: похоже, у нас в руках оказался новый динозавр.

До конца недели мы изучали кости, измеряли их и сравнивали со скелетами других динозавров. Все встало на свои места. Этот новый румынский теропод был хищником, но необычайным, с дополнительными пальцами и когтями по сравнению с его материковыми родственниками. Это казалось удивительно: пока растительноядные динозавры Трансильванского острова уменьшались в размерах, хищники становились необычными. Дело было не только в двойном комплекте убийственных когтей и дополнительном пальце. Румынский раптор оказался мощнее велоцираптора, многие кости его конечностей слиты вместе, а ладонь и вовсе была сросшейся массой из коротких пальцев и костей запястья. Это была новая порода хищного динозавра, и через несколько месяцев мы дали ей подходящее научное название — Balaur bondoc: первое слово — архаичное румынское название дракона, а второе означает «коренастый».

Балаур царствовал на европейских позднемеловых островах. Скорее убийца, чем тиран, он когтями резал мини-утконосых, завроподовых динозавров размером с корову и бронированных динозавров, живших посреди растущей Атлантики. Судя по всему, это был самый крупный хищник этих островов. Кто знает, какие окаменелости Матиас еще найдет, но, скорее всего, ему не встретится гигантский тираннозавроподобный хищник. После 100 лет поисков, после сбора тысяч окаменелостей — не только костей, но и яиц, и следов, причем не только динозавров, но и ящериц и млекопитающих, — не появилось ни кусочка крупного хищника. Даже зубов нет. Видимо, это о чем-то говорит: остров оказался слишком маленьким, чтобы прокормить гигантских монстров, поэтому именно злобные мелкие динозавры вроде балаура заняли вершину пищевой цепи — еще одно свидетельство того, какими необычными были европейские экосистемы на закате мелового периода.

В один мой приезд в Трансильванию мы на полдня отвлеклись от охоты за ископаемыми и отправились в горы. Матиас остановил машину возле замка, недалеко от небольшой деревни под названием Сэчел. Некогда замок, возможно, был великолепен, но его давно покинули, и он медленно разрушался. Большая часть ярко-зеленой краски на фасаде осыпалась, обнажив кирпичи. Окна были разбиты, деревянные полы наполовину сгнили, а стены покрыты граффити. Одичавшие собаки бродили вокруг, как зомби.

Все поверхности покрывала пыль. Но каким-то образом, словно нарушая законы гравитации и времени, позолоченная люстра гордо свисала с потолка в фойе. Мы с тревогой прошли под ней и поднялись по скрипучим лестницам. Наверху нас ждало еще большее запустение, гулкий провал вместо комнаты, с зияющей дырой на месте эркера.

На этом самом месте — 100 лет назад, когда здесь находилась библиотека, — барон Нопча сидел и читал о динозаврах, изучая особенности костей, размышляя о том, почему окаменелости, которые он находил вокруг, представлялись такими странными. Замок был его домом, фамильным гнездом его династии на протяжении веков. Много поколений его семьи жили здесь, и, когда сам барон находился на пике славы — шпионил за албанцами на благо своей империи и читал лекции о динозаврах в заполненных аудиториях по всему континенту, — наверное, казалось, что еще много поколений будут здесь жить.

Так и с динозаврами. К концу мелового периода, когда в Северной Америке тираннозавр сражался с трицератопсом, кархародонтозавры охотились на гигантских завропод по всему югу, а парад карликов колонизировал европейские острова, динозавры казались непобедимыми. Но так же, как замки, как империи и как гениальные дворяне со склонностью к драматизму, великие эволюционные династии тоже гибнут — иногда в самый неожиданный момент.