Полустанок
Мой друг Олег Жагар говорил, что жизнь человека состоит из драки и любви. Любовь – это любовь, а драка – это работа. Для женщины главное – любовь, для мужчины – драка. И я почти целиком посвятил себя драке. Когда работал, ни о чем другом думать не мог, и очень мало внимания уделял своим детям – Ланочке, Кольке, Кириллу…
Многих, о ком я пишу в этой книжке, уже нет. Для меня самое страшное – что нет Кольки, моего Коленьки. Часто думаю – увидимся мы еще или нет? Так хочется увидиться. И извиниться. Перед ним, перед родителями, перед другими…
Мне почему-то кажется, что еще увидимся, что эта жизнь – не начало и не конец. Набоков писал, что жизнь – только щель слабого света между двумя идеально черными вечностями. А мне кажется, жизнь – полустанок: ехал в поезде, сошел на полустанке, потом поедешь дальше. Только, пока ты на полустанке, ты не помнишь предыдущего пути и не знаешь, что будет потом. А там, в поезде, ты снова встретишь тех, кого хочешь встретить… Мне повезло, я хочу встретить многих.
Канны
Фильм «Я шагаю по Москве» был отобран для показа в Каннах. В Канны посылали четверых: Баскакова, Галю Польских, Михаила Шкаликова из иностранного отдела Госкино и меня.
Перед поездкой меня вызвал в Госкино недавно назначенный зам. начальника иностранного отдела.
– Георгий Николаевич, вы бывали за границей. Какие там задают провокационные вопросы?
– Да вроде никаких. Ну, спрашивают, почему в наших картинах нет секса.
– А вы что?
– А я говорю, потому что нет такой необходимости: в нашей стране с рождаемостью все в порядке.
На том разговор и кончился.
Мы с Мишей Шкаликовым прилетели на два дня раньше Баскакова и Гали (сейчас уже не помню, почему). Когда мы встретили Баскакова и Галю в аэропорту в Каннах, первые слова Гали были:
– Георгий Николаевич, что они тут про секс спрашивают?!
(Галя прошла инструктаж в Госкино.)
На следующий день после показа нашего фильма была пресс-конференция. Прямая трансляция по радио, множество корреспондентов, доброжелательные вопросы. Поднялся американский журналист:
– У меня нескромный вопрос к Галине Польских, если она разрешит, я его задам.
И вся Франция по радио услышала испуганный Галин возглас:
– Ой, Георгий Николаевич, это он про секс!
– Мадам Польских разрешает задать вопрос, – перевел Шкаликов.
Американец что-то спросил, и Галя, не дожидаясь перевода, твердо заявила:
– Не волнуйтесь, мистер! С рождаемостью в СССР все в порядке!
– Галина Александровна, – прошипел Шкаликов. – Он спрашивает, сколько тебе лет.
На вид тогда Гале было шестнадцать-семнадцать.
Канны. 1963 год. Пресс-конференция. Мы с Галей Польских отвечаем на вопросы.
Канны. В. Е. Баскаков, Г. Польских и я.
Главная достопримечательность Каннского фестиваля – знаменитая ковровая дорожка на лестнице в фестивальный кинотеатр. По ней поднимаются звезды. И перед этой лестницей все время в любую погоду с утра до ночи стоит тысячная толпа. Прежде чем попасть на лестницу, надо пройти сквозь кордон полицейских. Пускают только по аккредитации и только в «бабочках».
У меня болезнь – если фильм мне не нравится, дольше десяти минут я его смотреть не могу, ухожу. В первый же раз, когда я сбежал из зала и вышел на лестницу, раздались приветственные выкрики и аплодисменты. Оглянулся – кроме меня, на лестнице никого нет. Меня приветствовали! Раз я стою на ковровой дорожке с аккредитацией на груди и в «бабочке», значит, я не хрен собачий, а кто-то… Я помахал рукой, сбежал по лестнице, дал несколько автографов и пошел купаться.
Все-таки приятно, что фанаты кино на Каннском фестивале еще глупее, чем наши.
И так повторялось почти каждый день. В Каннах я потом бывал несколько раз и должен сказать, что неинтересных и занудных фильмов на этом фестивале ничуть не меньше, чем на любом другом.
В тот раз на Каннском фестивале до конца я досмотрел только три фильма: японский «Женщина в песках», французский «Шербурские зонтики» и «Я шагаю по Москве» (два раза, на утреннем и вечернем просмотре), Как оказалось, вкус жюри совпал с моим – главный приз получили «Шербурские зонтики», специальный приз – «Женщина в песках», а «Я шагаю по Москве» отметили за оригинальную режиссуру.
Банка пива и американская звезда
В Каннах нас пригласил на ужин западногерманский дистрибьютер Сергей Гамбаров – с ним я познакомился в Карловых Варах.
Родители Гамбарова эмигрировали из России еще до революции. Гамбаров занимался прокатом советских фильмов в Европе, а на фестивалях опекал наши делегации.
В Каннах Гамбаров заехал за нами на такси и повез всю делегацию (Баскаков, Шкаликов, Польских, Данелия) – отведать французской ухи в рыбный ресторан, хозяйка которого была его старой приятельницей. После десерта Гамбаров спросил, что бы мы хотели посмотреть.
– Стриптиз, – сказал я.
– Нет, на стриптиз я с вами не пойду. Все советские сначала просят повести их на стриптиз, а потом говорят «фу, какая гадость»!
– Я не скажу, – пообещал я.
Гамбаров посмотрел на Баскакова.
– Ну, раз делегация хочет… – пробурчал Баскаков.
Хозяйка ресторана оказалась и хозяйкой маленького стриптиз-клуба «Мулен-руж», и она повезла нас в этот клуб на своем «Ситроэне». Когда вылезали из машины, я замешкался, Миша Шкаликов захлопнул дверь и прищемил мне палец – боль такая, что круги в глазах. Пришел в себя в маленькой артистической комнате, куда отвела меня хозяйка: стою у стола в смокинге и при «бабочке», держу палец в бокале виски со льдом. А вокруг – полуголые девушки: белые, черные и желтые. И все жалеют меня…
Перевязали палец платком, и я пошел в зал. Зал был небольшой – столиков десять. Наша компания разместилась за столом у площадки. Хозяйка тут же заказала мне «дабл виски» – для обезболивания.
Первой вышла японка – она сначала подошла к нашему столу, спросила, как я себя чувствую, а потом поднялась на площадку, потанцевала и стала раздеваться.
По лицу Баскакова было видно, что ему уже очень хочется сказать «фу, какая гадость!», но сдерживается.
Следующей вышла негритянка. Она тоже подошла к нашему столу, ласково погладила меня по волосам и пошла раздеваться. И все остальные девушки сначала подходили ко мне, спрашивали, как я себя чувствую, а потом принимались за дело.
– Откуда они тебя знают? – спросил Баскаков.
– Как откуда? Мы же со Шкаликовым на два дня раньше вас приехали. Вот и изучали их быт, их нравы.
Хозяйка активно занималась моим лечением и все время заказывала мне «дабл-виски». Я не отказывался, пил, – и чем больше «вылечивался», тем большую нежность испытывал к «артисткам». И жалел их: бедные сестренки мои, чем вынуждены заниматься… И я взял такси, поехал в «Карлтон», сказал руководителю американской делегации Джеку Валенти, что согласен снимать в Голливуде фильм, взял аванс и поехал обратно в клуб. По дороге остановился, чтобы купить цветы. Продавщица стала торговаться…
– Гия, проснись, – разбудил меня голос Шкаликова.
Открываю глаза. Я лежу на кровати в своем номере, одетый… Рядом стоит Шкаликов.
– Десять часов. Иди завтракать, а то там закроют.
– Не хочу… Миш, я вчера как…
– Все нормально. Вот только о чем ты беседовал с…? – и Шкаликов назвал имя всемирно известной американской звезды. (Здесь я ее называть буду Джейн Смит.)
– Где? Когда?
– Вчера ночью, на лестнице.
И Миша рассказал, что они с Баскаковым довели меня до номера, потом он пошел к Баскакову переводить статью, а когда шел к себе, увидел: я и Джейн Смит сидим посередине лестницы, ведущей из вестибюля в ресторан, она плачет, а я ее утешаю и сопли платком утираю. Миша хотел меня увести, но личная охрана Джейн его отогнала.
– Разыгрываешь?
– Пить надо меньше. Как палец?
Я посмотрел.
– Ноготь чернеть уже начал.
– Ну, извини. Ладно, поправляйся. Пойду, газеты куплю, – и Миша ушел.
«Я сидел с Джейн Смит… Каким образом? Смит вчера прилетела в Канны, и по этому случаю был большой шухер. Перекрыли движение на набережной, у гостиницы стоял кордон из полицейских и с утра дежурила толпа любопытных… Да кто бы меня к ней подпустил?! И на каком языке я ее мог утешать? Нет, чушь собачья! Разыгрывает…»
Стук в дверь – Галя Польских:
– Георгий Николаевич, Миша сказал, вы плохо себя чувствуете, – она поставила на стол бутылку пива. – Вот.
– Это он прислал?
– Да нет, я здесь внизу в буфете купила, – и Галя пошла к двери. «Дура набитая! Здесь в двадцать раз дороже, чем на улице!», – подумал я.
– Галя, подожди, сейчас деньги отдам. Ты сколько заплатила?
– А какая разница, у вас все равно денег нет. Вы все вчера на цветы потратили, для этих… сестренок своих. Как ваш палец?
– Ноготь чернеет уже…
– Пройдет. Ну, отдыхайте.
Галя ушла.
Я выпил пиво. Стало полегче. Проверил бумажник, пошарил по карманам – ни франка. Посмотрел в меню напитков, которое лежало на тумбочке, сколько стоит пиво. Ну, Галина Александровна! Ухнула на бутылку пива половину своих несчастных денег. А дома у нее ребенок, муж, мама… Да и у самой ничего нет – платье и то одолжила у Жанны Прохоренко… И для кого – для человека, который ей ни одного приветливого слова не сказал! (Галя мне была симпатична, и я все время был с ней подчеркнуто сух и официален, чтобы она этого не заметила – а то еще решит, что заигрываю, пользуясь служебным положением.) Ладно, в Москве чего-нибудь придумаем…
Между прочим. Дорогой читатель! Я понимаю, что, может быть, тебе уже надоело, что в моем повествовании часто и много пьют. Может быть, тебе хочется сказать, что надо было бы подсократить эти эпизоды или вообще от них избавиться. И я тебя понимаю, но пойми и ты меня: вот уже пятнадцать лет, как я не беру в рот ни грамма спиртного, и поэтому мне сейчас приятно хотя бы вспомнить это безобразие… И, может быть, даже иногда несколько преувеличить. Поэтому терпи – пить будут и дальше. И не меньше.
