Робин уже давно перестала сомневаться в правоте Криса. Она ее признала. Не следовало ей таскаться по такому месту одной.

Она еще раз попыталась шевельнуть рукой. И на сей раз кое-чего добилась — один палец слегка дернулся, и она почувствовала под ним что-то твердое. Но ее охватил страх: а вдруг окажется, что тело переломано. В таком случае она вечно будет лежать во тьме, и хотя подавляющая часть этой вечности пройдет в безмятежной нирване, следующие несколько недель станут предельно скверными.

Как странно думать, что меньше года назад ей было девятнадцать. Она не знала страха и тем более не думала, что не далее как завтра может оступиться и пролететь тысячу метров к своей смерти.

Впрочем, у смерти не было основания ждать до завтра. Пока Робин беспомощно здесь лежит, Ночная Птица вполне может подкрасться к ней и… и проделать все то, что она проделывает с беспомощными ведьмами.

Робин снова изо всех сил попыталась повернуть голову. Еще совсем немного — и она ее увидит. Конечно, если, как уже заподозрила Робин, Ночная Птица и впрямь притаилась на том каменном выступе в нескольких метрах над головой. И снова ничего не вышло. Только в глаз, будто жало, вонзилась соленая капелька пота.

Надо свистеть, припомнила девушка. И тут же: чушь и нелепость. Тебе уже девятнадцать лет, скоро двадцать. Ночной Птицы ты не боялась с тех пор, как стукнуло шесть. И все же, будь она способна сморщить губы, защебетала бы как канарейка.

Робин вовсе не была уверена, что далекие звуки, которые стали слышаться вскоре после того, как она ушла от Криса и Вальи, складывались из эха ее собственных шагов, негромких шепотков рассевшихся наверху сиялок, далекого шума падающей воды. А неуверенность всегда позволяет разгуляться воображению. Вот зрелище Ночной Птицы и выпрыгнуло из детских воспоминаний, чтобы визжать и скалиться где-то совсем рядом — но вне поля зрения.

Робин не верила, что это и впрямь Ночная Птица; даже в своем теперешнем состоянии она понимала, что такого существа никогда не было — ни здесь, ни на Земле. Всего лишь страшилка, какие рассказывают друг другу маленькие девочки, — и ничего больше. Но вся каверза насчет Ночной Птицы заключалась в том, что ее никто никогда не видел.

Она слетала вниз на крыльях тени и всегда нападала сзади, могла менять форму и размеры, подлаживаясь к любому темному уголку, чтобы с одинаковой легкостью прятаться в мрачной каморке, под кроватью или даже в пыльном углу. И то, что преследовало Робин — если вообще это что-то было, — принадлежало царству грез. Ведь она ничего не видела. Иногда ей казалось, что она слышит отвратительное поскребывание когтей, постукивание жуткого клюва.

Робин знала, что помимо огурцов, латука и креветок, в пещере есть и другие живые существа, а также различные виды растений. Попадались ей крошечные стеклянные ящерки. Ног у них было от двух до нескольких сотен. Ящерки любили тепло, и по мере продвижения на запад их становилось все больше. Вскоре первой утренней заботой стало для Робин вытряхивание из спального мешка всех забравшихся туда стекляшек. Еще были твари, подобные морским звездам, улиткам и устрицам, разнообразные, как снежинки. Раз Робин увидела, как сиялку прямо в полете сцапал невидимый летун, а в другой раз нашла нечто, вполне способное быть частью вездесущего тела Геи, лишенной своих каменных одежд. Или с таким же успехом могло быть существо, рядом с которым синий кит показался бы не больше пескаря. Все, что Робин выяснила наверняка, это то, что оно теплое, мясистое и, по счастью, сонное.

А если в пещере, которая на первый взгляд казалась бесконечными километрами голых камней, жили все эти твари, то почему бы там не обитать Ночной Птице?

Робин еще раз попыталась оглянуться через плечо, но на сей раз удалось лишь чуть-чуть приподнять подбородок. Вскоре она уже могла слегка дрыгать ногой. Но еще долго после того, как девушка вновь оказалась способна двигать руками и ногами, она оставалась недвижной как бревно, дожидаясь, пока обретет полный контроль над телом. Ноги ее свисали на метр ниже головы. И прежде чем спуститься по склону, следовало сто раз подумать.

Когда Робин наконец двинулась, осторожности ее не было предела. Она отползала назад на локтях, пока не почувствовала, что поверхность выравнивается. Затем, повернувшись, намертво вцепилась в теплый камень. Что за чудесная штука гравитация! Но только когда она придавливает тебя к ровной поверхности, а не грозит сдернуть с ненадежного насеста. Раньше Робин и в голову не приходило задумываться о гравитации как о друге или враге.

Дрожь прекратилась, и Робин подкралась к краю расщелины, где она столько часов пролежала беспомощной. При падении она раздавила одну из сиялок. Другая, полумертвая, еле мерцала, но все же давала достаточно света, чтобы Робин могла заглянуть вниз и увидеть дно — в полутора метрах от того места, где были ее ноги.

Если бы она только-только прибыла в Гею, то посмеялась бы над таким расстоянием. А теперь не стала. В конце концов, не нужно сотни метров, чтобы убить; не нужно даже и десяти. Если как следует (вернее — как не следует) упасть, хватит и полутора.

Робин сперва осмотрела свое тело, затем снаряжение. Сильно болел бок, но после аккуратного прощупывания она решила, что ребра не сломаны. Под носом запеклась кровь; Робин ударилась лицом, когда ноги вдруг провалились — перед самым началом ужасающего скольжения вперед ногами в неведомое. Если не считать этого, нескольких царапин и сломанного ногтя, все было в порядке. Осмотр снаряжения никаких пропаж не выявил. Клетка с сиялками сломалась, но держать там все равно пока что было некого, а новую вполне можно будет сплести из прутьев на следующей стоянке.

Робин уже потеряла счет тому, сколько раз она спасалась от катастрофы, и уже начала путаться, что можно считать спасением, а что — нет. Даже если исключить все те случаи, когда пальцы скользили по веревке, а ноги ненадолго лишались опоры, если не считать падавших в считанных метрах от нее камней, зыбучего песка, который оказался лишь по пояс глубиной, внезапного наводнения, вдруг затопившего лощину, которую она только-только собралась пересечь, — если считать лишь то, что Робин действительно чувствовала холодную, липкую хватку смерти, когда страх проникал ей в душу, — все равно выходило слишком много. Ей невероятно везло, и она это знала. Были времена, когда опасность ее вдохновляла. Теперь эти времена прошли.

Каждый новый день приносил и новые страхи. Их было так много, что Робин уже не стыдилась бояться. Она была слишком измучена, слишком потрясена крахом той, кем себя считала. Если ей суждено из этой пещеры выбраться, то наружу выйдет уже не Робин Девятипалая, а некая подавленная незнакомка.

Быть Робин Девятипалой было непросто, но ее, по крайней мере, уважали. Никто не мог бесцеремонно с нею обойтись. В очередной раз Робин задумалась над тем, что куда достойнее кончить свою жизнь здесь, где никто ее не видит. А выйти на свет значит явить всему миру свой позор.

Но немного погодя, побуждаемая силой, которой она бы сопротивлялась, если бы знала как, Робин встала и продолжила свой дальний путь на восток.

Все казалось так просто, когда она объясняла это Крису и Валье. Робин будет пробираться по пещере, неизменно направляясь на восток, пока не выйдет к залу Тейи. При этом, разумеется, предполагалось, что направление, которое они считали востоком, действительно восток. Если же нет, Робин тут мало что могла поделать.

Но вскоре выяснилось, что кроме первого и главного предположения, ей придется сделать еще несколько. Будет ли пещера — длиной в несколько километров на запад и невесть сколько на восток, и дальше тянуться в этом направлении. А никакого резона для этого не было. По точечным огонькам сиялок Робин могла судить об общем направлении прохода на два-три километра в ту и в другую сторону. Линия в целом казалась прямой. Однако множество изгибов и извивов вызывали в этом сомнение.

Была и еще одна неприятность. Невозможно было сказать, поднимается пещера или опускается. Начали они с уровня, про который точно было известно, что он в пяти километрах под землей, так утверждала Сирокко. Но Робин также знала, что наружная кожа Геи имеет толщину в тридцать километров, и промахнуть зал Тейи запросто можно было и по вертикали.

Все сомнения Робин запросто устранили бы два простейших устройства. Подниматься в Гее означало становиться легче, в то время как при спуске вес соответственно увеличивался. Чувствительные пружинные весы запросто замерили бы разницу. Собственные же ощущения Робин были весьма неопределенными. Гироскопические гейские часы легко было использовать как компас, ибо, когда их ось ориентировали на юг-север, она уже не вращалась. Ориентируя часы до остановки, а затем поворачивая их на девяносто градусов, Робин могла бы различить восток и запад по тому, шли часы назад или вперед. Но в пружинных весах ни Сирокко, ни Габи в своих походах не нуждались не захватили их. А часы остались во вьюке у Менестреля.

Убив уйму времени на попытки зафиксировать свое положение и направление при помощи каких-то простых средств, Робин пребывала в еще большем недоумении. Так, вроде бы различить восток и запад можно по поведению падающих предметов. Робин натянула длинные отвесы и роняла все, что попадалось под руку, — с крайне невразумительными результатами.

Под конец она просто брела, затерянная во мраке. И так продолжалось уже три килооборота, а быть может, и больше. Она решила идти вдоль северной стены. Идея казалась замечательной, пока не более чем через двадцать снов ее похода Робин не зашла в тупик. Тогда она вернулась назад по южной стене, а та все загибалась и загибалась, пока не изогнулась на все сто восемьдесят градусов и Робин не поняла, что, сама того не ведая, забрела в боковой коридор. Ничего не оставалось, как возвратиться по проходу до отметок, сделанных ею для Криса и Вальи. Там Робин зачеркнула одну отметку и вырубила новую, направляя их в другой коридор. Но три сна спустя тот вдруг тоже закончился тупиком.

С той поры все превратилось в кошмар долгих походов и мучительных возвращений, черепашьего продвижения, пока Робин исключала все ложные коридоры, доходя до их концов. Тяжкая, опасная работа. Непреодолимый страх девушки состоял в том, что никакого выхода на самом деле и нет — что после всех слез, разочарований и крепнущего понимания она не знает, что куда идет, она увидит в отдалении лагерь Криса и Вальи и поймет: все было зря.

Начала расти и вероятность того, что однажды Крис и Валья могут с ней встретиться. Но Робин уже было все равно. По правде говоря, она часто недоумевала, отчего бы ей просто не сесть и не дождаться их. Как славно было бы снова оказаться в компании. Девушка жаждала увидеть обоих… или теперь их уже трое? Интересно, как выглядит ребенок титаниды.

Чем больше она об этом задумывалась, тем больше смысла находила. Действовать втроем было бы куда лучше, чем в одиночку. Безопаснее — тут и разговора нет.

И всякий раз она с еще большей решимостью устремлялась вперед. Если бесстрашной ей больше не быть, то упорства у нее пока еще не отняли. И если она должна встать лицом к тому факту, что ей страшно, она также сумеет встать лицом к самому страху — и преодолеть его.

Робин вошла в сводчатый коридор, очень похожий на тот, по которому они с Крисом бежали. Ничего нового тут не было; она уже по сотне таких прослонялась. Но девушка настолько уверилась в бесцельности своего похода, что испытала больше, чем изумление, увидев конец этого сто первого, коридора. Какое-то время она была слишком потрясена, чтобы двинуться с места. В воздухе висел неприятный запах. Робин мельком выглянула вправо, влево — а потом вниз, где у самых ног плескалась прозрачная лужица. Носки ботинок дымились.

Торопливо отскочив назад, Робин скинула ботинки. Подумать только! Ведь она могла зайти прямо туда. Могла прямо туда упасть. Пары могли заполнить легкие…

— Прекрати! — вслух сказала она — и была потрясена звуком собственного голоса. Нет смысла торчать тут и прикидывать, что могло случиться. Случилось то, что случилось. Теперь следует задуматься о том, что еще может случиться.

— Тейя! — крикнула Робин. Но что, если перед ней теперь Тефида или Феба? Сомнительно, что их можно различить по голосу даже вблизи. А оттуда, где она стоит — в семистах метрах по темному коридору от конического регионального мозга, — это совсем безнадежно. Быть может, стоит уйти, обдумать все хорошенько, а только потом вернуться к этой проблеме…

— Тейя, мне нужно с тобой поговорить!

Она внимательно прислушивалась, не спуская глаз с края кислотной лужи в нескольких метрах от нее. Если кислота хоть чуть-чуть поднимется, Робин покажет сиялкам, что ноги могут служить не хуже крыльев.

Но голос Робин был еле слышен — едва ли тот звук мог бы достичь затопленных кислотой туннелей. Тефида, казалось, говорила громче — или так само собою только казалось трясущейся от страха и ловящей каждое слово Робин?

Робин еще раз крикнула и снова прислушалась. Ни звука. Вот на это она никак не рассчитывала. Она ожидала миллиона всевозможных бед, но и представить себе не могла, что Тейя способна так и не узнать о ее присутствии.

— Тейя, я Робин из Ковена, подруга Сирокко Джонс, Феи Титана, императрицы титанид, и я… — Она попыталась припомнить еще титулы, полный набор которых в один из тяжелых моментов в Фонотеке выдала ей Габи, но безуспешно.

— Я подруга Феи, — закончила Робин, надеясь, что заверения будет достаточно. — Если ты меня слышишь, то знай, что я пришла по делу Феи. Мне нужно с тобой поговорить.

Она снова прислушалась — но с тем же результатом.

— Если ты ко мне обращаешься, то я тебя не слышу, — опять крикнула Робин. — Если ты уменьшишь уровень кислоты настолько, чтобы я смогла подойти ближе, говорить будет легче. — Она собиралась было добавить, что не желает Тейе вреда, но что-то в поведении Сирокко при разговоре с Крием заставило ее переменить решение. Робин понятия не имела, опасно ли ей принимать те же обличья, которыми пользовалась Сирокко. Может быть, ничего хуже и придумать было нельзя. И в той же мере было возможно, что Тейя не понимает ничего, кроме силы, и прикончит ее в тот самый момент, когда она проявит слабость.

От этой мысли, несмотря на весь испуг, Робин чуть не расхохоталась. А что у нее сейчас есть, кроме слабости? Может статься, приступ скрутит ее прямо перед Тейей — и она будет бессильно лежать, пока могучее существо станет прикидывать, что с ней делать.

Да наплевать, тут же решила Робин. Все равно идти некуда. Только в дальний конец коридора — назад во мрак горького поражения. Даже думать не стоит. Надо делать то, что должна, — и не обращать внимания на то, как дрожат руки.

— Необходимо, чтобы я с тобой поговорила, — твердо продолжила она. — А для этого ты должна понизить уровень кислоты. Уверяю тебя, если ты не сделаешь, как я говорю, Фея будет весьма недовольна — а значит, недовольство проявит и Гея. Если ты любишь и уважаешь Гею, позволь мне приблизиться!

Гулкие слова прозвенели фальшью в ее ушах. Конечно, Тейя расслышит все так же ясно, как и сама Робин. Отчаянный страх таился за каждым словом, готовый ее предать.

И все же уровень кислоты стал снижаться. Осторожно приблизившись, Робин увидела, что там, где только что был пятисантиметровый слой кислоты, теперь осталась только скользкая, дымящаяся пленка.

Тогда она быстро села и открыла рюкзак. В ботинки она напихала тряпья от рубашки, порванной много гектаоборотов назад. Когда Робин снова обулась, пальцы пришлось поджать. Оставшейся частью рубашки и куском одеяла она обвязала ботинки снаружи. Затем ступила на влажный пол. Похоже было, что в такой концентрации кислота недостаточно крепка, чтобы сразу разъесть материю. Имело смысл рискнуть.

Тейя также соблюдала осторожность. Кислота удалялась с мучительной медлительностью — Робин даже приплясывала от нетерпения. Коридор шел под уклон. Вскоре кислота потекла со стен. Стали падать капли и с потолка. Натянув на голову одеяло, Робин шла дальше.

Наконец она оказалась на выступе, идентичном тем, которые видела в логовищах Крия и Тефиды.

— Говори, — раздался голос, и в это мгновение Робин едва не повернулась и не бросилась бежать. Еще бы, ведь это был тот самый голос — голос Тефиды. Но тут она вспомнила, что и у Крия голос такой же — ровный, бесстрастный. В нем не было ничего человеческого — как у голоса, выстроенного на экране осциллоскопа.

— Не двигайся, — продолжил голос, — или сразу прощайся с жизнью. Я могу действовать гораздо быстрее, чем ты думаешь, так что не полагайся на прошлый опыт. Мое право убить тебя, ибо здесь мои священные палаты, дарованные мне самой Геей, недоступные ни для кого, кроме Феи. Только лишь моя давняя дружба с Феей и моя любовь к Гее пока что сохраняют тебе жизнь. Теперь говори и объясни мне, почему ты должна жить дальше.

«А она не особенно церемонится», — подумала Робин. Что же касалось самих слов, то, исходи они от человека, девушка наверняка решила бы, что говорящий безумен. Возможно, Тейя и впрямь была безумна, но это значения не имело. Рамки слова «безумие» были достаточно широки, чтобы включать в себя и инопланетный разум.

— Если ты намереваешься повернуться и дать деру, — продолжала Тейя, очевидно заподозрив неладное, — то тебе следует знать — мне известно, что произошло во время твоего визита к Тефиде. Знай также, что ты застала ее врасплох, тогда как мне уже многие килообороты известно о твоем приближении. Так что мне даже не потребуется заполнять зал кислотой; на дне рва есть устройство, способное пустить такую мощную струю кислоты, что она разрежет тебя пополам. Итак, говори — или готовься к смерти.

Робин показалось, что угрозы Тейи — добрый знак, равно как и ее готовность к общению была неожиданным жестом смирения для полубога.

— Я уже говорила, — начала Робин как можно тверже. — И если ты слушала, то знаешь о важности моей миссии. Но, поскольку ты, похоже, не слушала, я повторю. С поручением исключительной важности я направляюсь к Сирокко Джонс, Фее Титана. Я обладаю сведениями, которые Фее необходимо узнать. Если же я не доберусь до нее, чтобы передать эти сведения, Фея будет в великом негодовании.

Только Робин это сказала, как ей тут же захотелось откусить себе язык. Ведь перед ней Тейя, союзница Геи, а сведения, которые Робин несла Сирокко, заключались в том, что Гея убила Габи. Все было бы ладно — если бы не вероятность того, что Тефида, которая наверняка была тут замешана, похвасталась Тейе. Судя по тому, что Тейя была в подробностях осведомлена о событиях в зале Тефиды, между ними несомненно существовало согласие.

— Что это за сведения?

— Они касаются только меня и Феи. Если Гея решит, что тебе следует это знать, она сама тебе скажет.

Наступившее молчание продлилось, должно быть, не более нескольких секунд. Но этого времени Робин хватило, чтобы постареть лет на двадцать. Однако когда струя кислоты все-таки не вылетела, она чуть не завопила от радости. Есть контакт! Если она, Робин, может сказать такое Тейе и остаться в живых, то наверняка оттого, что уважение Тейи к Сирокко способно творить чудеса.

Теперь продержаться бы еще несколько минут.

Двигаться Робин начала медленно-медленно, не желая ошеломить Тейю. Она уже успела пройти три шага к лестнице на южной стороне зала, когда Тейя заговорила снова.

— Я сказала — не двигаться. Нам еще есть что обсудить.

— Не знаю, что нам еще обсуждать. Станешь ли ты препятствовать той, что несет послание Фее?

— Твой вопрос может стать неуместным. Если я тебя уничтожу — каково, безусловно, мое право и даже обязанность, согласно законам самой Геи, — некому больше будет плести небылицы. Фея никогда не узнает, что ты здесь была.

— Это вовсе не твоя обязанность, — возразила Робин, одновременно прокручивая в голове молитвы. — Я уже навещала Крия. Я была в его сокровенных палатах и выжила, чтобы об этом рассказать. Для этого требуется только разрешение Феи. Мне это известно, и ты тоже должна знать.

— Прежде мои палаты были недоступны, — сказала Тейя. — Так должно быть и впредь. Ни одно существо, кроме Феи, не стояло там, где стоишь сейчас ты.

— А я тебе говорю, что виделась с Крием. Нет никого более преданного Гее, чем Крий.

— В преданности Гее никому не сравниться со мной, — искренне возразила Тейя.

— Значит, ты способна сделать не меньше Крия и отпустить меня целой и невредимой.

Вероятно, это оказалось для Тейи сложной моральной дилеммой; так или иначе, последовало долгое молчание. Робин обливалась потом, а ее носоглотка горела от кислотных паров.

— Если ты так преданна Гее, — отважилась Робин, — почему тогда разговариваешь с Тефидой? — И снова засомневалась, то ли она сказала. Но Робин была охвачена маниакальной жаждой доиграть этот фарс до конца. Не дело лебезить или умолять. Она чувствовала, что вся ее надежда — стоять с гордо поднятой головой.

Тейя была не дура. Она поняла, что поступила опрометчиво, открыв Робин, что знает о ее приключении у Тефиды. И не пыталась это отрицать, а ответила так же, как Крий, припертый к стенке Сирокко.

— Слушать не запретишь. Так уж я устроена. Да, Тефида предательница. Она упорствует в нашептывании ереси. Но обо всем, конечно, исправно докладывается Гее. Время от времени даже бывает польза.

Тут Робин заключила, что Тефида либо не знает того, что рассказала им Габи, либо не передала это Тейе. При всей бесконечной болтовней о глазах и ушах Геи Робин не знала, насколько далеко может слышать Тефида. И решила, что границы ее палат плюс пять километров над ними — слишком далеко для прямого шпионажа с ее стороны. Но Тейя явно ничего не знала, ибо непременно передала бы все Гее. А ту вряд ли обрадовала бы перспектива ознакомления Сирокко с обстоятельствами смерти Габи. В этом случае Робин уже была бы мертва.

— Ты так и не ответила на мой вопрос, — продолжила Тейя. — Почему бы мне не убить тебя сейчас же и не уничтожить твое тело?

— Меня удивляют столь изменнические речи, — сказала Робин.

— Ничего изменнического я не сказала.

— Но Фея — доверенное лицо Геи, а ты собираешься ее предать. Впрочем, этот вопрос мы можем пока оставить в стороне и обсудить практическую сторону дела. Фея, если жива, знает… — Тут она закашлялась, пытаясь выдать это за действие едких паров. «Робин, — сказала она себе, — у тебя слишком длинный язык».

— Так ты даже не знаешь, жива она или нет? — спросила Тейя, и Робин почувствовала в ее вопросе угрожающе приторный обертон.

— Не знала, — торопливо уточнила девушка. — Но теперь мне, разумеется, стало очевидно, что Фея жива. Ведь, не будь она жива, не было бы и разговора, не так ли?

— Это я признаю. Фея жива. — Красные искорки пробежали по всей конической поверхности Тейи. Робин встревожилась бы, не наблюдай она ту же картину, когда Сирокко наказывала Крия. Тейя явно переживала болезненное воспоминание.

— Итак, как я говорила, Фея знает, что я отправилась вниз по лестнице вместе с моими друзьями. Они живы, и рано или поздно Фея придет туда, найдет их, а тогда… — Опять искорки, и Робин задумалась, что же она такого сказала; может быть, ступает на скользкую тропку, затем поняла — странно, почему Сирокко до сих пор за ними не спустилась. Конечно, Фея вполне может валяться пьяной на веранде Фонотеки — но о последствиях такого положения дел для ее нынешней ситуации Робин не хотелось даже и думать. Но Фея, похоже, была напугана угрозой поиска со стороны Сирокко и продолжала слушать.

— Фея станет искать, — подвела итог Робин. — А когда найдет, мои друзья скажут ей, что я ушла сюда. Ты возразишь, что я могла заблудиться в лабиринте ближе к западу, но неужели ты думаешь, что Фея успокоится, пока не отыщет мое тело? И не просто тело, а труп умершей от естественных причин, не сожженной кислотой.

Тейя по-прежнему молчала, и Робин поняла, что сказала все, что могла. Последний вопрос вдруг показался ей сомнительным. Почему Сирокко непременно должна прийти ее искать? Почему она до сих пор этого не сделала? Габи она, конечно, не бросит. Но ведь вряд ли она уже туда добралась.

Тейя, видимо, считала иначе.

— Тогда иди, — сказала она. — Уходи быстро, пока я не передумала. Неси Фее послание и знай, что за столь дерзкое осквернение моих палат удачи тебе больше не видать. Уходи. В темпе.

Робин хотела было ответить, что в жизни бы не пришла сюда, но решила, что довольно. Кислота уже начала подниматься, и ясно было, что Тейя по-прежнему способна соорудить правдоподобный несчастный случай. Тогда Робин поспешила к лестнице и запрыгала через пять ступенек.

Даже скрывшись из вида, хода она не сбавила. Ей вообще не хотелось останавливаться, но со временем усталость взяла верх. Споткнувшись, Робин упала и, совсем задыхаясь, растянулась поперек трех ступенек.

Да, она спаслась, но восторга это у нее не вызвало. Вместо восторга возникло желание, уже слишком хорошо ей знакомое, — непреодолимая потребность зареветь.

Но слез почему-то все не было и не было. Тогда Робин закинула за спину рюкзак и стала подниматься.

На выходе с лестницы Тейи оказалось много снега. Поначалу Робин не поняла, что это такое, и осторожно приблизилась к белой груде. В книгах писали, что снег мягкий и пушистый, а этот был совсем другой. Плотный, спрессованный.

Затем Робин остановилась, чтобы достать свитер. Теперь, когда все сиялки пропали, кругом было черным-черно. Последняя сиялка во вновь сплетенной клетке почти издохла. А в торопливом подъеме по лестнице не было никакой возможности поймать еще.

Первым делом требовалось выбраться наружу. Если там не такая уж страшная непогода, Робин сможет увидеть Сумеречное море и выяснить, где запад. А дальше все было довольно туманно. Она попыталась припомнить виденную давным-давно карту. Где крепится к земле центральный трос Тейи? К югу или к северу от Офиона? Робин не помнила — а это было важно. Габи говорила, что лучший путь через Тейю — по замерзшей реке. Впрочем, раз сориентировавшись, она может пробираться на юг, а если земля станет подниматься, то осмотрится, поскольку трос крепится где-то совсем рядом с рекой.

Робин даже не успела выбраться из леса жил, когда ей пришлось остановиться и надеть на себя всю одежду. Она и знать не знала, что бывает такая холодрыга. Зябко поеживаясь, девушка подумала, что зря, наверное, выбросила теплую парку, которую заставил ее взять Крис. Тогда это имело смысл; парка занимала чуть ли не полрюкзака, походка из-за нее делалась неуверенной и неуклюжей. Кроме того, Робин не сомневалась, что двух свитеров, легкой куртки и остального барахла хватит в любом случае. Но Крис велел беречь парку. Причем строго-настрого велел.

По крайней мере у нее еще оставались ботинки. Они здорово помогали на самых трудных участках подъема, хотя Робин вырвала из них всю меховую обивку, от которой потели ноги. Как и вся одежда, ботинки сильно поизносились, но за счет добротной работы по-прежнему были годны. Девушка потерла снегом тронутые кислотой пальцы и решила, что теперь, когда эта дрянь разбавлена водой, разъедать она больше не будет.

Она уже готова была пуститься в путь, но тут вспомнила еще про одну деталь своего снаряжения, которую до сих пор тащила без толку, но которая теперь могла пригодиться. Порывшись в рюкзаке, Робин вытащила оттуда маленький ртутный термометр, поднесла его поближе к издыхающей сиялке и прищурилась. Сначала она глазам своим не поверила. Снова потрясла и подождала. И опять — двадцать градусов ниже нуля! Подышав на термометр, Робин увидела, как тонкий серебристый столбик ползет вверх, а потом медленно опускается. Теперь появилась еще одна опасность. Она может замерзнуть до смерти, если не станет двигаться.

«Так отрывай зад от камня и рви когти», — сказала себе Робин. Не сразу, но получилось. «Хорошо бы, конечно, для начала отдохнуть», — подумала она затем. Прежде сон на лестнице Тейи ей и в голову не приходил. Теперь же, по колено в снегу, она обдумала эту возможность. Наконец решила немного пройтись для согрева, поспать — и отправиться в путь отдохнувшей.

Но потом все же решила этого не делать. Следовало соблюдать осторожность. Сложно было сказать, в безопасности она от Тейи на верху лестницы или нет.

Взглянув на издыхающую сиялку, Робин поняла, что надо поторопиться. Если она скоро отсюда не выберется, тьма станет полной.

Робин вылезла из-под троса, по пути уяснив для себя кое-что насчет снега и льда. Лед был куда опаснее камня, хотя и казался ровным и твердым. Что же до снега… то ей попалось столько пушистой его разновидности, что всю жизнь можно было разглядывать. Местами он лежал выше головы. Несколько раз приходилось огибать громадные сугробы.

Вскоре Робин увидела серый свет, и сиялка уже была не нужна. Тогда она отшвырнула клетку и смело направилась вперед.

Непривычно было снова видеть так далеко. Погода в Тейе стояла ясная. Воздух трещал от мороза, порывистый ветер больно кусался. Щупая Робин, ветер словно вытягивал тепло ее тела. Слева было Сумеречное море. Значит, там запад — а следовательно, чтобы направиться к югу, придется обогнуть трос.

Если, конечно, она все правильно помнила. Разумно было бы сначала снова все обмозговать, а уж потом пускаться в путь, которым придется тащиться назад, если Офион окажется к северу от троса. Робин уже нагулялась по коридорам, а сейчас следовало думать и о том, что ступни замерзают.

Девушка припомнила, что главную часть Тейи составляет горный хребет, простирающийся от северного нагорья до южного. Офион, который держался срединного курса через регион, где-то в центре Тейи разделялся на северный и южный рукава, которые затем воссоединялись примерно там, где к земле крепился центральный трос. Южный рукав почти на всем протяжении тек под двумя ледниковыми полотнами, покрывшими большую часть Тейи, и отыскать его было почти невозможно. А вот северный не все время оставался подо льдом. В один из периодов тридцатилетнего климатического цикла Геи он оттаивал, и тогда узкая долина в Центральной Тейе переживала краткую, блеклую весну. Но теперь был не тот период. Впрочем, даже замерзшую реку нетрудно будет найти. Она должна быть сравнительно ровной и находиться на дне широкой долины.

Чем больше Робин об этом задумывалась, тем больше ей казалось, что ее первое воспоминание было ошибочным. Земля под ее ногами покато шла вниз. Было слишком темно, чтобы судить, есть впереди река или нет, но теперь Робин почему-то думала, что она именно там. Да и что за черт, в самом деле? Шансы все равно одинаковы, но так, по крайней мере, не надо кружить вдоль троса. И она пустилась на север.

Не успела Робин одолеть и полкилометра, как ветер задул сильнее. Слетавший с верхушек высоких сугробов снег стал липнуть к щекам. Тогда она еще раз остановилась, чтобы поправить одежду. Теперь девушка завернулась в одеяло и наладила капюшон, который плотно сидел на шее и таким образом защищал от ветра все, кроме глаз.

Пока она сидела, что-то к ней приблизилось. Сквозь метель Робин не удалось толком разглядеть — видно было лишь, что оно белое, размером с полярного медведя, с массивными лапами и полным ртом клыков. Оно сидело и смотрело на Робин, и Робин тоже смотрела, пока оно не решилось подойти поближе. Возможно, оно хотело всего лишь поздороваться, но Робин не стала дожидаться и выяснять, что ему нужно. Первую пулю существо впитало совершенно равнодушно и только чуть помедлило, чтобы взглянуть на расплывающееся по меху красное пятно. Когда оно двинулось дальше, Робин быстро опустошила весь магазин. Существо спокойно сложилось пополам, будто чистое белое полотно, и больше не двигалось. Заряжая пистолет последней обоймой, Робин отчаянно боролась с дрожью в руках, глухо материлась и дышала на негнущиеся пальцы. Когда она закончила, существо по-прежнему не шевелилось, но приближаться к нему Робин не стала. Обойдя труп стороной, она возобновила свой мучительный спуск.

В каком-то смысле было даже хорошо, что Робин не стала раздумывать о своих действиях после того, как доберется до реки. Потому что если б задумалась, то, вероятно, все еще под тросом бы топталась. Лучше ставить перед собой ближайшую цель, думала она, стоя на широкой и ветреной равнине, которая должна была быть не чем иным, как замерзшим Офионом. Глянула на восток. Потом на запад. Оба направления представлялись в равной степени убийственными. Она оказалась в самом центре Тейи, более чем в двустах километрах в любую сторону до дневного света.

К востоку лежала Метида, чье тепло и радушие были, по словам Сирокко, обманчивы. Метида была врагом Геи, хотя и не столь опасным, как Тефида. А к западу, разумеется, лежала Тефида с ее пустынями. Отсюда они почему-то не казались такими уж страшными. Робин подумала о приятном жаре песков, потом вспомнила пескодухов под этими песками — и повернула на восток. На самом деле выбора тут не было. Просто хотелось несколько минут постоять неподвижно, не думая о ногах.

Самое ужасное заключалось в том, что Робин буквально сгорала, замерзая до смерти. Пальцев ног она уже не чувствовала — и в то же время пот ручьями бежал по спине. Усилия согревали ее — по сути даже излишне, — а ветер убивал. Но она продолжала идти.

Когда Робин несколько часов спустя споткнулась и резко вскинула голову, то поняла, что чуть не заснула. Пришлось пересмотреть свои планы. Состояние беззаботного наркотического экстаза, столь обычного для людей, пытавшихся прожить в Гее без часов, было ей знакомо. Она понимала, как далеко можно зайти под этими чарами. Не представляя себе, сколько она уже не спит, Робин все же прикинула, что никак не меньше двух-трех суток. Устать она успела еще до того, как достигла приведшего ее к Тейе коридора, и с тех пор усердно себя изнуряла. Ясно было, что так легко можно заснуть на ходу. Во время похода по пещере такое несколько раз уже случалось. Теперь следовало найти место для сна — и как можно скорее.

Ничего подходящего вокруг не наблюдалось. Пытаясь как-то раскочегарить свои мозги, Робин все-таки сумела припомнить что-то про закапывание в снег. Выглядел такой вариант не слишком здраво, но спать на ветру представлялось еще большим безумием.

У края замерзшей реки оказалось место, где снега намело на восемь метров в высоту. Зайдя с подветренной стороны, Робин решила здесь подкопаться. Она лихорадочно выбрасывала снег обеими руками, пока не выгребла достаточно, чтобы поместиться. Затем заползла туда и судорожно заделала вход. Наконец свернулась в плотный калачик и мгновенно провалилась в сон.

Раньше Робин думала, что «стучать зубами» — всего лишь фигуральное выражение вроде «дрожи в коленях», когда чего-то боишься, но теперь она явно ощущала, как дрожат ее колени. Тело тряслось. Она зашлась кашлем. Робин поняла, что скоро умрет.

Одной этой мысли хватило, чтобы она выкарабкалась из своего пристанища и встала, покачиваясь, на речном берегу. Она снова закашлялась — и не смогла остановиться, пока не вывернула наружу всю горечь своего почти пустого желудка. Потом Робин с удивлением поняла, что стоит на коленях.

Еще больше она удивилась, когда вдруг поняла, что бредет по льду. Причем, оглянувшись, уже не увидела того места, где останавливалась. Должно быть, она уже какое-то время шла, сама того не осознавая.

Все окружающее стало то появляться, то пропадать. Поле зрения так сузилось, словно Робин глядела в узкую трубку. Потом по краям покраснело — и ей пришлось подниматься, ибо она упала. Ее качающаяся из стороны в сторону фигура выглядела комически, пока Робин разглядывала не менее комические фигуры — похожие на формочки для печенья. Снежные ангелы — так они звались, и Робин понятия не имела, откуда ей это известно.

Иногда рядом шли люди. У Робин состоялась длинная беседа с Габи, причем долгое время она не помнила, что Габи уже давно мертва. Потом она выстрелила в то, что вполне могло оказаться каким-нибудь снежным монстром — или просто причудами метели. Несколько минут после выстрела пистолет приятно грел руку, и Робин подумала было выстрелить еще, пока не поняла, что целится себе в живот. Когда она положила оружие обратно в карман, кожа с ладони осталась на рукоятке. Отошел и кусок хвоста одной из вытатуированных змей. А что было еще хуже, ресницы на одном глазу совсем смерзлись, да и открытым глазом Робин почти ничего не видела.

Поначалу слепящий свет только раздражал. Просто Робин не находила ему объяснения. Ей больше не хотелось всяких паранормальных явлений вроде призрака Габи или галлюцинаторных Криса с Вальей, а этот свет казался из той же серии. Если она на него пойдет, там наверняка окажется оседланная и готовая забрать ее Фанфара.

Хотя если вдуматься, то почему бы и нет? Если ей все равно суждено умереть, куда приятнее сделать это в компании подруги. Что из того, что титанида мертва? Мертва так мертва — к мертвецам у Робин не было никаких предубеждений. Она славно посмеется, и Фанфаре придется признать, что жизнь после смерти действительно существует, что она и вся ее раса сильно на этот счет ошибаются. Подумав так, Робин рассмеялась и пустилась вверх по пологому склону — на свет.

Впрочем, добравшись туда, она порядком протрезвела и начала понимать, в какой опасной близости к полному бреду оказалась. Надо собраться с духом. Свет реален — и хотя неизвестно, что там окажется, если там нет для нее спасения, то ей его и не видать.

Со зрением становилось все хуже. Не налети Робин прямо на металлическую стойку, она запросто могла бы промахнуть мимо и уйти в никуда — в забвение. Но от крепкого удара зазвенели и стойка, и голова. Пришлось в полном обалдении снова подниматься и вглядываться в темноту. Впереди мигал красный свет — вспыхивал каждые секунд десять-пятнадцать. Робин с трудом, но все же сумела различить строение, стоящее на четырех сваях и окруженное металлической балкой с ограждениями наподобие смотровой башни маяка, метров десяти высотой. К ней вела приставная лестница с деревянными ступеньками. Рядом с лестницей что-то такое было. Оказалось — небольшая вывеска чуть ниже уровня глаз. Смахнув снег, Робин прочла:

СТРОИТЕЛЬНАЯ КОМПАНИЯ ПЛОДЖИТ УБЕЖИЩЕ НОМЕР ОДИННАДЦАТЬ

«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ПУТНИКИ!»

Робин поморгала, еще несколько раз прочла вывеску, чтобы убедиться, что она не испарится так же, как призрак Габи. Ничего, не испарилась. Тогда девушка облизнула губы и потянулась вперед, пытаясь ухватиться за ступеньки. Руки ее не слушались. Но как предусмотрительно со стороны Габи было сделать деревянную лестницу, подумала она, припомнив свою кожу на рукоятке металлического пистолета.

Зацепившись руками за ступеньку, Робин стала подтягиваться. Пришлось смотреть вниз, чтобы всякий раз проверять, встают ли на очередную ступеньку ноги, которых она уже не чувствовала. Три ступеньки и отдых. Затем пять и опять отдых. Три. Две. Взглянув вниз, Робин увидела, что она уже почти на полпути. Значит, теряла сознание и сбивалась со счета. Последний отрезок лестницы с таким же успехом мог быть целым Эверестом.

Так близко.

Дверь наверху раскрылась. В проеме показалось лицо. Робин надеялась, что это Сирокко — просто потому, что в это она еще могла поверить. У Сирокко в Тейе дело — доброе и логичное. Если же там кто-то другой, то это точно мираж, фантом.

— Робин? Это ты?

Робин почуяла запах кофе и чего-то, жарящегося на плите. Просто не верилось. И точно — там не Сирокко. Все вышло так нелепо, что не было смысла даже вглядываться снова. Это была Трини — женщина, с которой она миллион лет назад занималась любовью в Титанополе. И в этот миг Робин поняла, что все это сон — все, все: и башня, и Трини.

Отпустив руки, она рухнула на спину в глубокий сугроб.