Наманикюренные ногти Хейли блестят в свете настольной лампы, точно крошечные розовые рыбки. Она проводит рукой мне по лбу и со словами: «Так-то лучше» – садится обратно в бордовое пластмассовое кресло. Я понятия не имею, что не так с моим лицом. Волосок? Капелька пота? Возможно, оно просто просится, чтобы его почесали.

Хейли достает из сумки журнал и принимается его листать, то и дело переводя взгляд на меня и посылая сочувственную улыбку. Не поймите неправильно, я благодарен за то, что она меня навещает. Путь из Бристоля до больницы не близок, а ей нужно заниматься детьми, особенно малышом Итаном. Родители приходят раз в неделю. Садятся у моей кровати и разговаривают обо мне так, будто я все еще в коме и ничего не слышу. Говорят, что я осунулся, что мне нужен свежий воздух. Задаются вопросом, чувствую ли я боль, несмотря на все препараты.

Сны намного лучше, чем эта кошмарная жизнь. Во сне я могу встать с кровати и бегать по коридорам в пижаме. Могу сам есть и расчесываться, сам мыть себе задницу. Во сне я читаю газету и обсуждаю политику с медсестрами. Эмили, пританцовывая, заходит в комнату, и мы поем детские песенки. Играем в карты, идем гулять в больничный сад и устраиваем прятки среди деревьев. Есть ли в здешнем саду деревья? Я не знаю. Я никогда не покидаю комнаты.

Интересно, где она сейчас? Моя милая Эмили. В какие игры играет с Наташей? О ней почти не говорят, а если и произносят ее имя, то только полушепотом в углу палаты, где, как им кажется, я их не услышу. У Хейли делается понурое лицо, мать начинает плакать. Они говорят о ней в прошедшем времени, будто она умерла. Поначалу я был в замешательстве, но потом все стало ясно. Видит бог, я достаточно времени пролежал здесь, подобно живому трупу, чтобы во всем разобраться.

Это огромный ментальный пазл из тысячи деталей. Когда-то мы всей семьей на Рождество собирали большие пазлы. Мать высыпала детали на карточный стол, и каждый, кто проходил мимо, собирал кусочек. Мне нравилось собирать от углов к центру. Хейли, наоборот, сразу начинала с середины и двигалась к краю. Зачастую это были репродукции картин великих художников: «Подсолнухи» Ван Гога или «Натюрморт с корзиной яблок» Сезанна. Но нас никогда не интересовало само изображение: удовольствие доставлял процесс. Мы с Хейли даже дрались за то, кто поставит последнюю деталь.

Пазл в моей голове совсем не похож на те, что мы собирали на Рождество. Это не застывшее изображение, оно движется, как кино, как документальный фильм из миллиардов деформированных пикселей. Там есть и диалог. Поначалу я слышал только какие-то звуки, потом отдельные слова, потом фразы, но теперь могу проиграть разговоры между всеми персонажами.

Для начала я собираю фон. Небо и общий пейзаж, купы деревьев и кустов, серо-зеленые от загрязнения в воздухе. К сожалению, все эти фрагменты выглядят почти одинаково, но пока не закончишь эти большие куски фона, нельзя перейти к мелочам. А дьявол в мелочах, как говаривал мой адвокат. Я всегда занимался сюжетом в целом, декорации за меня прописывали те, кто менее талантлив, но теперь мне некому помочь. И вот, через несколько месяцев моего лежания здесь, в течение которых я мысленно складывал свой документальный пазл (неужели я только что изобрел новый жанр?), финальная версия готова. Это увлекательный личный взгляд на причину одной из самых страшных аварий в истории автомобилизма, фильм, который потянет на премию BAFTA, не менее. Но самое главное, это экранизация реальной истории похищения. Позвольте, я вам расскажу.

Итак, у нас есть главный герой. Немного за сорок, но выглядит на тридцать пять, хорош собой, ухоженный, все волосы на месте. Он едет по автомагистрали вместе с бывшей женой и дочерью от второго брака. Вот только бывшая жена на самом деле больше не бывшая, потому что они снова вместе. Представьте Ричарда Бертона и Элизабет Тейлор: не могут ужиться, не могут жить друг без друга. Ну, вы поняли. Это любовная история XXI века. Сказание о людях и их запутанных жизнях.

Как я уже сказал, они едут по магистрали, по М25, в Хитроу. В Канаде их ожидает новая жизнь. Знаю, о чем вы подумали: Канада не самое гламурное место назначения – если хотите, давайте сменим. Пусть будет Лос-Анджелес или Нью-Йорк, мне без разницы. Пусть будет гребаный Пекин, если китайцы захотят спонсировать. Или Москва. Место назначения не имеет значения; важно только предвкушение, эмоциональное воодушевление. У нас тут новое начинание, осуществление мечты всей жизни, влюбленная пара с прекрасной маленькой девочкой, которые направляются в землю обетованную, и все наконец идет по плану. Уловили?

Наш герой чувствует себя хорошо, несмотря на ужасные травмы, нанесенные ему второй женой. Она, кстати, настоящая мегера, агрессивная, буйная. Наш герой отчаянно стремится увезти дочь подальше от этой психопатки, пока она не причинила еще больше вреда, и опасается, как бы она не выбила судебное распоряжение, запрещающее ему вывоз Эмили (имя ребенка) за границу. Опасения не слишком обоснованы, потому что вряд ли у нее хватит смелости, но все равно он вздохнет спокойно, только когда они пройдут паспортный контроль и окажутся в самолете.

Машину ведет бывшая жена, нынешняя любовница. Давайте пока назовем ее Джен – имена можно поменять, если вам не нравится. Она едет так, будто куда-то опаздывает, что сбивает его с толку, потому что самолет только завтра и они не ограничены во времени. Он отмечает, как побелели костяшки ее пальцев, сжимающих руль, но не придает этому значения. Все его мысли сосредоточены на Канаде (или любой другой локации). Он ждет не дождется, когда они приедут в отель и он сможет принять душ, заказать холодного пива. Путь из Озерного края был неблизок, и действие обезболивающего успело выветриться.

Так вот, представьте, как они едут в своей серебристой «Мазде», лавируя в транспортном потоке, подъезжая вплотную к другим машинам и мигая фарами, чтобы им уступили дорогу. На М25 не так легко превысить скорость, но Джен, черт возьми, почти удается. А потом они оказываются позади грузовика на средней полосе, и ей приходится ехать медленнее.

Наш герой невзначай бросает взгляд на соседнюю полосу, чувствуя собственное превосходство, как человек, чья машина быстрее и лучше выглядит. И думает: «Чтоб меня, та женщина в старой задрипанной «Фиесте» похожа на мою суку-жену». Он посылает ей в окно враждебный взгляд, просто так, ради удовольствия.

Она смотрит на него в ответ. Их взгляды встречаются, и она отшатывается, будто ее ударили в грудь. Это поворотный момент. Когда он понимает, что она и есть его сука-жена. Здесь можно остановить кадр или, наоборот, очень быстро приблизить, я не знаю, я же не режиссер, но вы понимаете, о чем я. Это важный момент.

«Фиеста» остается позади, но его мысли все еще мечутся. Какого хрена она здесь делает, почему едет на какой-то незнакомой машине, одна, по тому же отрезку магистрали, в то же самое время? Неужели бывают такие совпадения? Вряд ли.

– В чем дело? – спрашивает Джен. По голосу слышно, что она нервничает. Ее самообладание висит на нитке – дерни, и та оборвется.

– Наташа! – кричит наш герой, размахивая руками. – Там Наташа!

– О чем ты? – Она прибавляет газу, глядя прямо вперед, на дорогу, не осмеливаясь повернуться к нему. Пытается скрыть панику, но он видит ее страх по белкам ее глаз, чует его.

– Наташа! В той машине, за рулем!

– Не неси чепухи. Она не умеет водить.

– Она умыкнула мой гребаный «Рэндж Ровер», – огрызается он. (Забыл упомянуть, она не только буйная, но еще и воровка. И ездит без прав.)

Его руки костенеют от гнева, ладони сжимаются в круглые твердые кулаки. Джен бросает встревоженный взгляд в зеркало заднего вида, и в этот самый миг герой понимает, что женщины сговорились против него. Понимание приходит за долю секунды. Теперь он все знает.

– Останови машину.

– Что?

– Останови машину. Живо. Я поведу.

– Но, Ники… тебе нельзя…

– Останавливай, мать твою!

– Нет! Не глупи. Успокойся!

Он хватает за руль, и машина виляет влево. Кажется, кто-то давит на гудок, и Джен, дернув за руль, возвращает их на свою полосу.

– Хватит! Отвали! – она больно бьет его локтем, но он не отпускает.

– Я знаю, что вы задумали, – вы ведь сговорились, так?

– Пусти! Ты же нас убьешь!

– Где ты собиралась передать Эмили? В отеле? В аэропорту?

Раздается громкий скрежет, когда они задевают первый грузовик. Машина отскакивает и летит на соседнюю полосу, точно игрушка по скользкому полу. Дальше начинается нечто несусветное. Все вокруг тормозят или пытаются свернуть в сторону, но все равно сталкиваются друг с другом, как машинки в парке аттракционов. Слышны визг тормозов, звуки ударов, грохот. Какая-то машина переворачивается в замедленной съемке, в воздухе пролетает тряпичная кукла в человеческий рост.

Ну, вы представляете. Мы говорим о разрушении, пылающей преисподней, взрывах. Знаю, звучит слишком дорого, но многое можно сделать с помощью спецэффектов и анимации.

После, когда все успокаивается, наступает момент тишины. Неподвижности. Лицо нашего героя погружено во что-то мягкое. Он открывает глаза, и ему кажется, будто он лежит на облаке. Он чувствует запах бензина: тот проникает через его ноздри прямо в голову. Машина наполняется дымом.

Мы показываем его лицо крупным планом, когда он поворачивает голову. Потом переходим к противоположной камере и показываем, что видит он. Он смотрит на Наташу. Она стоит, глядя на него в ответ холодными, полными ненависти глазами. Снова переключаемся на героя. Он в смятении, теряет сознание. Настоящая ли она или кошмарное видение? Нет, настоящая. Она здесь и собирается украсть его дочь. Он пытается схватить ее, но не может поднять руку. Его сознание расплывается. Последнее, что он видит перед тем, как погрузиться в темноту, – это то, как Наташа залезает на заднее сидение и начинает возиться с ремнями Эмили.

В следующей сцене он, уже парализованный, лежит в больнице. Бабочка, булавка, стеклянный колпак – понимаете, о чем я?

Иногда мне снится, что мы снова дома. Я ползаю на четвереньках по гостиной с Эмили на спине, изображая лошадку. Или уже вечер, и я несу ее на плечах купаться. Наполняю ванну и сажаю туда Эмили. Часто там присутствует и Наташа: она прислоняется к дверной раме, смотрит, как мы играем, и смеется, когда Эмили измазывает мне лицо пеной. Меня бесит, что она вторгается в мои сны и выглядит при этом такой счастливой, совсем как дома, в моем доме. Она все портит.

Мне отчаянно хочется показать Хейли мой фильм-пазл. Или просто рассказать ей мою историю. Но я не могу донести слова из мозга до рта. Я слышал разговор врачей с моими родителями. Мой мозг заново восстанавливает все нейронные связи, будто меняет проводку в старом доме, – это сложное дело, и закончится оно нескоро. А может, вообще никогда. Но я надеюсь, что однажды щелкнет магический включатель, и – вуаля! – я открою рот и заговорю. Польются восхитительные слова. Длинные гладкие фразы. Изящно сформулированные абзацы, целые страницы правды.

И как только Хейли узнает, она все исправит, в этом я не сомневаюсь. Она моя младшая сестричка, она захочет мести и справедливости так же сильно, как того хочу я, а может, и сильнее. Хейли выследит Джен с Наташей и уничтожит их обеих. Она найдет Эмили и приведет ее назад ко мне.

Все, что мне нужно, – это сказать лишь слово.