Куми Аикуре не хотелось идти в свою комнату, и она решила вернуться в салон.

Все гости были еще там, исключение составляли лишь «команда» «Кикуока беаринг» и Эйко, но и она после визита в девятый номер вскоре появилась в салоне через западную дверь.

Супруги Канаи и Кикуока были единственными, кто в этот вечер решил позаботиться о своем здоровье и лечь спать пораньше. Остальные, как и Куми, не могли справиться в одиночку с гнетущим чувством, охватившим их в бурную ночь.

Впрочем, представителей полиции, по-видимому, это не касалось.

– А-а! В сон так и клонит, – протянул инспектор Окума, вставая и сладко потягиваясь. – Прошлой ночью толком поспать не удалось. Работа.

Эйко позвала Тикако Хаякаву, чтобы та проводила полицейского в отведенную ему комнату.

Инспектор скрылся в двенадцатом номере, а Тикако сразу же вернулась в салон. Остальные оставались на местах и не собирались расходиться. Супруги Хаякава и Кадзивара не могли удалиться в свои комнаты на глазах у гостей и, поставив три стула, без лишней суеты расположились в проходе между салоном и хозяйственным помещением.

Часы показывали начало одиннадцатого. Телевизора здесь не было, и обычно к этому времени салон уже пустовал. Эйко подошла к стереосистеме и поставила «Весну священную» в исполнении оркестра с Колином Дэвисом.

Тогай и Ёсихико сидели рядом за столом. Напротив них с учебниками по медицине устроился Кусака.

– Послушай, – обратился к Ёсихико Тогай. – Я хочу спросить про клумбу. Ее оформление, то есть этот узор, где-то заказывали?

– Мне кажется, нет. Дядя Кодзабуро сам сделал набросок, позвали какую-то фирму по садовому дизайну – и всё.

– Он один это нарисовал?

– Вроде да. И когда приехала фирма, он все время стоял в саду и давал указания.

– Ого!

– Но это я только слышал. Сестрица Эйко рассказывала.

– О чем это вы разговариваете? – К ним подошла Эйко и присела рядом с Ёсихико.

– О клумбе.

– А-а… – Эта тема, похоже, ее мало интересовала.

– Страшное дело, если папе что-то придет в голову и он возьмется эту идею зарисовывать. «Подай это, принеси то…» Папа ведь в душе художник. Мне кажется, он никогда не хотел быть президентом компании. Что ему действительно нравится – так это рисовать под музыку Вагнера.

– Прямо так и говорит: «Подай это, принеси то»? – поинтересовался Тогай.

– В таких делах дядюшка настоящий диктатор, – подтвердил Ёсихико.

– Потому что он художник. Тогда собрался делать эскиз на алюминиевой фольге и послал меня за ней к Кадзиваре.

– За фольгой? Он на ней рисовал?

– Наверное. Так вот: фольгу он взял, а обратно не вернул. Кадзивара говорил, что без фольги он не может готовить, просил папу взять сколько надо, а остальное отдать. Но папа ничего отдавать не стал, а вместо этого послал меня за фольгой в деревню. Я пошла и купила в магазине.

– Ух ты! – удивился оторвавшийся от учебника Кусака.

Патрульный Анан аккуратно положил фуражку на стол и, сделав на лице подобающее месту выражение – слегка втянув пунцовые щеки, – занял место в самом углу.

– Можно вас? – тут же обратилась к нему Куми.

– Да, – отозвался полицейский, не пошевелившись и глядя прямо перед собой.

– Ваша фамилия Анан? Необычная какая… Это на Хоккайдо такие фамилии?

Не дождавшись ответа, девушка сделала уже шаг к бильярдному столу и вдруг услышала:

– Мой отец из Хиросимы, а бабка с Окинавы.

– А девушка у вас есть? – Куми захотелось помучить полицейского неловкими вопросами.

– Я не могу отвечать на такие вопросы, – поразмыслив, ответил Анан.

Куми вдруг схватила его за руку и потянула за собой.

– Давайте в бильярд сыграем, – предложила она.

– Я… не могу. Я здесь не для того, чтобы играть в бильярд.

Полицейский упирался, но Куми настаивала:

– Да ладно вам. Можете и играть, и работу свою делать, верно? Ведь вас сюда нас защищать прислали. А не умеете – так я вас научу.

Сабуро Усикоси непринужденно беседовал с Кодзабуро, но при этом время от времени с подозрением поглядывал на бильярдный стол, где начали игру Анан и Куми.

В это время Тогай и Ёсихико встали из-за стола, собираясь удалиться в свою комнату, и подошли к Кодзабуро, видимо, чтобы пожелать ему доброй ночи, но тот по какой-то причине жестом остановил их и тоже поднялся вместе с Усикоси. Потом подозвал Эйко, и все они подошли к бильярдному столу.

Анан, с увлечением гонявший шары, заметив Усикоси, тут же вытянулся по струнке. Кодзабуро рассмеялся и махнул рукой: «Продолжайте, продолжайте!»

Скучавший за столом Одзаки встал, бросил презрительный взгляд на Анана и шепнул Усикоси, что идет спать. Заметив это, Эйко попросила Тикако проводить инспектора в его комнату. Выполнив поручение, та вернулась в салон и снова уселась на свой стул.

Кодзабуро пребывал в хорошем расположении духа и с удовольствием демонстрировал не искушенному в бильярде Анану технику ударов. Усикоси с удивлением смотрел, как ловко Кодзабуро раскладывает шары по лузам. Но когда хозяин дома предложил следователю присоединиться к нему, тот со смехом отказался. Ему ни разу не доводилось играть в бильярд.

– Анан-сан, между прочим, имеет способности к бильярду, – сказал Кодзабуро, обращаясь к Эйко и Ёсихико. – Надо бы вам его потренировать. – Вы можете хоть всю ночь играть, – сказал он Анану. – Соседей у нас нет, да и мне как-то спокойнее, если вы тут будете бодрствовать. А мы завтра посмотрим, каких успехов вы добьетесь. Может, еще и сыграем с вами… Но если вдруг увидите убийцу, тренировку, конечно, придется прервать. Ёсихико! Эйко! Позанимайтесь с ним как следует. Мне кажется, ему ночь потренироваться – и он будет играть вполне прилично. Да вам будет неплохо, наверное, этой ночью побыть рядом с полицейским.

Что касается Усикоси, то он не видел в Анане никаких скрытых талантов, позволявших ему рассчитывать на успехи в бильярде, поэтому предложение Кодзабуро показалось ему необычным.

– Ну что, Усикоси-сан? Может, зайдете ко мне? Поговорим. Я бутылку коньяка припас… Не для какого-нибудь важного гостя, а для человека, с которым есть о чем поговорить. Все-таки после этого убийства чувствуешь себя не в своей тарелке. В такой вечер и коньяк вкуснее, если пьешь с офицером полиции.

– Не возражаю, – сказал Усикоси.

Тогаю, видимо, не хотелось одному подниматься в свою комнату, и он, не зная, куда себя деть, подсел к Кусаке.

Кодзабуро в сопровождении Усикоси уже сделал первый шаг по лестнице, устроенной в углу салона, но остановился, будто передумал, и сказал:

– Эх! Мне надо кое-что сказать Кикуоке-сан. Спит он уже или нет? Вы уж меня извините. Вместе со мной не сходите?

– Не вопрос.

Они пересекли салон и, спустившись по лестнице в цокольный этаж, остановились у двери с табличкой, на которой была выгравирована цифра четырнадцать.

– Не хотелось бы его будить… – пробормотал Кодзабуро и деликатно постучал в дверь. Ответа не последовало.

– Кикуока-сан! Это я – Хамамото. Ты уже спишь? – позвал он негромко. В цокольном этаже особенно хорошо было слышно завывание вьюги. – Не отвечает. Уже спит, наверное.

Кодзабуро покрутил дверную ручку. Дверь была закрыта.

– Ладно, пошли. Спит.

– А ничего? – спросил Усикоси.

– Нормально. Это не срочно, до завтра подождет.

Они покинули цокольный этаж. В салоне Кодзабуро отдал распоряжение Хаякаве: «Ночью будет холодно, так что прибавь отопление».

Затем Кодзабуро и Усикоси поднялись по лестнице, которая вела к «перекидному мосту» в башню. Немного погодя до салона донеслось скрежетание опускавшейся лестницы, смешанное с гулом ветра.

Куми Аикура утратила всякий интерес к бильярду, когда к игре подключилась Эйко, и, как только Кодзабуро ушел, она решила удалиться к себе.

В салоне остались Тогай, рассматривавший свой рисунок клумбы, сидевший за учебниками Кусака и собравшиеся у бильярдного стола Эйко, Ёсихико и Анан. Плюс супруги Хаякава и Кадзивара.