Тем временем в далёком Петербурге по рекомендации адмирала Евфимия Путятина и директора Азиатского департамента российского МИДа Егора Ковалевского канцлер Горчаков представил императору Александру II кандидатуру будущего посланника и начальника русских военных инструкторов в Китае – Николая Павловича Игнатьева. Он был только что произведён в генерал-майоры за успешное выполнение дипломатических миссий в абсолютно средневековых Хивинском ханстве и Бухарском эмирате. Это было немаловажно для, как выразился Александр II, «трудного и щекотливого дела» в Китае.

Принимая во внимание всю сложность задачи по реорганизации китайской армии, решением военного министерства в состав военно-дипломатической миссии Игнатьева включили гвардейских офицеров всех родов войск: штабс-капитана Семёновского полка Зейфорта, поручика лейб-гвардии сапёрного батальона Зейме, капитана гвардии конной артиллерии Баллюзека, поручика Лишина и топографа Шимковича. Им в помощь придали 7 низших чинов – опытных оружейных мастеров, сапёров и одного строевого унтер-офицера.

5 марта 1859 года офицеры, командируемые в Китай, были лично приняты царём в Зимнем дворце. На следующий день миссия генерала Игнатьева покинула Петербург и через Москву, Пермь и Иркутск отправилась к границам «Дайцинского государства».

За ними от Ижевского завода следовал обоз в 380 подвод с нарезными ружьями – их отправили не морем, а трудоёмким в то время сухопутным путём, чтобы сохранить секретность. В целях той же секретности инструкторы следовали отдельно от обоза с оружием. Пушек требуемых калибров на уральских заводах не оказалось, поэтому их запланировали отправить в течение весны из Петербурга на морских судах.

Однако в конце апреля Игнатьев получил известия, что цинские власти отказались ратифицировать Айгуньский договор 1858 года, по которому России отходил северный берег Амура, а Приморье передавалось в совместное ведение соседних государств. Ещё 23 января 1859 года из Пекина в российский Сенат ушло письмо с официальным отказом принять российских офицеров – это решение мотивировалось тем, что после ухода иностранных судов из Тяньцзиня маньчжурам удалось собственными силами восстановить береговые укрепления, разрушенные англо-французскими войсками. Что касается ружей и пушек, то цинское правительство просило отправить их через пограничный город Кяхта в монгольскую Ургу и сдать там местному правителю-«амбаню».

Находившийся в это время в Пекине российский представитель, сотрудник пекинской духовной миссии Пётр Перовский указал цинским чиновникам на связь ратификации Айгуньского договора с поставками оружия. В итоге Пекин отказался менять старые земли на новые ружья и пушки. Правда, по китайской традиции этот отказ не был прямым – в ответ на вопрос, в какой порт доставить пушки, цинские представители ответили, что с этим делом следует подождать два-три года, пока не будут решены проблемы с англичанами.

В итоге привезённые Игнатьевым капсульные штуцера остались в России и пошли на замену кремнёвых гладкоствольных ружей сибирских линейных батальонов, а 500 тысяч рублей, выданных Петербургом на «устройство военной части Китая», передали в Иркутское казначейство. В июне 1859 года Игнатьев прибыл в Пекин уже как «чистый» дипломат, а не глава миссии военных инструкторов. В столице цинского Китая в напряжённых переговорах он проведёт более двух лет.

Через десять дней после прибытия в столицу Маньчжурской империи русского генерала китайские войска у фортов Дагу разгромят британские канонерки. И в Англии появятся перерастающие в уверенность слухи, что именно русские управляли китайской обороной. Сведения о потенциальном военном сотрудничестве России и Китая будут нервировать Лондон, а в одной из шанхайских газет появится статья, утверждавшая, что с британских канонерок видели русских на батареях, слышали возгласы на русском языке и что многие англичане были ранены пулями от русских штуцеров. Видимо, кому-то из английских военных форты Дагу напомнили бастионы Севастополя…