Среди усыпанных листвой улочек Нью-Хейвена, штат Коннектикут, на северной окраине кампуса Йельского университета находится «святилище». Большой зал динозавров в Музее Пибоди, может, и не место духовного паломничества, но для меня это как раз оно. Меня пробирает дрожь, как в детстве во время мессы. Это не обычное святилище — никаких статуй божеств, мерцающих свечей, ни следа фимиама. Да и вид у него не особенно представительный, по крайней мере со стороны: оно спряталось внутри неприметного кирпичного здания, которое сливается с остальными корпусами университета. Но здесь хранятся реликвии, которые для меня столь же священны, как реликвии религиозных храмов, — динозавры. Для меня нет лучшего места на планете, чтобы погрузиться в чудесный доисторический мир.

Большой зал был построен в 1920-х гг. для размещения несравненной йельской коллекции динозавров, которую десятилетиями собирали профессиональные коллекторы по всему Западу и за немалые деньги отправляли ископаемые сокровища на Восток, чтобы их могли изучать элитные студенты Лиги плюща. Залу скоро 100 лет, но экспонаты не утратили ни капли очарования. Это не какая-то новомодная экспозиция с мерцающими экранами компьютеров, голограммами динозавров и ревущим саундтреком. Это храм науки, где скелеты самых знаменитых динозавров стоят в торжественном бдении, свет приглушен и вокруг тишина, которую скорее можно ожидать в церкви.

Всю восточную стену покрывает роспись размером 33 м на 5 м. Четыре с половиной года над ней трудился человек по имени Рудольф Заллингер, который родился в Сибири, переехал в Соединенные Штаты и профессионально занялся иллюстрацией во время Великой депрессии. Будь Заллингер жив сегодня, вероятно, он работал бы раскадровщиком в анимационной студии. Он мастерски ставил сцену из множества разных персонажей, рассказывая грандиозные истории мазками кисти. Его самая известная работа, несомненно, «Марш прогресса». Это схема происхождения человека, которую часто пародируют: на ней обезьяна, опирающаяся на руки, постепенно превращается в человека с копьем. Пожалуй, один этот образ помог представить суть эволюции большему числу людей, чем все учебники, школьные лекции и музейные экспонаты.

Но до того как начать рисовать людей, Заллингер был одержим динозаврами. Роспись Большого зала под названием «Эпоха рептилий» — венец этого этапа его карьеры. Она изображена на американских почтовых марках, ее репродукцию публиковали в журнале Life, и до сих пор ее можно увидеть на всевозможной атрибутике, связанной с динозаврами. Это Мона Лиза палеонтологии, безусловно, самое известное художественное произведение, посвященное динозаврам, из всех когда-либо созданных. Хотя правильнее было бы сравнить ее с гобеленом из Байё, потому что роспись рассказывает эпическую историю завоевания. Это сага о том, как морские существа впервые вышли на сушу, колонизировали новую среду и превратились в пресмыкающихся и земноводных; затем эти пресмыкающиеся отделились от млекопитающих и ящериц, протомлекопитающие пережили расцвет, а ящерицы впоследствии породили динозавров.

На второй половине росписи, через 18 м и 240 млн лет от ее начала, после долгого путешествия через незнакомые пейзажи с первобытными чешуйчатыми чудовищами картину, наконец, заполоняют динозавры. Это происходит постепенно, по мере перехода от ящериц и протомлекопитающих. И вот динозавры оказываются повсюду, всех форм и размеров, одни огромные, другие сливающиеся с фоном. Внезапно роспись начинает походить на нечто совершенно иное — советский пропагандистский плакат, на котором Сталин приветствует толпу крестьян, или одну из тех нелепых самодовольных фресок во дворцах Саддама. В динозаврах с одного взгляда чувствуется мощь. Сила, контроль, власть. Динозавры были у руля, и мир принадлежал им.

Эта часть росписи Заллингера прекрасно показывает мир, в котором динозавры поднялись на вершину эволюционного успеха.

Чудовищный бронтозавр нежится в болоте на переднем плане, поедая папоротники и вечнозеленые деревья на берегу. В стороне аллозавр размером с автобус терзает окровавленную тушу зубами и когтями, попирая ее ногами для большего оскорбления. На безопасном расстоянии мирно пасется стегозавр, демонстрируя полный арсенал костяных пластин и шипов на случай, если хищнику что-то взбредет в голову. На заднем плане, где болото исчезает среди заснеженных гор, другой завропод вытягивает длинную шею и объедает кусты на суше. Между тем пара птерозавров — летающих рептилий, тесно связанных с динозаврами, которых часто называют птеродактилями, — гоняются друг за другом в вышине, выписывая пируэты в мирном голубом небе.

Скорее всего, нечто подобное представляют многие из нас, когда речь идет о динозаврах. Динозавры на пике развития.

Роспись Заллингера — не выдумка. Как любое хорошее произведение искусства, она позволяет себе пару вольностей тут и там, но в ее основе лежат факты. Она основана на знаниях о тех же самых динозаврах, которые выставлены в Большом зале: старые знакомые вроде бронтозавра, стегозавра и аллозавра. Эти динозавры жили в позднем юрском периоде, около 150 млн лет назад. К этому времени динозавры уже стали доминирующей силой на суше. Победа над псевдозухиями виднелась «в зеркале заднего вида» на расстоянии 50 млн лет, и не меньше 20 млн лет длинношеие гиганты плескались в лагунах Шотландии. Динозавров больше ничто не сдерживало. Мы много знаем о динозаврах поздней юры, потому что из этого времени есть много ископаемых в разных частях света. Причуда геологии: некоторые периоды представлены в летописи окаменелостей лучше других. Как правило, происходит это из-за того, что в некоторые периоды формируется больше горных пород, или же породы лучше переживают эрозию, наводнения, извержения вулканов и другие катаклизмы, которые словно сговорились, чтобы помешать нам найти окаменелости. Что же касается поздней юры, нам повезло даже дважды. Во-первых, в те времена очень разнообразные динозавры жили вдоль рек, озер и морей по всему миру — то есть в идеальных местах для захоронения окаменелостей. Во-вторых, эти породы сегодня выходят на поверхность в местах, удобных для палеонтологов, — в малонаселенных засушливых районах Соединенных Штатов, Китая, Португалии и Танзании, где досадные мелочи вроде зданий, дорог, лесов, озер, рек и океанов не мешают собирать ископаемые сокровища.

Самые знаменитые динозавры поздней юры, которых Заллингер изобразил на своей росписи, найдены в толстом слое отложений, который простирается по всей западной части Соединенных Штатов. Научный термин для его обозначения — формация Моррисон, названная в честь небольшого городка в Колорадо, где есть прекрасные обнажения ярких аргиллитов и бежевых песчаников. Формация Моррисон чудовищного размера: она охватывает 13 штатов, занимая около 1 млн км² американских пустошей. В ней много невысоких холмов и волнистых пустырей, классический фон, который вы видите в вестернах. Здесь же находятся некоторые из важнейших месторождений урановой руды. И да, она кишит динозаврами, чьи пропитанные ураном кости заставляют счетчик Гейгера петь.

Я работал в Моррисонской формации в течение двух лет, когда был студентом. Здесь я набивал руку на раскопках динозавров. Я был прикреплен к лаборатории Пола Серено из Чикагского университета. В прошлый раз мы встречали Пола, когда он возглавлял экспедицию в Аргентину, в ходе которой были найдены одни из древнейших динозавров, триасовые герреразавр, эораптор и эодромей. Но Пол, казалось, изучал все и копал везде: он нашел причудливых длинномордых рыбоядных динозавров в Африке, он проводил исследования в Китае и Австралии, он даже описал окаменелости крокодилов, млекопитающих и птиц, важные для науки.

Кроме того, как любому ученому-палеонтологу, Полу приходилось проводить время и в аудитории. Каждый год он читал у бакалавров популярный курс, сочетающий теорию с практикой, под названием «Наука о динозаврах». Поскольку в окрестностях Чикаго динозавров не найти, группа каждое лето выезжала на десять дней в Вайоминг, где студентам представлялась уникальная возможность откопать динозавра в компании знаменитого ученого. Несмотря на небольшой опыт, меня пригласили в качестве ассистента преподавателя, правой руки Пола, чтобы помочь вести студентов — самых разных, от абитуриентов до почти аспирантов, — через пустыню.

Места раскопок были недалеко от крошечного городка Шелл, между горами Бигхорн на востоке и Йеллоустонским национальным парком в паре сотен километров на запад. Во время последней переписи в городе насчитывалось всего 83 человека. Когда мы были там в 2005 и 2006 гг., на билбордах и вовсе было написано: «50 жителей». Но для палеонтологов это хорошо. Чем меньше людей на пути окаменелостей, тем лучше. И хотя Шелл — это неприметная точка на карте, он может с полным правом посоревноваться за звание столицы мира динозавров. Он построен на формации Моррисон, окруженной красивыми холмами, словно вырезанными из тускло-зеленых, красных и серых скал, наполненных динозаврами. Здесь нашли столько динозавров, что трудно сказать точно, но, наверное, уже больше сотни скелетов.

Когда мы ехали на запад от Шеридана, по удивительно коварной дороге среди суровых гор Бигхорн, я чувствовал, что иду по следам гигантов. Возле Шелла найдены одни из самых крупных динозавров: длинношеие завроподы бронтозавр и брахиозавр и огромные хищные аллозавры, которые их ели. Но я также чувствовал, что иду по стопам гигантов другого рода: исследователей, которые нашли первые кости в этих местах в конце XIX в., железнодорожников и рабочих, которые начали динозавровую лихорадку и ухватились за возможность заняться сбором ископаемых на деньги блестящих учреждений, таких как Йельский университет. Это был сброд, хулиганы с Дикого Запада в ковбойских шляпах, с усами и нечесаными волосами, которые месяцами вырубали гигантские кости из-под земли, а в свободное время совершали набеги на чужие места раскопок, постоянно враждовали, мешали друг другу, напивались и ввязывались в перестрелки.

Но эти малоприятные персонажи открыли доисторический мир, о существовании которого никто не знал.

Несомненно, первые ископаемые Моррисона замечали еще коренные американцы, кочевавшие по всему Западу, но первые задокументированные окаменелости были собраны разведывательной экспедицией в 1859 г. Настоящее веселье началось в марте 1877 г. Железнодорожник по имени Уильям Рид возвращался домой с успешной охоты, с винтовкой и тушей убитого вилорога, и вдруг заметил огромные кости, торчащие из длинного хребта под названием Комо Блафф, недалеко от железнодорожных путей в захолустье Юго-Восточного Вайоминга. Он не знал, что в то же время студент колледжа Орамель Лукас находил похожие кости в нескольких сотнях километров к югу, в Гарден-Парк, Колорадо. В том же месяце школьный учитель по имени Артур Лейкс нашел окаменелости возле Денвера. К концу марта слух об открытиях распространился по всему американскому Западу, вплоть до самых отдаленных деревень и железнодорожных полустанков.

Как и любая поисковая лихорадка, динозавровая привлекла в глубины Вайоминга и Колорадо орды сомнительных личностей. Многие из этих авантюристов хорошо умели делать только одно: превращать кости динозавров в наличные. Им не понадобилось много времени, чтобы понять, кто платит больше всех: двое ученых с Восточного побережья Канады, Эдвард Дринкер Коп из Филадельфии и Отниел Чарльз Марш из Йельского университета. Мы ненадолго встречались с ними две главы назад, они изучали первых триасовых динозавров, найденных в западной части Северной Америки. Некогда эго и гордость ученых переросли в полномасштабную вражду, настолько токсичную, что они были готовы на все, лишь бы опередить другого в безумной гонке за то, кто опишет больше новых динозавров. Коп и Марш тоже были авантюристами, и в каждом письме от владельца ранчо или железнодорожного смотрителя, сообщающем о новых костях динозавров из бесплодных земель Моррисона, они видели то, чего жаждали, но пока никак не могли достичь: шанс победить другого раз и навсегда. И оба хватались за этот шанс.

Коп и Марш воспринимали Запад как поле битвы; они нанимали бригады, которые часто действовали скорее как армии, собирая окаменелости где только можно и при первой возможности мешая соперникам. Верность была растяжимым понятием. Лукас работал на Копа, а Лейкс объединился с Маршем. Рид работал на Марша, но члены его команды перебежали к Копу.

Поджоги, браконьерство, подкуп — в этой игре все средства были хороши. Безумие продолжалось более десятилетия, и, когда все закончилось, было трудно отделить победителей от проигравших. С одной стороны, в ходе этих так называемых Костяных войн были открыты знаменитые динозавры, чьи названия от зубов отскакивают у любого школьника: аллозавр, апатозавр, бронтозавр, цератозавр, диплодок, стегозавр и многие другие. С другой стороны, военные действия привели к сумятице: окаменелости беспорядочно раскапывались и изучались в спешке, новые виды ошибочно описывались по фрагментам костей, разные части скелета одного и того же динозавра считались принадлежащими совершенно разным животным.

Воины не могут длиться вечно, и, когда XIX в. сменился XX в., здравый смысл восторжествовал. Новых динозавров еще находили по всем Соединенным Штатам, большинство ведущих естественно-исторических музеев страны и лучшие университеты все еще отправляли экспедиции в формацию Моррисон, но хаос динозавровой лихорадки закончился. В более спокойных условиях было сделано несколько крупных открытий: захоронение более чем 120 динозавров у границы Колорадо и Юты, которое позже стало Национальным памятником динозавров. Яма с более чем 10 000 костей, в основном принадлежавших суперхищнику аллозавру, к югу от Прайса, штат Юта, под названием Карьер динозавров Кливленд-Ллойд. Костеносный слой на севере Оклахомы — его обнаружили дорожные рабочие и раскопали батраки, которые потеряли работу во время Великой депрессии, но в рамках «Нового курса» Рузвельта получили новую — выкапывать динозавров. И наконец, местонахождение возле Шелла, которое теперь изучал Пол Серено вместе со мной и легионом студентов-бакалавров, которые платили немалые деньги за эту привилегию.

Пол открыл много местонахождений динозавров по всему миру, но карьер возле Шелла не был одним из них. Его обнаружила местная собирательница минералов, которая и сообщила о первых костях в этом районе. В 1932 г. она рассказала о них Барнуму Брауну, палеонтологу из Нью-Йорка, проезжавшему через город. Мы еще встретим Брауна в следующей главе, потому что ранее в своей карьере он открыл тираннозавра. Рассказ собирательницы заинтриговал Брауна, и он последовал за ней на одинокое ранчо 80-летнего Баркера Хоу, окруженное пропахшими полынью холмами, среди которых рыскали пумы и паслись вилороги. Брауну понравилось увиденное, и он остался на неделю. Находка оказалась достаточно многообещающей, чтобы убедить компанию Sinclair Oil летом 1934 г. профинансировать полномасштабную экспедицию для раскопок в месте, которое сегодня называется карьером Хоу.

Это оказались одни из самых фантастических раскопок динозавров всех времен. Едва начав копать, команда Брауна стала находить скелеты, наваленные друг на друга, во всех направлениях. На площади 280 м², примерно с баскетбольную площадку, оказалось больше 20 скелетов и 4000 костей. Необработанного ископаемого материала было так много, что понадобилось около шести месяцев ежедневной работы, чтобы все выкопать; экспедиционный лагерь свернули только в середине ноября, после двух месяцев сильных снегопадов. Они откопали целую экосистему, запечатленную в камне: гигантские растительноядные с длинными шеями, такие как диплодок и барозавр, вперемешку с зубастыми аллозаврами и небольшими двуногими растительноядными камптозаврами. Нечто ужасное случилось здесь около 155 млн лет назад. Судя по скрюченным позам скелетов, смерть этих животных не была ни быстрой, ни безболезненной. Некоторые завроподы были в вертикальном положении, их тяжелые ноги стояли, как колонны, застрявшие в древней грязи. Похоже, эти динозавры пережили наводнение, но затем увязли в иле, когда воды отступили.

Браун был в восторге. Он назвал место «абсолютно сногсшибательной сокровищницей динозавров» и с радостью забрал трофеи в Нью-Йорк, где они стали жемчужинами коллекции Американского музея естественной истории. После этого многие десятилетия карьер Хоу был бездействующим, пока в конце 1980-х гг. в Вайоминг не попал коллекционер ископаемых из Швейцарии по имени Кирби Сибер.

Сибер — коммерческий палеонтолог: он выкапывает динозавров и продает их. Это явление — серьезная проблема для многих палеонтологов, таких как я: ведь мы считаем, что окаменелости — бесценное природное наследие, которое нужно хранить в музеях, чтобы к нему был доступ у широкой публики и ученых, а не продавать тому, кто больше заплатит. Но коммерческих палеонтологов немало, начиная от вооруженных бандитов, которые вывозят окаменелости контрабандным путем, и заканчивая добросовестными, сознательными, хорошо обученными коллекционерами, которые по знаниям и опыту не уступают ученым. Сибер относится к последней категории. Он, по сути, архетип такого коллекционера. Он пользуется уважением ученого сообщества и даже основал собственный музей динозавров к востоку от Цюриха под названием Музей Зауриер, в котором хранятся одни из самых замечательных экспонатов динозавров в Европе.

Сибер получил доступ к старому карьеру Хоу, но много динозавров не нашел. Команда Брауна вычистила все. Поэтому швейцарский коллекционер стал искать в окружающих оврагах и холмах, в надежде найти новый участок. И нашел, причем хороший, метрах в 300 к северу от основного карьера.

Сначала ему попались несколько завроподовых костей, потом ряд позвонков крупного хищного теропода. Сибер последовал за ними, позвонок за позвонком, и вскоре стало ясно, что он нашел нечто особенное: почти полный скелет аллозавра, высшего хищника экосистемы формации Моррисон. Похоже, перед ним была самая лучшая окаменелость этого знаменитого динозавра из когда-либо найденных — и притом более чем через 120 лет после того, как Марш впервые открыл его в разгар Костяных войн.

Аллозавр был юрским мясником, во всех смыслах. Этот жестокий хищник наводил ужас на заливные луга и берега рек Моррисона — представьте тираннозавра, но чуть поменьше и полегче, взрослая особь весила 2–2,5 т, 9 м в длину, и была лучше приспособлена для бега. Его можно по праву назвать мясником: палеонтологи считают, что он действовал головой как тесаком и забивал ею жертву до смерти. Судя по компьютерному моделированию, тонкие зубы аллозавране могли сильно кусать, а вот череп был способен выдерживать сильнейшие удары. К тому же аллозавр мог до неприличия широко раскрывать челюсти, поэтому мы считаем, что голодный хищник нападал с открытой пастью и наносил рубящий удар, разрезая кожу и мышцы тонкими, но острыми зубами, которые располагались вдоль челюстей, как лезвия ножниц. Немало стегозавров и бронтозавров, вероятно, погибли именно так. Если кровожадный аллозавр почему-то не мог повалить жертву при помощи одних только смертоносных челюстей, он всегда умел докончить дело несколькими взмахами когтистых трехпалых передних лап, которые были длиннее и практичнее, чем коротенькие ручки тираннозавра.

Находка такого полного и хорошо сохранившегося аллозавра стала одной из высших точек карьеры Сибера, но радовался он недолго. После окончания летнего сезона, когда Сибер был на выставке-ярмарке ископаемых, а скелет аллозавра оставался в земле, агент Бюро по управлению государственными и общественными землями случайно пролетал над пыльным участком северного Вайоминга возле карьера Хоу. Агент высматривал признаки пожара, но в его обязанности также входил надзор за общественными территориями, управляемыми правительством США. Скользя над бесплодными землями, он заметил, что грунтовые дороги вокруг карьера Хоу испещрены следами шин. Кто-то возил здесь грузы летом. Для окрестностей карьера Хоу это не проблема — он находится на частной земле, и у Сибера имелось разрешение землевладельца. Но агент был не до конца уверен, где кончается частная земля, а где начинается общественная, установить это могли только аккредитованные специалисты с разрешения Бюро. Поэтому агент все перепроверил, и оказалось, что Сибер отклонился на несколько десятков метров на чужую территорию. Поскольку Сибер не имел права там работать, он больше не мог раскапывать скелет аллозавра. Может, это и было искреннее заблуждение, но обошлось оно дорого.

У Бюро возникла проблема. Великолепный скелет динозавра торчал из земли, а люди, которые его нашли и начали раскапывать, не могли закончить работу. Поэтому Бюро собрало первоклассную команду под руководством легендарного палеонтолога Джека Хорнера из Музея Скалистых гор (Хорнер наиболее известен двумя вещами: он открыл первые гнездовья динозавров в 1970-х гг. и являлся научным консультантом «Парка юрского периода»). На глазах телекамер и толпы репортеров ученые извлекли скелет и отправили его в Монтану для аккуратного препарирования в лаборатории. Динозавр оказался даже более впечатляющим, чем Сибер мог себе представить. Сохранилось около 95 % костей — почти неслыханное количество для крупного хищного динозавра. При длине в 8 м он вырос всего на 60–70 %. Это был еще подросток, но проживший тяжелую жизнь. Его тело несло следы всевозможных недугов: переломов, заражений и деформированных костей, которые говорят о суровой действительности поздней юры, когда даже самым крупным хищникам было непросто гоняться за гигантскими диплодоками и бронтозаврами, а острые зубы и когти не гарантировали выживание после удара шипастого хвоста стегозавра.

Аллозавр получил прозвище Big Al и стал знаменитостью. Ему даже посвятили телепередачу, показанную на весь мир на канале BBC. Но, когда шумиха стихла, в земле осталась огромная дыра, по-прежнему заполненная всеми видами окаменелостей, захороненных под этим аллозавром. Пол Серено получил от Бюро разрешение на использование площадки в качестве полевой лаборатории для обучения методам раскопок, и именно поэтому мы привезли туда студентов на трех больших внедорожниках.

В тот первый сезон в Вайоминге летом 2005 г. я провел немало дней в пустыне, тщательно удаляя похожие на попкорн кусочки аргиллита, чтобы расчистить скелет камаразавра. Возможно, это не самый знаменитый динозавр, но камаразавр — один из наиболее распространенных видов формации Моррисон. Это еще один представитель завропод, близкий родственник бронтозавра, брахиозавра и диплодока. У камаразавра было обычное тело завропода: длинная шея, которая могла дотягиваться до деревьев на высоте нескольких этажей, маленькая голова с зубами в форме стамески для срывания листьев, массивное тело длиной около 15 м и весом около 20 т. Вероятно, как раз такими растительноядными любили полакомиться Big Al и другие аллозавры, хотя огромные размеры камаразавранеплохо защищали его даже от самых страшных хищников. Может быть, как раз такой камаразавр и «подарил» Big Al некоторые из его жутких травм.

Камаразавр — один из множества огромных завропод, обнаруженных в формации Моррисон. Вместе с ним жили его знаменитые собратья, большое трио: бронтозавр, брахиозавр и диплодок. Но были и менее известные роды, о которых знают только посвященные (и, может быть, «заболевшие» динозаврами дошкольники): апатозавр, барозавр и далее по списку — галеамопус, каатедок, дислокозавр, гаплокантозавр и суувассея. Были и другие, описанные по фрагментарным остаткам, которые могут относиться к еще большему числу видов. Да, формация Моррисон существовала долгое время и занимала огромную территорию. Не все эти завроподы жили вместе. Но довольно многих из них нашли на одних и тех же местах, их скелеты перемешаны друг с другом. Нормальная ситуация для мира Моррисона — множество разновидностей завропод, живущих одновременно в долинах рек, их тяжелые шаги гремели, когда они шли по земле в поисках ежедневного пропитания из десятков килограммов листвы и стеблей.

Что за странная картина! Это как если представить пять-шесть видов слонов, которые бродят по африканской саванне в поисках пищи, а львы и гиены рыщут на заднем плане. Мир Моррисона был не менее опасным. Стоило завроподу зашататься от голода, и можно спорить, что в чаще уже затаился аллозавр, готовый воспользоваться минутой слабости.

Ниже аллозавра на пищевой пирамиде было много других хищников.

Был цератозавр, 6-метровый хищник с жутким рогом на морде, был хищник размером с лошадь под названием маршозавр, в честь участника Костяных войн, и примитивный, размером с осла, двоюродный брат тираннозавра под названием стоксозавр. А еще были небольшие, но быстрые надоеды: целур, орнитолестес и таниколагрей, гепарды Моррисона. И все они, даже аллозавры, видимо, жили в страхе перед монстром, который царил на вершине пищевой цепи. Он называется торвозавр, и мы мало о нем знаем, потому что его окаменелости очень редки. Но те кости, что у нас есть, рисуют ужасающую картину: высший хищник с зубами-кинжалами, 10 м в длину и весом около 2,5 т, а то и больше, он лишь немного уступал крупным тираннозаврам, которые появятся значительно позже.

Легко понять, почему столько хищников рыскало по экосистемам Моррисона: там было достаточно добычи. Труднее объяснить, каким образом такое количество гигантских завропод уживались вместе. Загадку усложняет то, что много более мелких животных объедали кусты у земли: пластинчатые стегозавр и гесперозавр, танкообразные анкилозавры мимурапельта и гаргуйлеозавр, птицетазовый камптозаври целый зоопарк мелких быстрых пожирателей папоротников: дринкер, отниелия, отниелозавр и дриозавр. Завроподам приходилось делить пространство и с ними.

Как же завроподам это удалось? Оказывается, ключом к успеху стало их разнообразие. Да, было много видов завропод, но все — немного разные. Некоторые были колоссами: брахиозаврвесил около 55 т, а бронтозавр и апатозавр — 30–40 т. Другие — поменьше: диплодок и барозавр — мелкие и тощие, по крайней мере по завроподовым меркам, и весили всего по 10–15 т. Так что, само собой, некоторым видам понадобилось больше пищи, чем другим. Шеи у них тоже были разные: у брахиозавра она гордо вздымалась к небесам наподобие жирафьей, позволяя дотянуться до самых высоких веток, а диплодок, возможно, не мог поднимать шею выше плеч и, вероятно, походил на пылесос, всасывающий невысокие деревья и кустарники. Наконец, головы и зубы этих завропод также различались. У брахиозавра и камаразавра были высокие черепа и мускулистые челюсти с ложковидными зубами, поэтому они могли есть более твердую пищу — толстые стебли и волокнистые листья. А у диплодока голова вытянутая, с хрупкими костями и рядом крошечных зубов-карандашей в передней части морды, которые сломались бы, попробуй он съесть что-нибудь слишком жесткое. Вместо этого диплодок «счесывал» листву с веток, двигая головой взад-вперед, как граблями.

Разные завроподы приспособились к поеданию различных типов пищи — а выбирать им было из чего, ведь в густых юрских лесах росли высоченные хвойные деревья с густым подлеском из папоротников, саговников и других кустарников. Завроподы не конкурировали за одни и те же растения, а распределяли ресурсы. По-научному это называется разделением экологических ниш, когда сосуществующие виды ведут себя или питаются по-разному, чтобы не конкурировать друг с другом. Мир Моррисона был четко разделен на множество экологических ниш — показатель успешности этих динозавров. Почти каждый квадратный сантиметр экосистемы заполняло головокружительное множество видов, процветающих рядом друг с другом в жарких, влажных, заболоченных лесах и прибрежных равнинах древней Северной Америки.

А как насчет позднеюрских динозавров в других частях света? Куда ни глянь, везде было примерно так же. Мы находим похожий набор разнообразных завропод, мелких растительноядных стегозавров и всевозможных хищников вроде цератозавра и аллозавра везде, где богато представлены окаменелости поздней юры: в Китае, Восточной Африке и Португалии.

Все дело в географии. Пангея начала распадаться десятки миллионов лет назад, но требуется много времени, чтобы суперконтинент развалился полностью. Континенты раздвигаются всего на несколько сантиметров в год, примерно с той же скоростью, с какой растут наши ногти. Так что в конце юры большинство частей света все еще соединялись между собой. Европа и Азия были соединены друг с другом и с Северной Америкой посредством ряда островов, которые легко могли преодолеть странствующие динозавры. Эти северные земли под названием Лавразия начали откалываться от Южной Пангеи под названием Гондвана, которая состояла из слипшихся воедино Австралии, Антарктиды, Африки, Южной Америки, Индии и Мадагаскара. Между Лавразией и Гондваной периодически возникали сухопутные мосты, когда уровень моря был низким, и даже во времена более высокой воды острова обеспечивали удобный миграционный маршрут между севером и югом.

Поздняя юра была временем глобального единообразия. Один и тот же набор динозавров правил во всех уголках земного шара. Величественные завроподы делили ресурсы между собой, достигнув разнообразия, не знающего равных среди других крупных растительноядных в истории Земли.

В их тени процветали более мелкие поедатели растений, а пестрое сборище хищников пировало на этой горе растительноядного мяса. Некоторые хищники, например аллозавр и торвозавр, были первыми по-настоящему гигантскими тероподами. Другие, например орнитолестес, были первыми из династии, в которой впоследствии появятся велоцираптор и птицы. Планета изнемогала от жары, динозавры бродили где хотели. То был настоящий Парк юрского периода.

145 млн лет назад на смену юрскому периоду пришел заключительный этап эволюции динозавров, меловой период. Иногда переходы между периодами происходят наглядно, например когда мегавулканы положили конец триасу. В других случаях изменения едва заметны и проходят без каких-либо серьезных катастроф. Это просто вопрос научного учета, чтобы геологам было проще разбить длинные промежутки времени. Переход между юрой и мелом как раз такой. Не было никакой катастрофы вроде удара астероида или большого извержения, которое закончило бы юрский период, никакого внезапного вымирания растений и животных и никакого дивного нового мира на заре мела. Скорее, сдвинулись стрелки часов и разнообразные юрские экосистемы гигантских завропод, пластинчатых динозавров и всевозможных хищников продолжили жить уже в мелу.

Впрочем, нельзя сказать, что не изменилось совсем ничего, ведь на Земле немало всего происходило на границе юрского и мелового периодов — не апокалиптические катастрофы, но более медленные изменения в океане, климате и на континентах в течение примерно 25 млн лет. В тепличном мире поздней юры резко похолодало, потом условия стали суше, прежде чем вернуться к норме в раннем мелу. Уровень океана падал весь конец юры и оставался низким на границе периодов, и только примерно через 10 млн лет после начала мела вода вновь поднялась. Из-за низкого уровня океана стало больше суши, благодаря чему динозавры и другие животным смогли переселяться еще легче, чем во время поздней юры. Пангея продолжала распадаться, фрагменты суперконтинента отодвигались все дальше и дальше друг от друга. Гондвана, эта огромная масса южных земель, наконец начала раскалываться, из трещин стали складываться очертания современного Южного полушария. Сперва объединенная масса Африки и Южной Америки отделилась от куска Гондваны, состоящего из Антарктиды и Австралии, а затем начал распадаться и он. Вулканы пробивались сквозь трещины, и, хотя ни один из них не достигал такого масштаба, как чудовищные извержения в конце перми или триаса, они все же выделяли гадкое месиво из ядовитой лавы и газа.

Ни одно из этих изменений не было смертельно само по себе, но вместе они стали коварным и опасным коктейлем. Долгосрочные сдвиги температуры и уровня моря, вероятно, были незаметны для динозавров, такие вещи ни они, ни мы, если бы мы там оказались, никогда бы не заметили. Кроме того, в беспощадном мире поздней юры и раннего мела бронтозаврам и аллозаврам было из-за чего переживать и помимо небольших изменений в линии приливов или чуть более холодных зим. Однако, когда прошло достаточно времени, изменения накопились и превратились в тихих убийц. Примерно 125 млн лет назад, где-то через 20 млн лет после окончания юры, мир мелового периода изменился и в нем на первый план вышли совсем другие динозавры. Сильнее всего изменились самые внушительные динозавры — гигантские завроподы. Столь разнообразные в экосистемах позднеюрского Моррисона, в меловом периоде длинношеие великаны потерпели крах. Вымерли почти все знакомые нам роды — бронтозавр, диплодок и брахиозавр, и появилась новая подгруппа под названием титанозавры. В конечном итоге они превратились в сверхгигантов, таких как аргентинозавр из середины мела, который при длине 30 м и весе 50 т был самым крупным известным сухопутным животным. Но, несмотря на невероятные размеры новых меловых видов, завроподы больше никогда не стали такими распространенными, как в поздней юре; никогда больше они не могли похвастаться разнообразными шеями, черепами и зубами, которые позволили бы им занять так много экологических ниш.

С вымиранием завропод расцвели более мелкие птицетазовые, которые стали самыми распространенными растительноядными животными среднего размера в экосистемах по всему миру. Самый известный из них, несомненно, игуанодон. Его окаменелости найдены в 1820-х гг. в Англии, так что это один из первых открытых динозавров. Игуанодон был около 10 м длиной и весил несколько тонн. У него был острый шип на большом пальце для защиты, а также клюв, чтобы срывать растения. Передвигался он на четырех ногах, но мог бегать и на двух задних. Впоследствии от игуанодонов появятся гадрозавры, или утконосые динозавры, группа удивительно успешных растительноядных, которые процветали в самом конце мелового периода вместе с их заклятым врагом, тираннозавром. До этого прошло еще много десятков миллионов лет, но семена были посажены в раннем мелу.

Пока игуанодоны наступали на пятки некрупным завроподам, изменения происходили и среди растительноядных наземного уровня. Стегозавры уже давно находились в упадке, их становилось все меньше, пока последние выжившие виды не сдались в раннем мелу и эта замечательная группа не вымерла раз и навсегда. Их сменили анкилозавры, причудливые рептильные танки, чьи скелеты были покрыты броней. Они появились еще в юре и оставались на вторых ролях в большинстве экосистем, но стали ошеломляюще разнообразны по мере упадка стегозавров. Анкилозавры — одни из самых медленных и глупых динозавров, но жили они долго и счастливо, объедали папоротники и прочую низкорослую растительность, а броня надежно защищала их от нападений. Даже самый острозубый хищник не мог отхватить кусок, поскольку для этого нужно было прокусить несколько сантиметров сплошной кости.

Теперь хищники. Их растительноядная добыча изменилась, и неудивительно, что и тероподы пережили собственную драму, когда на смену юре пришел мел. Появилось множество разновидностей мелких плотоядных, причем некоторые начали экспериментировать с необычными диетами и вместо мяса стали есть орехи, семена, жуков и моллюсков. Одна группа, теризинозавры с когтями-серпами, и вовсе ударилась в вегетарианство. На другом конце шкалы странные крупные тероподы — спинозавры — отрастили гребень на спине, длинную морду с конусообразными зубами и переселились в воду, где стали питаться рыбой, как крокодилы.

Но, как это обычно бывает, когда речь заходит о тероподах, самый интересный сюжет связан с высшими хищниками. Как и их более мелкие собратья, суперхищники на вершине пищевой цепочки тоже немало пережили на юрско-меловой границе. Они мои любимцы, потому что первыми динозаврами, которых я изучал в качестве бакалавра с Полом Серено, — тогда же, когда мы откопали позднеюрского завропода в Вайоминге, — были как раз гигантские тероподы из раннего мела Африки.

В подростковом возрасте я смотрел кино, слушал музыку и ходил на бейсбольные матчи — все как у всех, вот только мой кумир не был спортсменом или актером. Он был палеонтологом. Пол Серено, многолетний исследователь Национального географического общества, экстраординарный охотник за динозаврами, возглавляющий экспедиции по всему миру, и один из 50 самых красивых людей мира по версии журнала People, в выпуске с Томом Крузом на обложке. Я был помешанным на динозаврах старшеклассником и следил за работой Серено, как фанат — за рок-звездой. Он преподавал в Чикагском университете, недалеко от моего дома, и вырос в Нейпервилле, штат Иллинойс, в городке, где у меня были родственники. Местный паренек, который добился успеха, стал знаменитым ученым и искателем приключений, и я хотел быть таким, как он.

Я встретился со своим кумиром, когда мне было 15 лет, на его лекции в местном музее. Уверен, Пол привык встречаться с фанатами, но я резко поднял уровень странности, протянув ему конверт из оберточной бумаги, так туго набитый ксерокопиями журнальных страниц, что он уже не закрывался. Видите ли, в то время я был еще и начинающим журналистом (или, по крайней мере, считал себя таковым) и выдавал статьи для любительских палеонтологических журналов и веб-сайтов нездоровыми темпами. Многие из них были о Поле и его открытиях, и я хотел показать ему то, что написал о нем. Мой голос дрогнул, когда я поздоровался и вручил ему конверт. Было ужасно неловко. Но в тот день Пол был очень добр и после долгой беседы предложил мне оставаться на связи. В течение следующих лет мы встречались еще несколько раз. Мы обменялись множеством электронных писем, и, когда я решил отложить журналистику и начать карьеру палеонтолога, был только один университет, в который я хотел поступить: Чикагский, чтобы учиться у Пола.

В Чикаго мою заявку приняли, и осенью 2002 г. я поступил. Во время Недели первокурсников я встретился с Полом и попросил его дать мне возможность поработать в его лаборатории окаменелостей, где изучали его новейшие сокровища из Африки и Китая и в ходе препарирования взгляду открывались совершенно новые динозавры. Я был готов на все — хоть полы мыть и полки протирать. К счастью, Пол направил мой энтузиазм в другое русло. Он начал с того, что научил меня описывать и консервировать окаменелости, а затем в один прекрасный день преподнес сюрприз. «Не желаете ли описать новый вид динозавра?» — спросил он, подводя меня к ряду шкафов.

Передо мной раскинулись, ящик за ящиком, окаменелости динозавров из начала и середины мела, которые Пол и его команда недавно привезли из Сахары. Лет десять назад, после завершения успешных экспедиций в Аргентину, в ходе которых были найдены примитивные динозавры герреразавр и эораптор, Пол переключил внимание на Северную Африку. В то время об африканских динозаврах мало что было известно. Еще в колониальный период европейцы провели несколько вылазок и нашли интригующие ископаемые в Танзании, Египте и Нигере, но, когда колонизаторы ушли, с ними ушел и интерес к сбору окаменелостей. К тому же одни из самых важных африканских коллекций, собранные немецким аристократом Эрнстом Стромером фон Райхенбахом из отложений начала и середины мела Египта, были утрачены. Они находились в музее всего в нескольких кварталах от нацистской штаб-квартиры в Мюнхене, и в 1944 г. коллекции уничтожили бомбы союзников.

Когда Пол обратил внимание на Африку, ему пришлось довольствоваться несколькими фотографиями, редкими опубликованными отчетами и несколькими костями в тех европейских музеях, которые уцелели во время войны. Однако это его не остановило. В 1990 г. Пол совершил разведывательную вылазку в Нигер, в самое сердце Сахары. Ископаемых оказалось так много, что они с командой возвращались туда в 1993 г., 1997 г. и потом еще несколько раз. Это были нелегкие поездки — экспедиции вполне в духе Индианы Джонса, часто продолжавшиеся по несколько месяцев, и им мешали то нападения бандитов, то гражданская война. В 1995 г. они сделали перерыв и затем поехали в Марокко. Там тоже нашли целый клад костей, в том числе великолепно сохранившийся череп гигантского хищника под названием кархародонтозавр, название которому дал еще Стромер по неполному черепу и скелету из Египта, которые были среди ископаемых, испепеленных в Мюнхене. В общей сложности африканские экспедиции Пола принесли около 100 т костей динозавров, многие из которых так и лежат в хранилищах Чикаго, ожидая изучения.

Динозавров, которых не поместили в хранилище, описывают в лаборатории Пола, их он и выложил передо мной. Некоторые принадлежали странному завроподу под названием нигерзавр, настоящей машине для всасывания растений, у которого сотни зубов скомпонованы на передней кромке челюстей. Было несколько удлиненных позвонков рыбоядного спинозаврида зухомима — костей, которые поддерживали высокий гребень вдоль спины. Рядом лежал шершавый грубый череп хищника под названием ругопс, который, вероятно, ел падаль не реже, чем охотился.

Среди окаменелостей попадались не только динозавры. Там хранился череп длиной с человека, принадлежащий 12-метровому крокодилу саркозуху. Пол, который всегда умел работать на публику, прозвал его SuperCroc. Лежали кости крыльев большого птерозавра и даже несколько черепах и рыб. Все эти ископаемые происходили из пород, сформировавшихся через 10–15 млн лет после начала мелового периода в дельтах рек и у берегов теплых тропических морей, окаймленных мангровыми лесами, когда Сахара была не пустыней, а болотистыми джунглями.

Я во все глаза смотрел то на одну окаменелость, то на другую, список персонажей расширялся с каждым открытым ящиком, и вдруг Пол выбрал одну из костей — часть морды огромного хищного динозавра, с виду размером почти с тираннозавра. В том же ящике были и другие остатки: кусок нижней челюсти, несколько зубов и сросшаяся масса костей задней части черепа, которые окружали мозг и ушные отверстия. Пол рассказал, как обнаружил эти образцы несколько лет назад в пустынной части Нигера под названием Игиди, к западу от пустынного оазиса, в красных песчаниках возрастом от 100 до 95 млн лет. Они похожи на кости кархародонтозавра из Марокко, но совпадение было не полным. Он хотел, чтобы я выяснил различия.

Мне было 19 лет, и тогда я впервые попробовал себя в роли детектива, выясняющего личность динозавров. Эта работа опьяняла. Остаток лета я провел, изучая, измеряя, фотографируя кости и сравнивая их с другими динозаврами. Я пришел к выводу, что кости из Нигера действительно очень похожи на марокканский череп вида Carcharodontosaurus saharicus, но различий все же хватало и черепа не принадлежали к одному и тому же виду. Пол согласился, и мы подготовили научную статью, в которой описали нигерийские окаменелости как нового динозавра, близкого родственника марокканских видов. Мы назвали его Carcharodontosaurus iguidensis. Это был альфа-хищник влажных приморских экосистем Африки в середине мелового периода, 12-метровый, весом в 3 т зверь, царивший над всеми другими динозаврами, которых Пол добыл в Сахаре.

По всему миру от начала до середины мелового периода водилось немало динозавров вроде кархародонтозавра. Эта группа неоригинально называется кархародонтозавры. Три вида — гиганотозавр, мапузавр и обладатель грозного имени тираннотитан — родом из Южной Америки, которая в начале и середине мела все еще соединялась с Африкой. Другие собратья жили подальше: акрокантозавр — в Северной Америке, шаочилун и кэламаизавр — в Азии, конкавенатор — в Европе. И еще один из Сахары под названием эокархария, которого мы с Полом описали по нескольким костям черепа, найденным в другой экспедиции в Нигер. Этот был примерно на 10 млн лет старше кархародонтозавра и примерно вдвое меньше. Выглядел он совершенно зверски, с шишковатыми наростами над глазами, которые придавали ему злобный хмурый вид, а может, даже использовались, чтобы бодать жертву.

Эти кархародонтозавры меня очаровали. По сути, они сделали то, к чему тираннозавры пришли десятки миллионов лет спустя: развили гигантские размеры тела, обзавелись мощным вооружением и стали терроризировать все живое с вершины пищевой пирамиды. Откуда они пришли? Как распространились по всему миру и захватили полное господство? И что с ними стало потом?

Был только один способ ответить на эти вопросы. Мне следовало построить генеалогическое древо. Генеалогия — ключ к пониманию истории, поэтому многие люди, и я в том числе, одержимы своими родословными. Знание родственных связей помогает прояснить, как семья изменилась за много веков: когда и где жили наши предки, когда случился переезд или неожиданная смерть, как семья объединилась с другими семьями при помощи брака. То же самое с динозаврами. Если мы сможем прочесть их генеалогическое древо или филогению, как его называют палеонтологи, то можно будет проследить их эволюцию. Но как построить генеалогическое древо динозавров? У кархародонтозавра нет свидетельства о рождении, а предок гиганотозавра не получал визу при переезде из Африки в Южную Америку. Но есть подсказки, закодированные в самих окаменелостях.

По ходу эволюции организмы меняются, особенно их внешность. Когда два вида расходятся, сначала отличия между ними незначительны, и с первого взгляда бывает трудно их различить, но со временем они все дальше идут своими путями и отличаются все сильнее. Именно поэтому я очень похож на своего отца, но почти не похож на троюродных братьев. Еще эволюция иногда рождает новшества — дополнительный зуб, или рог на лбу, или палец, утраченный из-за мутации. Эти новшества унаследуют потомки первого животного, у которого они появились, но их не будет у двоюродных родственников, которые уже пошли своим путем. Я много чего унаследовал от родителей, и мои дети унаследуют все это от меня. Но если мой двоюродный брат вдруг мутирует и отрастит крылья, мне они уже не передадутся, потому что я не его прямой потомок. А значит (в данном случае к счастью), ни одному из моих детей эти крылья тоже не передадутся.

Таким образом, генеалогия вписана в наш облик. В общем случае динозавры с похожими скелетами, вероятно, более тесно связаны друг с другом, чем с видами, которые выглядят совсем по-другому. Но если вы хотите знать, действительно ли два динозавра связаны близким родством, нужно искать те самые эволюционные новшества, ведь животные, у которых есть недавно появившийся признак, например дополнительный палец, должны быть ближе друг к другу, чем к тем, у кого его нет. Это потому, что они унаследовали новшество от общего предка, у которого признак впервые появился и запустил эволюционный эффект домино, передавая признак всем потомкам, поколение за поколением. Все виды с дополнительным пальцем являются частью этой династии; виды без него, видимо, находятся на другой ветви генеалогического древа. Итак, чтобы построить генеалогию динозавров, нужно внимательно изучить их кости, найти способ оценить, насколько они похожи и чем отличаются, определить эволюционные новшества и у каких подмножеств динозавров присутствуют.

Заинтересовавшись кархародонтозаврами, я стал собирать как можно больше информации о каждом виде. Я посетил музеи, чтобы изучить скелеты лично, собрал фотографии, рисунки, опубликованную литературу и заметки о более экзотических окаменелостях, хранящихся в местах, недоступных для безденежного бакалавра. Чем больше я смотрел, тем лучше узнавал признаки костей, которые варьировались среди разных видов. У некоторых кархародонтозавров были глубокие пазухи вокруг мозга, у других — нет. У гигантов, например кархародонтозавра, зубы были большие и острые, похожие на акульи (отсюда и название, означающее «ящер с акульими зубами»), у более мелких видов зубы были куда изящнее. Список продолжался и продолжался, пока я не набрал 99 разных параметров, по которым одни из этих хищников отличались от других.

Пришло время сделать выводы из этой информации. Я преобразовал список в таблицу: каждая строка — вид, каждый столбец — признак, в каждой ячейке стоит 0, 1 или 2, в зависимости от состояния признака у данного вида. Изящные зубы у эокархарии — ставим 0; акулоподобные зубы у кархародонтозавра — 1. Затем я «скормил» таблицу программе, которая использует алгоритмы для поиска в лабиринте данных и строит генеалогическое древо. Оно показывает, какие признаки новые и у каких видов они есть. Может показаться тривиальным, но компьютер необходим, потому что распределение новых признаков может быть сложным. Некоторые есть у многих видов — как те большие пазухи вокруг мозга, присутствующие у большинства кархародонтозавров. Другие встречаются гораздо реже, например акулоподобные зубы, которые есть только у кархародонтозавра, гиганотозавра и их ближайших родственников. Компьютер способен справиться со всей этой горой данных и распознать матрешковидную структуру. Если много общих новых признаков есть только у двух видов, они должны быть ближайшими родственниками. Если эти два вида делят другие новинки с третьим, эти трое должны быть теснее связаны друг с другом, чем с остальными динозаврами. И так далее, пока не будет составлено полное генеалогическое древо. Этот процесс называется кладистическим анализом.

Мое генеалогическое древо кархародонтозавров помогло мне разгадать их эволюцию. Во-первых, выяснилось, откуда пришли эти колоссальные хищники и как они достигли величия: появились в поздней юре и приходятся родственниками ужасающему юрскому хищнику, мяснику собственной персоной, аллозавру. По сути, они эволюционировали из легиона гиперхищников, которые и так занимали нишу верховных хищников, но потом стали еще более крупными, сильными и свирепыми, когда их предки вымерли в конце юры, 145 млн лет назад, в ту долгую ночь климатических перемен. Способствовали ли они вымиранию аллозавров или просто воспользовались ситуацией, когда те пришли в упадок по каким-то другим причинам? Мы пока не знаем ответа. Как бы то ни было, кархародонтозавры нашли способ узурпировать трон предков и на заре мелового периода унаследовали все царство. Следующие 50 млн лет они правили миром.

Генеалогия также дает представление кое о чем другом: почему эти плотоядные монстры жили там, где жили. Поскольку они возникли в поздней юре, когда большинство континентов все еще были соединены, первые кархародонтозавры легко расселились по всему миру. Со временем континенты разошлись, и разные виды оказались обособлены в разных районах. Это видно по структуре генеалогического древа — оно отражает движение континентов. Одни из последних кархародонтозавров жили в Южной Америке и Африке (они были связаны друг с другом еще долго после того, как прервалась связь между Северной Америкой, Азией и Европой). Изолированные к югу от экватора, представители этого клана — гиганотозавр, мапузавр и кархародонтозавр из Нигера, которых я изучал с Полом Серено, — достигли размеров, которые ранее были неслыханными для хищных динозавров.

Но при всей своей свирепости кархародонтозавры не остались на вершине навсегда. В их тени уже жили хищники другого рода. Меньше, быстрее, умнее. Имя им — тираннозавры. Уже скоро они сделают ход и создадут новую империю.