Дым стелился над землей, дрейфовал в свете заходящего солнца, разверстой раной алевшего на небе в западной стороне.

После битвы наступила звенящая тишина, и затихающие крики уже не реяли поверх усыпанного обломками и останками поля брани.

Ошеломленные ужасом, призрачные фигуры покинули укрытие леса, а потом, плача и спотыкаясь, побежали вперед. То были женщины, ищущие мужей, братьев, отцов, даже просто любимых – сперва среди умирающих, потом среди мертвых.

Там, далеко-далеко, за завесой дыма, тысячи всадников возвращались в свой лагерь. Крича, грохоча и перебраниваясь, они спешились и сразу же принялись за дешевое вино и прогорклый козий жир.

Весь в крови и пыли, уставший Великий Хан спрыгнул на землю перед шатром из дорогой ткани. Сражение оторвало его от трапезы, и ему не терпелось вернуться к оной.

– А что это была за битва? – спросил он своего визиря, скакавшего бок о бок. Визирь Бастрабон был молод и честолюбив, его живейшим образом интересовали злодейства и их свершение. Он надеялся улучшить свой пангалактический рекорд по количеству крестьян, единовременно насаженных на копье с одного удара, и в эту ночь ему перепал прекрасный шанс попрактиковаться.

Он подошел к своему господину.

– Это была битва за Лузерваль, о Великий Хан! – провозгласил он и отсалютовал ему мечом из ножен.

Хан сложил руки на груди и, опершись на коня, бросил взгляд в сторону сечи.

– Теперь я уже одну от другой не отличаю, – вздохнул он. – Так мы победили?

– О да! Да! Да! – воскликнул визирь с гневной гордостью. – Вышла великая победа! Клянусь! – добавил он на всякий случай и еще раз взмахнул мечом.

В сгущающихся сумерках Хан прищурился и прошел мимо выкопанной в земле ямы с кострищем, над которым поджаривали Доктора.

Как заметил Доктор, обычно злодеи были кошатниками. Сам он предпочитал скорее собак, и поэтому такое пристрастие его удивляло, но кое-какие зачатки логики отыскать в наклонностях злодеев все-таки было можно. Когда вы постоянно заняты, продумывая план мирового господства в своем тайном логове, у вас нет времени на выгул собаки. А вот кошку на время тестирования смертоносного гиперболоида можно и препоручить со спокойной душой самой себе – справится, не пропадет.

Великий Хан однозначно был кошатником. В нем самом было достаточно много от льва, как плохого (агрессивность, неприятный запах изо рта, когти), так и очень хорошего (смелое сердце, плюшевая грива, прекрасный певческий голос). В настоящее время Хан собирал останки своего канцлера-ренегата.

– Прошу прощения! – обратился к нему Доктор как можно более бодрым голосом, вися над огнем вниз головой.

Великий Хан оторвал взгляд от ушедшего в расход канцлера и хмыкнул. Если таким вот банальным образом Доктор надеялся завязать разговор, то это никуда не годилось.

Великий Хан рыгнул.

– Забавная вещь произошла со мной по дороге сюда… – неустрашимо продолжал Доктор.

Облизав остатки мяса с кости канцлера, Великий Хан разломал ее пополам и глянул многозначительно на острый ее конец.

– Короче говоря, – продолжал доктор, – я ищу что-то вроде тотемного столба. Знаете, это не такая длинная история. – Он собирался сказать больше, но тут метко брошенный кусок черепа ударил его по голове.

Вознагражденный наконец молчанием, Великий Хан сосредоточился на том, чтобы вылакать костный мозг из локтя канцлера. Вкус его в итоге разочаровал.

Из клетки за ним наблюдала маленькая птичка. Почувствовав, что его осуждают, Хан вынул ее из клетки и швырнул в огонь – уж это научит ее быть порядочной птицей! Затем он подошел к своему любимому креслу и сел в него, расположив ноги поближе к огню.

Он наслаждался минутами тишины, а их всегда было мало, и они были столь хрупки.

Визирь Бастрабон попятился, наблюдая, как последний из его кузенов исчезает у Хана в горле. Кузена он любил, но сейчас был явно неподходящий момент, чтобы об этом Хану напоминать, ибо тиран был не в настроении. Тоска бесконечных побед в завоевании чего бы то ни было, равно как и несварение желудка, вызывали у него хандру.

– Бог ты мой! – Хан снова рыгнул. – Двадцать лет кряду побеждаю – и вот теперь начинаю думать, что в жизни должно быть что-то еще. – Он повернулся на бок, приподнял разорванную и окровавленную тунику, расшитую золотом, и уставился на свой мохнатый животик. – Вот, потрогай, – сказал он визирю. – Как думаешь, не шибко ли отрос? Может, мне спортом заняться?

Визирь уставился на брюхо Великого Хана со смесью благоговения и нетерпения.

– Не думаю, – протянул он. – Нет-нет, это вам совсем ни к чему. – Взмахнув лапой, Бастрабон подозвал слугу и велел тому принести карты. Слуга справился, правда, упав на бегу, и визирь, хмыкнув, вырвал планы великого похода из трясущихся рук подносилы.

– Теперь, о Великий Хан, – молвил он, расстилая карту на спине другого своего раба, специально склонившегося для этой цели, – мы должны продвигаться к островам. Если закрепимся там и уничтожим тот тотем – вскоре завоюем весь мир!

– Нет, ну ты только глянь, – не унимался Хан, зажимая жировую складку меж двух когтей. – Как думаешь…

– Великий Хан! – прервал его визирь. – Мы находимся на пороге захвата мира! – Он ударил по карте ножом, нечаянно проткнув слуге-столику левое легкое.

– И когда захватываем? – спросил Великий Хан, нахмурившись.

– Завтра! – Бастрабон раздраженно вскинул лапы. – Мы начинаем уже завтра!

– Видишь ли, завтра будет трудновато, – протянул Хан. Он надул щеки и задумался. – Дело в том, что на следующей неделе у меня лекция по технике бойни в Зумаре, и я тут подумал, что завтрашний день потрачу на подготовку к ней…

Визирь удивленно уставился себе под ноги, когда слуга, на котором лежала карта, вдруг медленно осел наземь без признаков жизни.

– А отложить никак нельзя? – воскликнул он.

– Ну, мне за эту лекцию уже заплатили, причем немало, так что не выйдет.

– А в среду?

Великий Хан вытащил из-под туники свиток и, покачивая головой, проглядел его.

– Насчет среды тоже не уверен…

– Четверг?

– В четверг точно не получится. Бастрабон с женой придут на ужин, и я обещал…

– Но ведь я – Бастрабон! – возразил визирь, не в силах скрыть раздражения.

– Ну вот видишь! Сам же понимаешь, что не получится, так зачем спрашиваешь?

Молчание визиря нарушали лишь отзвуки творящегося где-то вдалеке мародерства.

– Послушайте, Великий Хан, – вымолвил, наконец, визирь. – А в пятницу-то мы мир завоевать сможем?

Великий Хан вздохнул:

– Ну, в пятницу приходит секретарь…

– Неужели?

– Да-да. Столько бумажной работы с жалобами! Ты бы поседел, узнав, какие нынче требования выдвигает народ. – Он угрюмо прислонился к лошади. – Подпишу ли я это, появлюсь ли я там-то? Могу ли учинить спонсированную резню в благотворительных, не к ночи будет помянуто, целях? Я с этим сижу обычно до трех часов, даже на выходных иногда – ни минуты покоя. Так, а что у нас в понедельник? В понедельник…

В этот момент Доктор снова очнулся.

– Мне нужно с вами поговорить! – воодушевленно возопил он. Визирь бил его, пока путешественник во времени снова не ушел в глубокую отключку.

Великий Хан сверился со свитком, пробуя привести мысли в порядок.

– Слушай, а в понедельник-то тоже не выйдет – он уже прошел! Дай мне хоть чуть-чуть передохнуть. Так, а вторник?..

Несшийся издалека странный пронзительный шум напоминал ежедневный женский и детский плач над убитыми мужчинами, и потому Хан не обратил на него внимания. Но на горизонте вдруг забрезжил огонек.

– Во вторник… Слушай, я свободен утром… а, нет, подожди минутку, я вроде как назначил встречу тому ужасно интересному парню, который знает абсолютно все о сути вещей, в чем я как раз-таки ужасно плох. Жаль, потому что это был мой единственный свободный день на следующей неделе. Теперь, в следующий вторник, мы могли бы с пользой подумать о… Так, или это тот день, когда я…

Луна той ночью светила ярко, затмевая маленький приближающийся огонек. Да и приближался тот скрытно, раз уж на то пошло.

– Так, боюсь, март у нас весь закончился, – все прикидывал и прикидывал Хан.

– А апрель? – устало спросил визирь. Он лениво вырвал у проходящего крестьянина печень, но радости расправа не принесла, и вялым пинком он отправил орган в темноту. На подачку прыгнула гончая, за годы сильно раздобревшая от простой необходимости все время находиться рядом с визирем. Смутное время, что и говорить.

– Нет, только не апрель, – замотал головой Великий Хан. – В апреле я покидаю этот прекрасный мир – я себе пообещал.

Огонек, снисходящий к ним с ночного неба, наконец привлек внимание пары-тройки приближенных Хана, которые до того удивились, что даже перестали колотить друг друга и потрошить случайных крестьян.

– Послушайте, – сказал Бастрабон, сам еще не зная, что происходит, – можем ли мы, прошу вас, сойтись на том, что мир будет захвачен в мае?

Великий Хан с сомнением облизнулся.

– Ну, я не люблю брать на себя такие серьезные обязательства. Если чья-то жизнь до минуты расписана заранее, так и помешаться недалеко. Я должен больше читать, каким-то саморазвитием заниматься – где ж я время найду? В любом случае… – он вздохнул и почесал свитком живот, – когда-нибудь мир мы все-таки захватим. Вы работайте в этом направлении, главное, набрасывайте план… посмотрим, что из этого выйдет. Кстати, а это еще что такое?

По поляне у шатра Великого Хана неспешно расплылось пятно рассеянного света. Женщина поразительной красоты выступила из темноты, держа в одной руке – фонарь, а в другой – планшет. Она, не торопясь, подступила к Хану и визирю, и лицо ее скривилось от отвращения.

На ее пути темной грудой лежал и тихо плакал несчастный крестьянин, чью печень у него же на глазах съела собака визиря. Он знал, что теперь никак не сможет ее вернуть, и раз за разом спрашивал себя, как примет его теперь бедная жена. А ведь совсем недавно все было так хорошо!

Красивая женщина, с жалостью глянув на страдальца, подошла вплотную к Хану. Давненько никто, не считая визиря, не смотрел ему столь нагло в глаза, и Хан даже слегка вздрогнул.

– Кто ты такая?

Как раз в этот момент Доктор снова очнулся.

– О, привет, Романа! – Он помахал ей головой.

Позже Доктор так и не смог сказать, что вырубило его в который уж раз: ледяной тяжелый взгляд Романы, рукоять отвратительно липкого меча Великого Хана или псина с раздувшимися боками, влетевшая прямо в лицо. Скорее всего, псина. Остаток разговора Доктор воспринимал уже сугубо на подкорке, без задействования слухового восприятия.

– Добрый вечер, меня зовут Леди Романадворатрелундар. – Она сверилась со своей планшеткой. – Я из «Деспот Эвордс». Внезапная проверка, понимаете?

– Ох, – всполошился Великий Хан и торопливо поправил галстук. – Проходите тогда, садитесь. – Он сделал знак визирю, и тот, подняв труп слуги, коему не посчастливилось стать подставкой для зловещих планов, приспособил его в подобие пуфа.

– Я предпочту стоять, – покачала головой Романа и медленно, с нажимом, вывела на листе в планшетке галочку.

– Ну, не смею возражать! – Хан потер одну когтистую лапу о другую. – А можно у вас поинтересоваться, как обстоят у меня дела с наградами за этот год? Я вот к чему иду – если вы пришли сюда, это же значит, что я попал в диктаторский шорт-лист, верно?

– Неверно, – холодно сказала Романа и сделала еще одну пометку. – У меня для вас припасено несколько щекотливых вопросов.

– Я весь внимание, весь-весь! – Хан проявлял чудеса радушия.

Романа прищурилась на планшетку, наморщила лоб.

– По дороге сюда я заметила, что вы сожгли несколько больниц.

Хан просиял.

– Есть такое, – пропел он елейным голоском. – Когда я объявляю очередной планете войну, эта война – тотальная! Я враждую даже с местной медициной. – Он окинул взором пустоши кругом. – Таковая моя политика чистого листа.

– Со школами тоже враждуете?

– Конечно. Народ вечно укрывает в их стенах детей. Знаете, как я это зову? – Хан явно вскочил на любимого конька. – Я зову это актом ужасной жестокости. – Подавшись вперед, деспот скорчил предельно серьезную мину. – В конце концов, какая жизнь была бы у бедняг без родителей? Гораздо справедливее просто отправить всех в один конец, не кажется ли вам?

Романа смолчала, поставив еще одну галочку.

Хан вдруг прыгнул вперед. Будь на его месте кто-то другой, вы бы поклялись, что он пытается заглянуть в планшетку, но к Великому Хану подобная ересь была неприменима.

Романа провела ногтем по распечатанному списку пунктов.

– Я заметила, что вы немного отстаете от графика в вопросе завоевания планеты…

– Эге-ге! – воскликнул Великий Хан голосом утомленного циника. – Снова победят эти несносные Нагибаторы. Говорю вам, леди, лучше делать все как следует. Завоевания – это тоже искусство. Всякое разорение говорит само за себя. Одно дело – стоять на холме с видом на идиллическую долину, с лугами и ветряными мельницами, домами с идущим от труб дымком, детьми и курочками, носящимися по двору. И совсем другое – точно знать, когда приходит надобность все снести, разровнять и опустошить. Не хочется показаться слишком нетерпеливым, но и в стороне оставаться – не вариант. Вот взгляните-ка на этого парня, – Хан от души дернул за веревку, которой был примотан Доктор. – Накинулся на меня, нес какую-то чушь. Я ведь мог просто прикончить его на месте. Но вместо этого я его поджариваю. Да, времени это занимает больше, но в итоге он станет восхитительным на вкус. Если, конечно… – тут Хан с видом заботливого папаши подался вперед. – Леди, вы, часом, не голодны? А то, если что, прикажу подать его в один миг…

– Нет-нет, – открестилась Романа. – Я поела перед тем, как явиться.

– Очень разумно. – Хан задумчиво потеребил мех на животе. – Я вот всегда хочу есть – думаю, только еда мной и движет. Еда и крики моих жертв!

Романа, внеся последнюю пометку, открепила верхние два листа от планшетки и передала их Хану со словами:

– Хочу, чтобы вы заполнили пару анкет. Это все, конечно, необязательно, но в нашем судействе они учитываются. Мы просто хотели бы получить опись того, что осталось тут, прежде чем вы это сметете.

– О, хорошо! – Хан просмотрел анкеты, а потом ленивым жестом передал их визирю. – У нас остались небольшой рыбацкий городок, маленький остров и тотемный столб.

– Тотемный столб?

– О да, – кивнул Хан. – Непростая такая штуковина из стали. Говорят, что она – как метафора мощи мира, который невозможно победить. Вообще, я, конечно, преувеличиваю – но за ее снос мне насчитают дополнительные баллы, правда ведь? – Глаза у Хана были как у маленького зануды с синдромом отличника. – А он вот, – Хан показал пальцем на визиря, который даже сейчас возился с бумагами, – хотел, чтобы я пошел и снес его сразу. Но мне это сейчас не видится хорошим предложением. Хочу, чтобы выжившие надеялись, что в последнюю минуту тотемный столб спасет их. А потом – я возьму и взорву его ко всем чертям! – Хан устало вздохнул. – Так мало времени, так много миров, которые надо бы сокрушить, я ведь прав?

– Еще бы, – кивнула Романа, закладывая ручку для пометок за ухо. – Что ж, опросом я довольна. Мне пора идти. – Она уже было повернулась, но вдруг помедлила. – О, знаете, Великий Хан, я хотела бы попросить вас об одной вещи… – Романа захлопала ресницами.

– Что прикажете – то и сделаю! – гордо прорычал Великий Хан, размашисто лизнув лапу и проведя ею по гриве.

– Можно мне вот этого пленника? – Она указала на Доктора. – Знаете, для допроса о ваших методах, и все такое прочее…

– Ха! Я знаю, что у вас на уме, леди. – Хан постучал себя когтем по носу.

– Правда, и что же?

– Вы его потом съедите на закуску – и не подавитесь.

Романа вела Доктора через лес. Он потирал запястья и покачивал гудящей после всех тумаков головой.

– Я так тебе благодарен! Какой ужасный человек, – простонал он. – Из-за него я по-другому стал смотреть на кошатников. Да и на кошек – тоже…

Они растворились в ночи.

Кстати, у галлифрейских кошек – тринадцать жизней, и большую часть каждой из них они проводят во сне.

Доктор и Романа брели к берегу. Встав у кромки воды, они стали смотреть, как шар идеальной формы – местное солнце, – исчезает за далеким туманным островом.

– Последний оплот против Великого Хана, – вздохнула Романа. Ей показалось, что остров выглядит довольно-таки романтично. Мысль о том, что вскоре орда положит конец его мирному существованию, казалась не просто абсурдной, но греховной.

Доктор облокотился на корпус ладьи – одной из многих, построенных по велению Хана специально для завоевания острова. Он вертел в пальцах спичечный коробок и как-то шкодливо улыбался – как родитель, прячущий рождественские подарки, или как только что придумавший хорошую историю сочинитель.

– Остров может оказаться необитаемым, – молвил он, – но, чтобы утвердить право на эту планету, Хану нужно завоевать его. – Он похлопал по борту ладьи. – Могучие дубы, из которых сделали эти корабли, мирно росли на полянах тысячи лет, никого не трогали – и никто не трогал их. А вот теперь их отправляют на войну. Обычно мне нравятся судна, но деревья мне нравятся больше. Забавно осознавать, что всякое изделие из дерева – это, по сути, его изуродованный труп.

Он скорчил скорбную мину, а Романа закатила глаза, пообещав себе припомнить эти слова Доктору, когда он снова надумает сесть в свое любимое кресло.

Она снова обратила взгляд к острову, сияющему впереди, под чертой заката. Какая-то неведомая прихоть разместила его в самый центр горизонта. Бедный старый островок, подумала она, и в чем же твоя вина? Хан бы мог тебя и не заметить, если бы не…

Заходящее солнце коснулось стального столба, торчащего из островной земли, и тот засиял. Он действительно прямо-таки лучился силой и мощью. Еще один глупый символ, заставлявший идиотов вроде Великого Хана захватывать, опустошать и покорять.

– Мне, конечно, не хочется помогать Хану, – заметила Романа, – но мы можем пойти и просто потребовать его у него. Сохраним кучу сил. Ну что, в ТАРДИС?

Доктору не хотелось снова иметь дело с солдатами армии Хана.

– Грязная игра. – Он помотал головой.

– Хорошо, тогда давай угоним одну из этих лодок.

– Лодок? – Доктор проворно сунул спичечный коробок в карман. – Ну нет, лучше уж воспользоваться общественным транспортом.

Они разыскали в гавани крестьянина, который вроде как согласился доставить их на остров – но чуть попозже, так как жена уже приготовила ужин. Доктор явно рассчитывал на приглашение, но такового не последовало. Пришлось просто сидеть и ждать, пока их перевозчик поужинает.

Лодка торчала у них перед глазами, подпрыгивая на слабых волнах. Из воды под ее днищем то и дело выпрыгивала какая-то рыбеха-дуреха.

– Мы ведь и ее можем угнать, – напомнила Романа.

– Предпочитаю слово «одолжить», – заметил Доктор. – Но – нет, не сейчас.

– Но если мы хотим поскорее остановить криккитцев, надо добраться до столба.

Сидя на низком причале, Доктор беззаботно месил ногами по воде.

– У них уже есть подспорье в виде одной опоры. Когда мы отправились на поиски Ключа Времени, нам повезло – все желающие наложить на него лапы пребывали в равных условиях. А у нас – уже дисбаланс: одна часть паззла у противника есть. Неважно, сколь сильно нам повезет – в итоге мы все равно в лучшем случае прослывем барахольщиками, пусть и крутыми. – Он поднял взгляд к небу, глядя, как последние лучи светила озаряют тотемный столб вдалеке. – А у меня ведь есть дела и поважнее, чем охотиться за всяким хламом.

– Да, – ответила Романа, – если ты это сейчас всерьез, придется признать, что наша Вселенная очень велика, и тебе понадобится очень большой стеллаж с полочками для всего того хлама, что зовется вселенскими артефактами. А вообще, мы бы уже давно были на острове, если бы тебя не поймали.

– Я прощупывал почву, – пробормотал Доктор.

– Ага, и в итоге Хан повесил тебя над костром.

– Все это было частью моего плана. Он перестал расценивать меня как угрозу.

– Да, потому что в том положении тебя можно было расценивать только как ланч.

Они помолчали, глядя, как ночь окутывает берег моря.

– Первые издания детских книг, – выдал Доктор наконец. – Вот, что я собираю.

– Я-то думала, тебе по душе игрушечные железные дороги.

Доктор покачал головой.

– К сожалению, я в них разочаровался. Однажды я повстречал человека, сказавшего очень мудрую вещь: «Как только поезд объедет все рельсы, что он будет делать дальше? Снова кататься по ним же?». Знаешь, он ведь был прав. Безумие – это повторение одного и того же действия, раз за разом.

– Ты занимаешься избыточным самокопанием.

– Верно, я ведь на берегу моря. Берега для того и придуманы.

Показался лодочник и сообщил, что планы изменились – прямо сейчас он потопает в таверну, и будь что будет. В самом начале намеченного монументального пути он пару раз споткнулся.

Доктор стащил с ног ботинки вместе с носками.

– А где у вас весло? – спросил он.

…Уже почти рассвело, когда маленькая лодка выдвинулась к острову.

– По-моему, лодочник спит, – прошептала Романа.

– Конечно, спит. – Доктор глянул на храпящую груду у кормы. – У него была долгая ночь.

На самом деле лодочник, похоже, изрядно удивился, вернувшись домой под утро и обнаружив, что они все еще ждут его. Он походил на человека, твердо намеренного найти кровать и завалиться в нее, но Доктор твердо взял его за руку, развернул и предложил с утреца прокатиться на лодке, будто речь шла о каком-нибудь ярмарочном увеселении.

Так что перевозчик крепко спал. Несмотря на это, лодка продолжала идти вперед по мягким, спокойным волнам.

– Как думаешь, на ней стоит авторулевой? – спросила Романа.

– А ты как думаешь?

Романа задумалась.

– Нет, – призналась она.

Когда они, наконец, сошли на остров, рассвет начал вытворять с тотемным столбом поистине удивительные вещи. Регалия, маяча над кромкой островного кустарника, вся так и сияла.

– Как мы утащим эту штуку отсюда? – поинтересовалась Романа.

– Погоди с этим, – попросил Доктор. – По одной проблеме за раз.

– Но это, знаешь ли, важный вопрос.

– Ну, – доктор направился вверх по каменистому берегу, – подумай об этом, пока мы к ней идем. Какая красота, ты погляди!

Романа не разделяла его воодушевления. Вблизи стальная колонна напоминала что-то вроде простого уличного фонаря. Может, она и была произведением искусства, но о таких «произведениях» обычно пишет пресс-релизы городской комитет, с гордостью сообщая, сколько денег ушло на шедевр. Помимо способности отражать свет, у тотемного столба не было явных преимуществ, но Доктор без особой на то причины сему зрелищу дивился.

Впрочем, при приближении оказалось, что Доктор восхищается какой-то птицей – огромной, красной, около фута в высоту, прыгающей вокруг столба и горделиво, но как-то обрывисто каркающей – вместо требуемого «карк» выходило урезанное «арк».

Романа протянула птице руку, и та вежливо постучала по ней кончиком прекрасного длинного клюва. В глазах существа застыло любопытное выражение экзистенциального оптимизма – всем своим видом птица как бы говорила: «ну ничего, в следующий раз тебе повезет». Коротко потыкавшись клювом в плечо Романы, птица вернулась к скачкам у столба и «арканью».

– Что она делает? – спросила Романа.

– Бедняжка! Сражается с силой тяжести – и терпит неудачу. – Доктор опустился на корточки и наградил птицу довольной улыбкой. – Я бы сказал, теперь она для полетов уж слишком тяжела.

– Она – какой-то побочный продукт этого столба?

– Нет, просто здесь кругом слишком много еды. Видишь, все литься обклеванные? Впрочем, ничего страшного в этом не вижу. В конце концов, на острове даже хищников нет. Пусть прыгает себе дальше, не огорчая Вселенную. Будь благословенна, птица! – Он погладил ее по голове, и она дважды стукнула его клювом по пальцам, прежде чем снова возобновить пляску.

– Разве Хан не собирался явиться и захватить остров? – вспомнила Романа.

– У него не будет повода соваться сюда, если мы найдем способ забрать отсюда вот это. – Доктор постучал по столбу.

– Ты так думаешь? – Романа фыркнула. – Когда он узнает о пропаже, у него будет в два раза больше поводов разнести этот островок ко всем чертям.

– Дело говоришь, – вздохнул Доктор, ероша перья птицы. – Но у нас нет времени на заботу о пернатых. – Он почесал собственную голову. – Можно заплатить лодочнику и попросить его увезти птицу с острова.

– Он ее зажарит, как пить дать.

– Что ж, – Доктор нахмурился. – Есть идеи, как затащить столб в ТАРДИС?

– Ну, – начала Романа – но вдруг прибыли криккитцы.

Пауза.

– АРК! АРК!

И снова пауза. В пальцах усилилось неприятное покалывание.

– Арк! Арк? АРК!

Романа открыла глаза. Маленькая грустная красная птичка перебралась ей на грудь и методично постукивала клювом по подбородку. Сев, Романа потерла глаза – и поняла, что все руки у нее в саже.

Несколькими минутами спустя Повелительница Времени и птичка рассматривали траурную дымящуюся дыру на том месте, где стоял стальной тотемный столб. У Романы сохранилось смутное воспоминание – скорее даже, впечатление, – о том, что штуковину выкорчевали из земли мощным взрывом.

– М-да, – поделилась Романа соображениями с птицей, – Великий Хан будет очень зол, когда узнает, что его опередили.

– АРК! – сказала птица.

По доносившемуся из ближайших кустов жалобному кряхтению Романа определила местоположение Доктора. Вздохнув, она оставила птицу на произвол судьбы и пошла на звук.

Птица, склевав с земли еще несколько сочных листьев, ощутив мимолетный подъем в недрах своей птичьей души, взволнованно подпрыгнула – и зависла на миг в воздухе. Ну неужели хоть в этот раз у нее получится взлететь? Может быть, может быть, вот сейчас…

Хрипло крякнув, птица шлепнулась оземь.