Антракт

После записки с угрозами в адрес Кодзабуро стало ясно, что ночевать ему одному в башне слишком опасно, и вечером первого января было решено перевести его в двенадцатый номер и приставить к нему охрану в лице Окумы и Анана. Согласия по этому вопросу удалось достичь не сразу, и, чтобы не загружать свой рассказ лишними подробностями, я воздержусь от их описания.

На следующий день, второго января, ничего страшного не случилось. Полицейские целый день безуспешно пытались ликвидировать последствия разгрома, учиненного ими в доме накануне.

С Митараи следователи практически не разговоривали, зато моим мнением инспектор Усикоси посчитал нужным поинтересоваться. Рассчитывать на поддержку Митараи не приходилось, поэтому, обдумав имевшуюся информацию, я отметил четыре момента, требовавших объяснения.

Во-первых, странная скрученная поза, в которой нашли Кадзуя Уэду, с руками, раскинутыми над головой в виде буквы V.

Во-вторых, нож в спине Кикуоки торчал не с левой, а с правой стороны. Был ли в этом какой-то особый смысл?

В-третьих, убийства Уэды и Кикуоки произошли одно за другим, с интервалом меньше суток. Очень странно. Времени у преступника (или преступницы) было сколько угодно, но создается впечатление, что он (или она) страшно торопился. Было бы лучше сделать паузу после убийства Уэды, подождать, пока полицейские потеряют бдительность. Логичнее было бы дождаться этого момента.

Вскоре после убийства Уэды в доме появились четверо полицейских, которые остались на ночь. Прошло бы дня два-три, и как минимум Анана отослали бы обратно. Почему преступник не захотел ждать? Ведь на следующий день после убийства Уэды полиция была не просто начеку, а в состоянии сверхбдительности. Значит, у преступника была какая-то причина, раз он решился на второе убийство в самый опасный момент. Что это за причина? Нехватка времени? Но после убийства Кикуоки никто Дома дрейфующего льда не покидал.

И, наконец, четвертое. У этого дома специфическая планировка – есть две лестницы, в восточном и западном крыле. Теоретически, чтобы попасть из номера первого или второго в номер тринадцатый или четырнадцатый, нужно обязательно пройти через салон. Правильно? Эта аксиома от многих отвела подозрения в причастности к убийствам. Но не упускаем ли мы здесь что-то?..

Вот какие сомнения я изложил в разговоре с Усикоси. Однако осталась у меня еще одна мысль, о которой я следователю не сказал. При здравом размышлении совершить убийство в четырнадцатом номере, и особенно в тринадцатом, было невозможно. Может быть, жертвы через отверстия в стене увидели нечто, внушившее им такой страх, что они вонзили нож себе в сердце – какое-то изображение, которое неведомым образом проецировалось в их комнаты, – или услышали какой-то звук…

Но такого просто не могло быть. Стенные панели в комнатах были сняты и тщательно изучены. Не нашли ни проектора, ни динамиков и громкоговорителей. Ни каких-либо других подобных электронных приборов.

С утра третьего января в доме появились рабочие – человек пять-шесть, – чтобы привести в порядок стены и потолки, разрушенные полицией. Дверь десятого номера к тому времени была уже отремонтирована, теперь настал черед дверей от тринадцатого и четырнадцатого номеров. После того как их отремонтировали, нам с Митараи разрешили перебраться в тринадцатый номер.

Около полудня полицейский в форме доставил голову Голема, над которой поработали эксперты. Митараи принял голову, поблагодарил полицейского, воссоединил голову с телом, дожидавшимся в третьем номере, и надел на нее шляпу.

Окума и Усикоси с нетерпением ожидали отчета экспертов, но ничего хорошего от них не услышали. Ни в ножах, ни в веревке, ни в шнурках не обнаружили ничего необычного. Все это можно купить в обычном магазине.

После обеда погода начала быстро портиться, повалил снег. К двум часам в доме потемнело так, что, казалось, уже наступил вечер. По всем признакам, к вечеру могла разыграться метель. Драма с убийствами, случившаяся в этом странном доме на северной оконечности Японии, близилась к удивительному финалу.

Перед тем как мы перейдем к финалу, я должен упомянуть о двух вещах. Первое. Куми Аикура утверждала, что на заходе солнца третьего января она слышала слабое человеческое дыхание, доносившееся откуда-то с потолка ее комнаты. А по словам Хацуэ Канаи, она видела сквозь повисшую за окном снежную пелену зыбкий силуэт мертвеца. Чуть с ума не сошла.

Оба эти случая имеют одну общую причину – страх, обуявший обитателей Дома дрейфующего льда, становился невыносимым.

А теперь о еще одном случае, вполне материальном. За ужином третьего января все стали свидетелями досадного происшествия. Собравшиеся за столом имели бледный вид, аппетита ни у кого не было. Женщины, не притронувшись к столовым приборам, прислушивались к шуму разыгравшейся непогоды. Эйко положила левую руку на правую руку сидевшего рядом Тогая и прошептала: «Мне страшно». Тогай тут же ласково накрыл ее холодную руку своей левой.

За столом сидели все оставшиеся в живых обитатели дома, включая четверых полицейских. И в этот момент… С лестницы в салон проник клуб белого дыма. Миратаи заметил его первым.

– Пожар! – воскликнул он.

Следователи побросали вилки и бросились вверх по лестнице. Кодзабуро побледнел – а вдруг это третий номер? – и последовал за ними.

Возгорание удалось потушить до того, как дело приняло серьезный оборот. Горела кровать Эйко во втором номере. Кто-то облил ее керосином и поджег. Но, естественно, никто понятия не имел о том, кто это сделал и зачем. Повторю еще раз: когда произошел пожар, за столом находились все обитатели дома.

Теперь каждый из присутствовавших был убежден в том, что, кроме них, в Доме дрейфующего льда таится еще кто-то – незнакомец, которого никто никогда не видел, или чудовищный невидимый злой дух, обуреваемый жаждой убийства. И многочисленные попытки отыскать этого человека или духа, предпринимавшиеся полицией, ни к чему не привели.

Но в случае с поджогом дверь во второй номер не была заперта, окно, выходившее на лесничную площадку, – тоже, так что никакой загадки в преступном умысле не было. Тем не менее вопрос о том, кто совершил поджог и с какой целью, оставался открытым.

От разбушевавшейся метели в доме поднялся такой стук и грохот, будто кто-то вцепился в оконные рамы и тряс их изо всех сил. Стихия заперла в доме дюжину беспомощных людей, съежившихся от страха.

Антракт заканчивался, все было готово к заключительному действию, наступила последняя ночь.

Перед тем как поднимется занавес финального акта, надо упомянуть еще об одном. К чему некоторые читатели уже привыкли. Эти слова хорошо передают истинные чувства автора. Те же, кто услышит их впервые, возможно, будут в растерянности. Однако автор не может побороть в себе искушения и не включить в эту историю знаменитые слова, чтобы скрестить мечи с читателями: