Книга: Титан. Фея. Демон
Назад: Глава 3 Визжач
Дальше: Глава 5 Прекрасный принц

Глава 4 Маленькая великанша

Робин легко кралась на цыпочках по кривому коридору. Гравитация на Ковене снимала усталость, которую Робин уже чувствовала в спине и плечах. Но, даже совсем измотанная, она бы этого не показала — как не показала бы и той жестокой хандры, что всегда преследовала ее после того, как она стояла на страже.
Одета она была в старомодный скафандр с водяным охлаждением, а шлем с засунутыми туда перчатками и ботинками тащила под мышкой. Скафандр был совсем растрескавшийся и залатанный, весь металл на нем побурел. На инструментальном ремне висел автоматический кольт 45-го калибра, а также резной деревянный амулет, украшенный перьями и птичьей лапкой. Босоногая, с длинными бордовыми ногтями на руках и ногах, светлыми растрепанными волосами, с заляпанными пурпуром губами, да еще с болтающимися из проколотых мочек и ноздрей колокольцами, Робин вполне могла бы сойти за величайшее достижение исчезающей варварской культуры. Внешность, впрочем, бывает обманчива.
Правая рука Робин вдруг задрожала. Девушка остановилась и посмотрела на свою руку, не меняя выражения лица. Изумрудный Глаз, вытатуированный в самом центре ее лба, принялся источать пот. Ненависть вскипела в ней, будто чайник на плите. Эта рука была не ее, не могла ей принадлежать, ибо это означало, что она переживает. Глаза Робин сузились.
— Прекрати, — прошептала она, — или отрежу.
Девушка говорила совершенно серьезно и, чтобы это подтвердить, даже указала ногтем большого пальца на обрубок мизинца. Самым сложным, что удивительно, оказалось отчаянно дергающейся рукой довести нож до нужного места.
Дрожь прекратилась. Порой угрозы бывает достаточно.
Рассказывали, что Робин как-то откусила собственный палец. Она же ни разу не проронила ни слова, чтобы это опровергнуть. Еще бы. Все ведьмы ценили то, что у них именовалось лаброй. Что-то вроде местного понятия о доблести, стойкости и презрении к боли, близкого к восточным представлениям о чести. Лабра могла повлечь за собой смерть ради определенной цели — как, скажем, выплата любой цены для покрытия долгов, будь то отдельной личности или обществу в целом. Истовое желание стоять на страже, когда ты подвержена эпилептическим припадкам, содержало в себе много лабры. Отрезать палец, чтобы не допустить приступа, — еще больше. Ведьмы поговаривали, что у Робин столько лабры, что хватило бы на десятки обычных женщин.
Но стоять на страже, когда знаешь, что можешь поставить под удар все сообщество, — нет, тут никакой лабры не было. И это понимала не только Робин, но и наиболее рассудительные члены Ковена — те, которых не ослепила ее героическая биография. Она стояла на страже только потому, что никто в Совете не мог взглянуть в ее пронзительные глаза и обвинить девушку хоть в чем-то. А Третий Глаз, бесстрастный и всеведущий, лишь добавлял весу к ее уверениям, что она якобы способна одним усилием воли остановить приступ. Только десяток ведьм заслужили право носить Третий Глаз.
И все — вдвое старше Робин. Никто не мог встать на пути у Робин Девятипалой.
Предполагалось, что Глаз — знак непогрешимости. Тому, разумеется, были пределы, и все молчаливо с этим соглашались, но все равно это было полезно. Некоторые из носительниц пользовались Глазом для подкрепления своих абсурдных заверений — чтобы, к примеру, завладеть желаемым, говоря, что оно принадлежит им по праву Глаза. Такие наживали лишь дурную славу. Робин же всегда говорила чистую правду насчет всякой ерунды, приберегая Глаз для Большой Лжи. Так она заслужила уважение, которое ей требовалось больше чем кому бы то ни было. Когда тебе только девятнадцать и ты в любой момент можешь с пеной у рта рухнуть на землю… конечно, в такие уязвимые минуты всегда требуется уважение.
Во время своих приступов Робин никогда не теряла сознания — и всегда могла вспомнить, что же с ней происходило. Она лишь полностью лишалась контроля над своими произвольно сокращающимися мышцами на период от двадцати минут до трех суток. Приступы были предсказуемы, но лишь в одном отношении: чем выше оказывалась местная гравитация, тем чаще они приходили. В результате почти все свое время Робин проводила наверху, больше уже не спускаясь к основанию Ковена, где был максимальный уровень гравитации.
Это ограничивало ее свободу и превращало в изгнанницу. Края цилиндра, именуемого Ковеном, представляли собой наборы концентрических колес. Жилища располагались на нижних кольцах, где людям было комфортнее. Основание Ковена оставили для земледелия, содержания домашних животных и парков. Оборудование же располагалось наверху. Робин никогда не спускалась ниже уровня с одной третью g.
То, чем страдала Робин, не было обычной, излечиваемой эпилепсией. Ковенские доктора ни в чем не уступали земным, но неврологический статус Робин смущал и их. Подобный недуг можно было отыскать только в новейших медицинских журналах. Земляне окрестили его «комплексом высокого g». Данный комплекс представлял собой генетический беспорядок, новейшую мутацию, которая выражалась в циклических нарушениях работы нервных окончаний, усугублявшихся сгущением крови, когда тело больного находилось под действием гравитации. В невесомости же измененная химия крови несколько сдерживала приступы. Механизм болезни был неясен, а лекарства от нее так и не нашли. Дети Робин непременно должны были получить «комплекс» — и передать дальше.
Причина ее несчастья секретом не была. Все вышло из-за гнусного розыгрыша некоего лаборанта. Многие годы заказы на человеческую сперму поручались мужчине, который все знал про Ковен и терпеть не мог лесбиянок. Хотя поставки тщательнейшим образом проверялись на предмет болезней и всевозможных генетических отклонений, просто невозможно было засечь синдром, о существовании которого ковенские врачи тогда и понятия не имели. Результатом подлой шутки явилась Робин и еще несколько ее сестер. Выжила одна Робин.
Из-за вмешательства шутника получился и еще один побочный эффект, о котором никто из сестер даже не догадывался. Женщины получали сперму коротышек, рожденных от низкорослых родителей. Не имея объекта для сравнения, обитательницы Ковена и понятия не имели, что все они едва ли не карлицы.
Через вращающуюся дверь Робин проскочила в душевую, прямо на ходу скидывая с себя скафандр. Одна женщина, сидя на деревянной скамейке между двумя рядами шкафчиков, сушила волосы. Еще одна неподвижно стояла в дальнем конце душевой, а вода струилась ей на ладони, сложенные чашечкой под подбородком. Положив скафандр в свой шкафчик, Робин из нижнего выдвижного ящика достала Нацу. Ее демон, ее любимица, Наца была стадесятисантиметровой анакондой. Обвив руку Робин, змея высунула язычок, словно говоря: «Здесь славно — тепло и сыро».
— Мне тоже, — отозвалась Робин. Потом, не обращая внимания на женщину, косившуюся на ее татуировки, прошла в кабинку. Две ярко раскрашенные змеи особой диковиной в Ковене, где татуировались все от мала до велика, не считались. А вот наколка на животе у Робин была воистину шедевром.
Однако, стоило Робин отвернуть краны и вытерпеть первые ледяные струи воды, как раздалось жуткое громыхание труб, и вода перестала литься. Ближайшая к Робин женщина досадливо застонала. Робин подпрыгнула к смесителю и, мертвой хваткой за него уцепившись, взялась выкручивать кран будто цыплячью шейку. Затем сорвалась на пол и принялась вопить благим матом. К ней присоединилась соседка, а потом и третья женщина. Робин орала во всю глотку, как всегда стараясь перекричать остальных. Но вскоре все трое уже охрипли — и тут Робин услышала, как кто-то ее окликает.
— Да, что такое? — Женщина, которую Робин едва знала — Зинда, кажется, — просовывала голову в дверь душевой.
— Челнок только что привез тебе письмо.
Робин аж рот от удивления разинула. Почта в Ковене, где все его обитательницы знали, может статься, меньше сотни людей из внешнего мира, была редкой. Большую часть почты здесь составляли посылки, заказанные по торговым каталогам, и львиная их доля приходила с Луны. Робин пулей метнулась к двери.
У нее опять тряслись руки. Но на сей раз не от ее недуга, а просто от нетерпения. На почтовом штемпеле поверх марки с кенгуру значилось «Сидней», а адресовано письмо было «Робин Девятипалой, Ковен, Ла-Гранж-Два». Обратный адрес гласил: «Посольство Геи, здание Старой Оперы, Сидней, Новый Южный Уэльс, Австралия, AS109–348, Индо-Пасифик». Прошел уже год, как Робин туда написала.
Наконец конверт удалось развернуть, раскрыть и прочесть его содержимое.

 

«Дорогая Робин,
весьма сожалею, что так долго не отвечала. Твое несчастье глубоко меня тронуло, хотя, быть может, мне и не следует об этом писать, раз ты ясно дала понять в своем письме, что сочувствия не ищешь. Это хорошо, ибо Гея никогда просто так ничего не дарует.
Богиня уже сообщала мне, что желает видеть представителей земных религий. В частности, она упомянула о клане ведьм на орбите. Невероятно, но вскоре вслед за тем прибыло твое письмо. Не иначе, здесь приложило руку некое божественное провидение. Возможно, то была рука твоего божества, а моего-то уж точно.
Тебе следует отправиться на Гею ближайшим же доступным транспортом. Прошу тебя написать мне и сообщить, как обстоят дела.
С искренним приветом,
Диджерида (Гипоэолийский Дуэт) Фуга, посол»

 

— Биллея пожаловалась мне, что Наца съела ее демона.
— Но, ма, это еще не был ее демон. Всего-навсего котенок. И она его даже не ела. Просто удавила. Для еды он был еще слишком мал.
Робин страшно спешила. Ее вещмешок стоял на койке, заполненный лишь наполовину, — девушка же тем временем все шарила у себя в гардеробе, раскидывая по сторонам всякое барахло, а нужные вещи швыряя к ногам матери.
— Как ни крути, но котенок мертв. Биллея требует компенсации.
— Я скажу, что это был мой котенок.
— Детка. — Робин узнала этот тон. Только Констанция позволяла себе пользоваться им в разговорах с Робин.
— Да ну, я пошутила, — сдалась Робин. — Уладь там все, хорошо? Отдай ей любую из моих вещей.
— Так, посмотрим. Что ты берешь с собой?
— Может, это? — Робин повернулась и натянула на себя куртку.
— Детка, но здесь только полкуртки. Положи обратно.
— Да, разумеется, только полкуртки. Так выглядит почти все, что я ношу, ма. Или ты забыла свой кровный дар? — И Робин вытянула левую руку, где от кончика мизинца до плеча кольцами вилась вытатуированная змейка. — Ты ведь не думаешь, что по прибытии на Гею я откажусь этим покрасоваться. Ведь нет же?
— Но, детка, так твоя грудь остается голой. Иди сюда. Мне нужно кое о чем с тобой поговорить.
— Но, ма, я так…
— Сядь. — Констанция похлопала по койке. Робин с неохотой села. Мать подождала, пока дочь не сосредоточилась, а потом обняла ее за плечи. Смотрелись они странно. Констанция уродилась крупной брюнеткой. Робин же была маленькая — даже для Ковена. Без обуви ее рост был 145 сантиметров, а вес — 35 килограммов. А если учесть, что лицо и волосы она унаследовала от анонимного отца, то мать с дочерью не были похожи друг на друга.
— Послушай, Робин, — начала Констанция, — раньше у меня не было нужды говорить с тобой на эти темы, но теперь возникла. Ты отправляешься в мир, совсем на наш непохожий. И в мире этом водятся существа, известные как мужчины. Они… они совсем другие, чем мы. Между ног у них…
— Ах, ма, я уже это знаю. — Робин попыталась выскользнуть из материнских объятий. Констанция рассеянно сжала ее плечо. Затем с интересом посмотрела на дочь.
— Ты уверена?
— Я видела фотографию. И не понимаю, как они могут вставить эту штуку тебе вовнутрь, если ты сама этого не захочешь.
Констанция кивнула.
— Я сама дивилась. — Нервно закашлявшись, она ненадолго обернулась. — Не обращай внимания. Правда состоит в том, что снаружи вся жизнь основывается на желаниях этих самых мужчин. А они ни о чем другом не помышляют — только бы воткнуть в тебя этот самый пенис. Понимаешь, проклятая штука может раздуваться. И когда она раздувается, то становится длиной с твое предплечье и вдвое толще. Тогда они оглушают тебя и затаскивают в какой-нибудь безлюдный переулок… или, скажем, в пустую комнату. Ну и так далее. — Она помрачнела и поторопилась продолжить.
— Никогда не поворачивайся к мужчине спиной — иначе он тебя изнасилует. Они могут нанести тебе непоправимый вред. Помни лишь, что ты не дома, а в жестоком мире. Все они там алчные — и мужчины, и женщины.
— Я запомню, ма.
— Обещай мне, что все время будешь прикрывать грудь и носить на публике штаны.
— Ну, среди чужаков штаны, наверное, носить и так придется. — Робин нахмурилась. Сама мысль о чужаках казалась ей непривычной. Хотя в Ковене она не всех знала по имени, но все они изначально были ее сестрами. Она уже со страхом предвкушала встречу на Гее с ужасными мужчинами — а ведь есть еще и алчные женщины… Как странно.
— Обещай.
— Обещаю, ма. — Сила материнского объятия поразила Робин.
Потом они поцеловались, и Констанция заторопилась выйти из комнаты.
Какое-то время Робин смотрела в пустой дверной проем. А потом повернулась к своему вещмешку и быстро закончила сборы.
Назад: Глава 3 Визжач
Дальше: Глава 5 Прекрасный принц