В начале 80-х в Риме проходил биеннале, в переводе на русскиий это нечто вроде выставки) под названием «Я вор». Каждый из приглашенных кинорежиссеров, а режиссеров пригласили из многих стран, должен был назвать имя маэстро, чьи фильмы оказали влияние на его творчество, показать фрагменты из его фильмов, объяснить, в чем выражается это влияние, и показать свой собственный фильм.
Из Советского Союза пригласили Бондарчука, Тарковского и меня. Меня потому, что на предыдущем фестивале в Венеции «Осенний марафон» был признан лучшим фильмом.
Я назвал своим кумиром Федерико Феллини и попросил показать два отрывка из его фильма «Восемь с половиной», а мой – из «Осеннего марафона». К моему великому удивлению оказалось, что из всех приглашенных имя Феллини назвал я один. Остальные, видно, решили соригинальничать и назвали фамилии режиссеров, которых мало кто знал. Это сообщил мне Тонино Гуэрра, они с Лорой встречали меня в аэропорту. И еще Тонино сказал, что Феллини хочет прийти сегодня вечером на просмотр.
– Не надо, – попросил я. – Если я буду знать, что Феллини в зале, я ничего сказать не смогу, меня «замкнет». Такое со мной бывало, если на съемку приходила моя мама: я «зацикливался» и двух слов связать не мог. Тонино пообещал передать Феллини мою просьбу.
Вечером за мной в гостиницу заехал Валера Нарымов, представитель Совэкспортфильма в Италии, и мы поехали в кинотеатр. И тут я спросил (не иначе, как интуиция сработала):
– Валера, а ты проверил, в «Осеннем марафоне» есть субтитры?
– Конечно! Он же был в Венеции!
– Давай проверим.
Остановились, достали из багажника яуф, открыли коробку, отмотали пленку. Интуиция не обманула – субтитров не было. Кто-то проделал сложную работу: пленку с субтитрами увез из Венеции в Москву, а в Рим привез другую, без субтитров. Что делать? Зал для синхронного перевода не оборудован, без субтитров показывать «Осенний марафон» бессмысленно…
Тут я вспомнил, что прежний представитель Совэкспортфильма, который был до Валеры, говорил мне, что у него есть «Не горюй!» с итальянскими субтитрами. Развернули машину, поехали, разыскали яуфы с фильмом… И на биеннале после фрагментов из «Восьми с половиной» вместо «Осеннего марафона» показали «Не горюй!» А на следующий день утром мне в гостиницу позвонил Феллини, поблагодарил за теплые слова в его адрес и похвалил мой фильм. Он, оказывается, не послушался Тонино, пришел-таки на мой вечер и посмотрел «Не горюй!». А уже в аэропорту (я улетал в тот же день) Тонино и Лора вручили мне подарок от Феллини – два его собственных рисунка. Теперь рисунки маэстро висят у меня в комнате на самом почетном месте, в самых красивых рамках. А с самим маэстро я так и не встретился.
И я очень благодарен тому, кто увез пленку «Осеннего марафона» с субтитрами. «Осенний марафон» – фильм неплохой, но я не уверен, что он так же понравился бы Феллини, как «Не горюй!» И я тогда не получил бы «Амаркорд» – самый ценный для меня приз из всех моих призов.
Между прочим. Мне часто снится один и тот же сон: мне говорят, что я не сдал какой-то экзамен и меня откуда-то отчисляют. Откуда – я не знаю, но каждый раз просыпаюсь очень расстроенный.
И я, кажется, знаю, почему этот сон ко мне прицепился. Вот я оглядываюсь назад и понимаю – сколько в моем творчестве случайностей! Взять хотя бы те четыре фильма, о которых я написал, – каждый из них появился как результат цепочки случайностей. И остальные десять так же. И даже Феллини увидел «Не горюй!» совершенно случайно.
Когда превозносят мое творчество – не скрою, конечно, приятно, но чувствую я себя при этом, примерно, как безбилетный пассажир в трамвае: вот сейчас войдет контролер, оштрафует и попросит выйти вон!
Кто-то считает моим лучшим фильмом «Я шагаю по Москве», кто-то – «Осенний марафон», кто-то – «Кин-дза-дза» или «Слезы капали». Но подавляющее большинство убеждены, что мой лучший фильм «Не горюй!»: «Ты, Данелия, грузин, поэтому у тебя это так и получилось».
Не знаю, может быть, и так.
До войны мама каждое лето отвозила меня в Тбилиси, и я жил в доме маминой сестры Верико Анджапаридзе.
Дом Верико стоял в переулке, на холме, название которого переводится на русский как «Гора раздумий». Муж Верико, дядя Миша Чиаурели построил этот дом на том месте, где они с Верико в первый раз поцеловались.
Дом Верико был двухэтажным, с большой залой, заасфальтированной верандой на втором этаже и двориком, где росли два дерева, орех и вишня. Под холмом, в овраге, бежала Вера-речка, а на том берегу – забор и деревья. Зоопарк.
А во дворе жила кавказская овчарка Бутхуз.
Летом, когда было жарко, меня и моих двоюродных братьев Рамаза и Джиу укладывали спать на веранде: на асфальт стелили два матраса. Мы лежали и смотрели на звезды, Рамаз показывал, где Полярная звезда, Большая Медведица, Созвездие Гончих Псов… Звезды в Тбилиси больше и ярче, чем в Москве, – юг!
Внизу, в овраге, шумела Вера-речка и изредка доносились крики зверей. И мне часто снилось, что из зоопарка удрал лев и идет к нам, и я просыпался. Но мне было не страшно – рядом лежали братья. А в доме напротив, в окне, был виден силуэт девушки – она играла на рояле.
Так я все это вместе и запомнил: звезды, братья, вальс Шопена и запах акации. Детство…
Сейчас дом Верико уже не тот. Асфальтированной веранды на втором этаже нет – Верико после смерти мужа второй этаж продала. После ее смерти Софико хотела откупить его обратно, но владелец не согласился, и Софико надстроила третий этаж. Там она и живет с семьей – со своим мужем Котэ Махарадзе и детьми. А на первом этаже Софико устроила музей своих родителей Верико Анджапаридзе и Михаила Чиаурели, и театр одного актера. Ореха и вишни тоже нет, во дворе сделали маленький бассейн. И оврага давно нет, и Веры-речки нет – ее загнали в трубу под землю, а на ее месте теперь широкая улица…
А раньше в доме Верико жили: Верико, дядя Миша Чиаурели, их дети Рамаз и Софико, Джиу – сын умершего старшего маминого брата, Отар – сын дяди Миши Чиаурели от первого брака, старшая сестра дяди Миши толстая Наташа, двоюродная сестра дяди Миши Анико, домработница Нюра, бонна Софико по кличке Ляпупедор и поклонница Верико хромая Тина.
Бабушка (мама Верико и моей мамы), которую все звали Бута, жила отдельно, но когда в сорок втором году упала и сломала бедро, тоже лежала в доме Верико. Часто бывали и другие родственники: средний брат мамы Леван, его сын Тимур, мой ровесник, его дочка Кети – ровесница Софико, племянники бабушки Буты братья Иващенко – Жоржик и близнецы Игрунчик с Олежкой. И Мишурка – актер кукольного театра. Еще в доме не ночевал, но постоянно присутствовал шофер Чиаурели Михаил Заргарьян по прозвищу Профессор. И каждый вечер приходили в гости актеры из театра Верико, работники киностудии и дальние родственники, которые во время войны из-за комендантского часа оставались ночевать…
В старости все видится как в бинокль: чем дальше, тем лучше…