Рис. 3

(Сценарий для уравновешивания пессимизма «Возвращения к ВГУ».)

• В нашей эпохе есть тенденции, говорящие в пользу этого оптимистического сценария:

• Пластичность человеческой психики (даже за время существования одного поколения). Когда у людей есть надежда, информация и общение, просто диву даешься, как быстро они начинают вести себя с мудростью, далеко превосходящей мудрость элит.

• Эти тенденции усиливаются благодаря Интернету, даже если мы не будем двигаться к сингулярности. Моя последняя книга, «Конец радуг», может служить иллюстрацией этого наблюдения (в зависимости от того, как интерпретировать признаки появления игроков, начинающих выходить за пределы человеческой природы:-)).

• Этот сценарий подобен тому, что приводит Гюнтер Стент в работе «Приближение Золотого века, взгляд на окончание прогресса» (The Coming of the Golden Age, a View of the End of Progress), – только в моем варианте у нас будут тысячи лет, чтобы разобраться с последствиями закона Эдельсона.

• Уменьшение численности населения (уход траектории влево) – вполне мирная и положительная тенденция, в конечном счете приводящая к универсальному высокому стандарту жизни.

• В самой долгосрочной перспективе имеется некоторый рост и энерговооруженности, и населения.

• Наша цивилизация очевидным образом приходит к долговременному убеждению, что многочисленное и удовлетворенное своей жизнью население – лучше, чем малочисленное и неудовлетворенное. Существует и обратная точка зрения. Вероятно, со временем будут испробованы обе возможности.

• Так что же произойдет на дальнем конце этого «долгого сейчас» (20 или 50 тысяч лет спустя)? Даже без сингулярности кажется разумным предположить, что в какой-то момент наш вид каким-то образом усовершенствуется.

• Политическое предположение (применимое к большинству из этих сценариев): [молодые] старики полезны для будущего человечества! Поэтому исследования в области продления жизни могут оказаться важнейшим фактором долговременной безопасности рода человеческого.

• Это предположение впрямую отрицает утверждение, будто многочисленность стариков омертвляет общество. Я говорю не о тех беспомощных стариках, которых мы с незапамятных времен знаем (и которыми постепенно становимся). Мы понятия не имеем, на что похожи молодые глубокие старики, но их существование может нам дать нечто вроде тех преимуществ, какое давало первобытным людям наличие очень старых членов племени (от 35 до 65 лет).

• Перспектива «долгого сейчас» представляется очень естественной тому, кто ожидает, что не только его пра-пра-пра… правнуки будут жить через пятьсот лет, но, возможно, и он сам тоже.

• И когда мы углубимся далеко в будущее, то у нас будут не только дальние перспективы, но и люди, которые жили в отдаленном прошлом.