– Даш, я тут подумал…в общем… нам надо развестись, – промямлил мой муж Олег, вернувшись утром домой из затяжной командировки. Версию про командировку он предложил, спешно отбывая в прошлую субботу со спортивной сумкой наперевес.

Слова о разводе я выслушала, согнувшись в три погибели в тесной прихожей и пытаясь стащить с ног зимние сапоги. С правым проблем не возникло, а на левом то и дело в самый неподходящий момент заедает молния. Сейчас был как раз такой случай, и я безуспешно дергала «язычок», силясь освободиться от оков. Олег покосился в мою сторону, сделал вид, что не замечает моих потуг, легко скинул свои модные ботинки из темно-коричневой кожи и проследовал в комнату.

Сегодня двадцать восьмое февраля, вторник. Этот день недели моя лучшая подруга Женька считает самым невезучим. Говорит, все несчастья приключаются с ней именно по вторникам. Хотя что у Женьки за несчастья? Смех один! Мобильник в метро «увели», с матерью в очередной раз поругалась, каблук на новых туфлях сломала.

Вот мне вторник и в самом деле подкинул проблему…. Впрочем, если честно, все началось задолго до этого злополучного дня. Может, в какой-то другой из вторников, которые случаются в нашей жизни с унылой периодичностью один к семи.

Я, наконец, справилась с упрямым сапогом, надела домашние тапочки и тоже направилась в комнату. Олег стоял возле окна спиной ко мне. Руки в карманах, спина напряжена – волнуется. Я уселась на диван и спросила:

– Ну, и что дальше?

– Как это – что дальше? – Муж отклеился от окна, нервным жестом взлохматил волосы и уселся в кресло напротив.

Командировка, по всей видимости, выдалась насыщенная, потому что Олег выглядел измотанным и невыспавшимся. Однако выразительные круги под покрасневшими глазами его не слишком портили: муж и в юности был очень привлекательным, а с годами прямо-таки расцвёл. Роста Олег не очень высокого, зато фигура отличная, ничего не скажешь. Одеваться умеет стильно, и лицо симпатичное: глаза большие, нос прямой, губы красиво изогнуты.

Только усики он зря отрастил: какие-то они реденькие, жёлтенькие, чахлые. Вот у моего папы были усы так усы! Как у Будённого. Когда он чмокал меня в щечку, усы кололись. Я морщилась, а папа хохотал. Собственно, это моё единственное воспоминание об отце. Они с мамой развелись, когда мне было три года. Отец ушёл к другой женщине, и больше ничто в нашей с мамой жизни о нём не напоминало, кроме алиментов. Меня ни разу не навестил, а своими шикарными усами, наверное, щекотал сына от новой жены. Лет восемь назад мама случайно столкнулась с отцом на улице, так и выяснилось, что у меня есть сводный брат по имени Вовка, на четыре года моложе.

Мы с Олегом сидели, смотрели друг на друга и молчали. Потом муж светским тоном осведомился:

– Лиза в садике?

– В садике. Я как раз оттуда.

Лиза – это наша двухлетняя дочка. В сентябре мы отдали её детский сад. Процесс привыкания продолжается до сих пор. По-моему, дочь просто счастлива, когда у неё с вечера поднимается температура и начинают лить сопли: ведь это означает, что в садик ей завтра не надо. А болеет она с осени по кругу: то кашель, то насморк, то горло. Участковый педиатр меня успокаивает: адаптация, потерпите. Я терплю, но всякий раз, когда замечаю, что у Лизы снова горячий лоб или она часто сглатывает во сне, меня колотит и выворачивает наизнанку. В общем, детские болячки – это тема для отдельного разговора. Сейчас не об этом.

После нового года я устроилась в Лизин садик воспитательницей. У меня педагогическое образование, до декретного работала учительницей истории, но возвращаться в школу всё равно не собиралась. Так почему бы не пойти в воспитательницы?

– А ты, значит, сегодня во вторую смену, – констатировал муж.

Я промолчала.

– Даш, ты, может, не поняла… – Олег перевел дыхание и осторожно продолжил:

– Я хочу развода.

– Всё я поняла, Олежек. Давай ближе к делу. А то мне еще в соцзащиту перед работой надо заскочить.

– В соцзащиту, – эхом откликнулся Олег. – И ты что же… не против?

– Почему против? Очень даже за, – сухо ответила я.

Вы, наверное, подумали, что за чёрствая баба. У неё жизнь рушится, а она в соцзащиту собралась! Никакая я не каменная, просто за тот год, что у Олега роман с коллегой по работе Сонечкой, уже успела пройти все стадии, которые описаны в учебниках по психологии: отрицание, неверие, обида, гнев, самобичевание, разочарование. И истерики были с битьем посуды, и слёз три бочки выплакано. Тем более что Олег оказался из тех мужчин, которые предпочитают отрезать собаке хвост по кусочку.

То есть сначала блудный муж мне сам во всем признался. Потому что человек он, по его убеждению, честный и совестливый. Каялся, пару раз горестно всплакнул, в ногах валялся, клялся, что больше ни-ни…

Только я стала понемногу отходить от шока и кое-как сумела смириться и простить, как он опять пустился во все тяжкие. Но теперь версия была другая. Выяснилось, что во всем виновата жена. Потому что не понимаю, не поддерживаю, не даю развиваться, перестала быть интересной женщиной, говорю только о присыпках и подгузниках, обабилась и распустилась. С Сонечкой у него фейерверк, взрыв эмоций и сексуальные праздники.

А со мной, выходит, суровые военные будни.

Потом две эти стадии последовательно сменяли друг друга раза четыре: то Олег бил себя пяткой в грудь, называл чудовищем и утверждал, что я женщина его жизни, то шёл самозабвенно праздновать и запускать с Сонечкой фейерверки. В такой ситуации, сами понимаете, хочешь – не хочешь, а постепенно перестанешь остро реагировать. Инстинкт самосохранения срабатывает.

Другой вопрос, что о разводе Олег заговорил впервые. К слову сказать, сейчас он находился в стадии номер два: парил на крыльях Сонечкиной любви и на грешную землю залетал редко. Правда, в этот раз, неизвестно, из каких соображений, взялся соблюдать видимость приличий: ставит в известность о «командировках» и «совещаниях», по телефону разговаривает под аккомпанемент включенного душа и духами от него не пахнет. Пару раз Олег даже попытался исполнить супружеский долг. Только мне таких подвигов не надо, о чём я ему и сказала. Да он не особенно-то и настаивал.

Вы спросите: что же ты сама не подала на развод?! Можете закидать меня камнями, но всё же на что-то надеялась. Думала, вот-вот одумается, перебесится. Любили же мы друг друга когда-то! Неужели всё бесследно рассосалось?

К тому же Олег всегда был увлекающимся человеком. Например, три года назад он взял огромный кредит и вложил деньги в финансовое предприятие с названием из трёх букв. Пирамида быстренько схлопнулась, похоронив под собой мечты Олега о новой машине и недвижимости за рубежом. Чтобы вылезти из долгов, пришлось продать нашу с мамой двухкомнатную квартиру, где мы с мужем жили после маминой смерти, и переехать в «гостинку».

– Я пришёл за вещами и… Конечно, квартира останется вам с Лизой! – торжественно прибавил он.

Я едва сдержалась. Нет, каков наглец?! Видимо, Олег и сам понял, что сморозил глупость, потому что взгляд его сразу стал колючим, а рот сжался в узкую полоску. Он всегда злится, когда чувствует свою неправоту.

– Послушай, Даш, может, ты сама на развод подашь?

– А то муки совести спать не дадут? – поинтересовалась я.

– Что ты вечно начинаешь! – вспыхнул Олег и метнулся к шкафу. Распахнул створки, вытащил большой чемодан и принялся запихивать в него свои пожитки. – Я с тобой спокойно разговариваю, хочу сохранить дружеские отношения. Всё-таки у нас дочь!

– Кстати, о дочери. Ты планируешь её навещать?

– Разумеется! – возмущённо воскликнул Олег. – И алименты буду платить. Что ты из меня монстра-то делаешь?

– Вряд ли мы сохраним дружеские отношения, – запоздало отреагировала я. – Извини, но таких людей я себе в друзья не выбираю.

Муж, теперь уже бывший, с трудом выволок свой чемодан на лестничную клетку и пробормотал: «Ладно, пока». Закрывая за Олегом дверь, я внешне оставалась спокойной. Но как только лифт с грохотом и лязгом навсегда увез Олега из нашей с Лизой жизни, я прислонилась к стене и расплакалась. Правда, рыдала недолго. Наверное, потому что знала: успокаивать меня некому.

Через сорок минут вышла из подъезда: поход в соцзащиту продолжал оставаться на повестке дня. Никого видеть не хотелось, и, само собой, по закону подлости, мне повстречалась соседка, тётя Лена. Я коротко поздоровалась и хотела проскользнуть мимо, но она пристально уставилась на меня и проговорила, наспех замазав показным сочувствием жгучее любопытство:

– Здрасьте, здрасьте! Чё глаза-то красные – ревела, небось? Ушёл, что ли? Ну, ничё, ничё. Перемелется, мука будет! Ты ещё молодая, тридцати нет. Похудеешь, оправишься – даст бог, встретишь кого. И ничё, что с дитём. Нынче мужики своих не воспитывают, всё больше чужих.

Моя соседка – уникальная женщина. Это же надо умудриться: в одной фразе – полный расклад! Вот она я, полюбуйтесь: толстая, брошенная мужем тётка под тридцать с ребёнком на руках и туманными перспективами.

Градус настроения упал ещё ниже, и я опять была готова расплакаться, но тут позвонила Женька. Услышав мои новости, она глубокомысленно произнесла: «А что ты хотела? Вторник. Ладно, не кисни, вечером приеду. У меня коньяк есть».

И зачем я рассказала обо всём Женьке? Коньяк терпеть не могу, встречаться ни с кем, даже с Женькой, не хочу, потому что давно привыкла переживать свои беды в одиночку. Мне надо примерить на себя проблему, свыкнуться, «переспать» с ней, взглянуть на неё внимательнее. Тогда я перестаю бояться, собираюсь с силами и принимаю решение, что делать дальше. Разговоры под пьяную лавочку, слёзы, сочувствие (на этот раз – вполне искреннее, не тёти-Ленино) – всего этого мне не нужно. Но не обижать же подругу.

Занятая своими мыслями, я не заметила, как подошла к дороге. Мне нужно на другую сторону, но пешеходный переход расположен гораздо дальше, а идти до него не хотелось. Дороги сейчас тяжёлые, снегу намело – на две зимы, дворники не успевают расчищать. Я решила перебежать улицу прямо тут же, тем более что машин вроде бы не так много. Вдоль трассы намело огромные сугробы, и я вскарабкалась на вершину снежного гребня, примериваясь, как бы половчее перебежать на ту сторону.

Дальнейшее помню смутно.

Позже мне рассказывали, что сугроб подо мной вдруг неожиданно стал сползать вниз, на проезжую часть. Я забарахталась, изо всех сил пытаясь удержаться, но ничего не вышло, и, прокричав что-то невразумительное, я съехала прямо под колеса проезжающего мимо автомобиля.

Когда пришла в себя – это, кстати, произошло довольно скоро – то обнаружила, что сижу на мокром грязном асфальте, рядом стоит красивая синяя иномарка, а на коленях возле меня – очень симпатичный молодой человек лет двадцати пяти с бледным, перекошенным от страха лицом. Лицо это почему-то показалось мне смутно знакомым.

– Девушка! Девушка, милая, вы меня слышите? Как вы себя чувствуете? – срывающимся голосом заговорил он, увидев, что я смотрю на него. – Как же так, а? Бог ты мой! Почему же вы тут… Извините меня, я пытался сразу затормозить и свернуть, вас не должно было сильно задеть! Вы можете двигаться? Где болит?

«Где болит!» Прямо как с маленькой. Я невольно улыбнулась и ответила:

– Кажется, все хорошо.

Повертела головой, подвигала руками. Мимо нас неслись автомобили, но никто не делал попытки остановиться и выяснить, в чем дело, предложить помощь.

– Полицию надо вызвать! – раздался откуда-то сверху сварливый женский голос.

Я подняла голову и увидела, что чуть поодаль, на вершине сугроба, стоят две пожилые женщины и мужчина в огромной меховой шапке, похожей на гнездо.

– Гоняют – ходить людям негде!

– Нет, нет, что вы! Не нужно никакой полиции! – испугалась я. Не хватало застрять здесь! Мне же ещё в соцзащиту, а потом на работу. – Я сама виновата. Тут нельзя переходить! А со мной все в порядке. Сейчас встану и…

Я хотела подняться, но тут же повалилась обратно: левую ступню пронзило резкой болью.

– Что такое? – засуетился молодой человек. – Нога, да? Нога болит? Погодите, я посмотрю.

Он принялся осторожно, но неуклюже ощупывать мои ноги. Кучка зрителей наверху заколыхалась, заговорила что-то, но я больше не обращала на них внимания. Куда больше меня интересовала собственная ступня. Вдруг это перелом?! А если придётся лечь в больницу? Кто будет ухаживать за Лизой? Проклятый вторник! Подкидывает одну беду за другой! В который раз за день в носу защипало, глаза затянуло предательской влагой.

– Вы что, врач? – спросила я, морщась от боли.

– Нет, геолог. – Он оставил неловкие попытки выяснить, что с моей ногой. – Но зато мой близкий друг – самый лучший в городе хирург. Сейчас мы с вами поедем к нему в больницу. Ни о чём не волнуйтесь, всё у нас будет хорошо, – решительно проговорил молодой человек, на удивление легко подхватил меня на руки и усадил в машину.

Я заикнулась было, что могу своим грязным пальто испачкать ему сиденье, но он только замахал руками: бросьте, неважно! В салоне было тепло, уютно, играла негромкая музыка, вкусно пахло кофе. Я заметила на приборной панели небольшой мешочек и поняла, что это ароматизатор. Машина плавно тронулась с места и влилась в общий поток. Некоторое время мы ехали молча. Потом молодой человек повернулся ко мне и спросил:

– Как вы? Сильно болит?

– Терпимо. Что я за дура такая…

– Вы вовсе не дура, – улыбнулся он, – просто жизнь сейчас такая: вечно торопимся, несёмся куда-то, и получается чёрт-те что.

В эту минуту он снова кого-то напомнил мне, а кого – я опять не поняла и сказала:

– Да уж, вот и поторопилась… Меня, кстати, Дашей зовут. А вас?

– Владимир. Очень рад познакомиться. Хотя обстоятельства могли бы быть и повеселее.

Внезапно голове у меня что-то щёлкнуло, и я, не успев додумать, выпалила:

– Владимир? Случайно, не Сергеевич?

– Сергеевич, – он недоумённо смотрел на меня. – А откуда вы знаете? Мы разве с вами знакомы?

– Нет, но я тоже Сергеевна, – глупо сказала я. Помолчала и добавила: – Сейчас я Пименова, а до замужества была Савельченко. Вы ведь тоже Савельченко, правда?

Короче говоря, выяснилось, что я съехала под колеса машины собственного брата! Верите ли, и такое тоже случается. Это произошло больше года назад, и сейчас я уже с трудом представляю себе, как умудрялась столько лет прожить без Вовки.

Оказалось, что наш отец умер от инфаркта в том же году, что и моя мама. Лариса Петровна, Вовкина мать, папина вторая жена, приняла нас с Лизой, как родных. Лиза зовет Ларису Петровну бабулей, а Вовку обожает так, что мне порой завидно. Лариса Петровна с Вовкой похожи – и внешне, и внутренне. Оба невероятно добрые, чистые (уж простите за банальность!), совсем без «двойного дна», немного чудаковатые в своей детской открытости.

Вовка пока не обзавелся семьёй, девушки у него меняются с такой скоростью, что мы не успеваем запомнить имён и лиц, но осуждать его за ветреность не получается. Просто он пока не встретил свою единственную, а когда это случится, то можете не сомневаться: никто не будет более верным и преданным мужем, чем он.

Брат взял надо мной и Лизой шефство. Как тимуровец. Починил все краны и проводку в квартире, сделал долгожданный ремонт, до которого у Олега не доходили руки, свозил нас с дочкой летом на море. Почти всё время с мая по сентябрь Лиза живет на даче с бабулей Ларой, и обе страшно довольны обществом друг друга.

Да, чуть не забыла. Нога моя оказалась вовсе не сломана, а всего лишь вывихнута. Костик, Вовкин лучший друг, вправил мне вывих в два счёта. Он отличный врач, внимательный и серьёзный, в свои тридцать четыре – уже кандидат наук, заведующий отделением, работает над докторской. Пациенты обожают Костика, и я не стала исключением, тоже сразу прониклась к нему доверием.

Мы стали по-дружески общаться, потом – уже не по-дружески встречаться, а два месяца назад Костик сделал мне предложение. Разумеется, я согласилась, и в июне у нас свадьба. Вовка на седьмом небе от счастья, что лучший друг теперь будет ещё и родственником.

О своих чувствах лучше промолчу. Скажу только, что иногда мне кажется: всё это сон, скоро наступит серое утро, и я проснусь рядом с Олегом. От таких мыслей бросает в дрожь. Ведь узнав, что на свете есть мужчины, подобные моему Костику, было бы невозможно примириться с существованием бок о бок с Олегом. Он, между прочим, в лучших традициях многих алиментщиков, получает зарплату в конверте и выплачивает дочери двадцать пять процентов от прописанной в законе минималки. С Сонечкой они расстались, и свои сексуальные праздники мой бывший празднует уже где-то в другом месте. Где и с кем, меня, слава Богу, совершенно не интересует.

Что ещё сказать? Как будто бы всё… Ну, разве что вот это: Женька, которая будет моей свидетельницей на свадьбе, навсегда пересмотрела своё отношение ко вторникам.