Глава 9

— Куда?! — полицейский ухватил Курти за воротник. — От кого бежим?

Курти так растерялся, что не мог сообразить, что ответить. Да еще сбитое от бега дыхание. Так, что он просто тяжело дышал перед пятеркой полицейских.

— Нос, посмотри на площади — кто за ним гонится?

Нос?! Интересный полицейский участок в Елове. Зуб, Нос, этот, наверное, Рот, а те двое Уши. Занятно, кто из них правое, кто левое? Курти, несмотря на ситуацию, ухмыльнулся.

— Смешливый? Повторяю вопрос — от кого бежим? Ночью. Раздетый.

— Мне показалось, за мной гонятся. Я испугался и побежал.

— Кто за тобой гонится? Кому ты нужен?!

— Не знаю, не разглядел. Дяденька, отпустите, пожалуйста, меня мама ждет, волнуется, наверное.

Полицейский, наклонив голову, с неприятным прищуром посматривал на Курти. Затем, не отпуская его, второй рукой прошелся по его одежде.

— Ничего. А я, грешным делом, подумал, что кошелек найду. Вот увидел тебя и сразу такая мысль в голову пришла. Не знаешь, почему?

В этот момент Курти поблагодарил бога, что спрятал кошелек в подвале, между бочками.

— Нет. Какой кошелек?! О чем вы говорите? Я маленький еще кошельки носить.

— Я таких вот маленьких около порта навидался. И кошельки у них были часто. Вот только не свои.

Вернулся Нос.

— Нет там никого. Площадь пустая. Да и не видно ничего — темно.

Слава богу — мелькнуло в голове у Курти. Бен и Бородач заплутали в улочках.

— Хорошо, что нет, я все же боялся, что за мной кто-то бежит. Страшно ночью… так я пойду?

— Мама ждет, говоришь. А кто твои родители?

— Папа в порту грузчиком работает, мама дома — хлеб печет.

Заговорил про хлеб и непроизвольно сглотнул. Полицейский все с тем же прищуром смотрел на него. Затем медленно протянул:

— Ну-у, ладно.

Его хватка уже стала слабнуть, когда он вдруг покачал головой.

— Нет, парень, никуда я тебя не отпущу. Что-то не нравишься ты мне. Темнишь. И почему раздетый совсем?

— Да ничего я не темню, мне домой надо. Я бы уже давно там был, да испугался, когда за мной кто-то погнался. Плащ бежать мешал, вот и скинул.

— Тем более с нами пойдешь. А то поймает тебя этот «кто-то», а так ты с нами, в безопасности, а так еще и замерзнешь. Давай-давай, не упирайся…

И не слушая возражений, держа за шкирку, повел его с собой.

Обнесли один угол вмурованными в пол и потолок железными прутами — вот тебе и камера. На удивление просторная, но ничего похожего на скамью. Та же солома на полу, что и на чердаке у Курти, и даже теплее, чем там. Неудивительно, мерзнуть полицейские не хотели, и у стены стояла огромная печь-камин. Горела она жарко, а открытый огонь сносно освещал комнату. Огонь горел буйно и по стенам и потолку плясали жуткого вида тени. В противоположном углу стояла кушетка с наваленным на нее тряпьем.

Соседом Курти по камере оказался лохматый тип неопределенного возраста, пьяным взглядом посматривающий на паренька. Курти на всякий случай отодвинулся от него в другой угол.

Когда его только ввели в участок, или точнее будет сказать — втащили, сидящий за единственным столом, необъятных размеров полицейский заинтересовано спросил:

— Привет Сигмунд. Это у тебя кто? Воробей? Кошельки таскает?

— Непонятно. Кошелька при нем нет, но он мне не нравится.

— Может скинул, когда вас увидел?

— Нет. Он на нас налетел. Говорит, гнался за ним кто-то. Но мы никого не видели.

— Ясно, давай в камеру, утром разберемся, а сейчас собирайтесь и за мной все.

Полицейский впихнул Курти в камеру и запирая за ним дверь, удивлено обернулся:

— Да мы только с дозора, там же холод собачий!!!

— Зубу объяснишь. Он всех в «Свинью с кувшином» зовет. И кажись не праздновать. Что-то там случилось.

— Что? Матросня опять подралась? Если кого прирезали, то это до утра подождать может?! Куда они денутся из города-то?! Ночью корабль никто не выпустит.

— Я сам не понял, что случилось, но что-то серьезное. Посыльным Прыщ был, а он мало того, что тупой, так еще и косноязычный. Я ни хрена не понял. Что-то украли у кого-то из клиентов. Что-то важное.

— Ишь ты! Важное! У клиента. А нам-то что?! Сам лох, сам пусть и разбирается.

— Говорю же — не знаю!!! Может награду обещал клиент? Пошли короче!

— Дай хоть…

— Не дам, сказано — пошли!!! Зуб и так на слюну исходит.

— Да знаем мы, на что он исходит — пробурчал один из стражников. — Этих кто охранять будет?! — он ткнул рукой в сторону Курти с соседом.

— Брюхана оставь.

— Брюхан!!!

— А! — То, что Курти принял за груду тряпок, оказалось человеком. От окрика он поднялся и сонно хлопая глазами смотрел на окружающих.

— Мы уходим. За этими присматривай.

— Хорошо — ответил Брюхан и лег на другой бок.

— Брюхан!!!

— Ладно, встаю. Куда они денутся?!

Курти слушал разговор ни жив, ни мертв. «Что-то важное». Еще бы, кошелек, набитый таким количеством золота! Конечно важное. Кто ж знал, что Бородач еще полезет за ним в этот вечер! Кто ж знал, что у них там дела какие-то с Зубом!! Сейчас стражники придут в трактир, узнают, в чем дело и сразу вспомнят про Курти! Даже такие тупицы, как они поймут о ком речь!

Один из стражников поинтересовался у Брюхана:

— Ты опять пьяный что ли?

— Да я чуть-чуть совсем. Холодное же!

— Тебя, по идее, жир греть должен. Удивительно, что снег вокруг тебя не тает. — Сигмунд кинул ключ от камеры Брюхану. Тот поймал и поинтересовался:

— А у тебя выпить есть?

Стражник плюнул, подхватил алебарду и вышел за остальными.

— Слушай, может пару монет оставишь? Лавка Гринольва за углом, он вино совсем задешево продает!

— Это потому, что это не вино, а бурда. И не вздумай к заключенным заходить.

Дверь впустила морозного воздуха и хлопнула.

— Нету? Жа-а-аль. Пару монет бы.

Брюхан повесил ключ себе на пояс и повалился обратно на кушетку.

Курти, сел на пол и прислонившись спиной к стальным прутьям, схватил себя за голову. До «Свиньи с кувшином» идти всего ничего. Пока придут, пока разберутся — поймут и сразу назад. Времени нет совсем. Из камеры не выбраться! Но выбраться надо!!! Или как Колокольчика… Что же делать?! Неужели ему отрубят руку?!! Нет! И у него будет тот же взгляд, как у Колокольчика.

Курти поднял голову и увидел, что его сосед по камере, так же прислонившись головой к решетке мирно дрыхнет. Курти ему позавидовал. Вот у кого ничего страшного в жизни не происходит. Выпил, подрался, переночует в камере и завтра его вышвырнут. Курти скользнул взглядом по пьянчужке. Красочная форма забрызгана, свежей грязью. Музыкант городского оркестра. Где-то играл, что-то отмечали, и как всегда, музыканты нажрались… Стоп! Форма.

Курти взглянул в сторону Брюхана. Тоже спит. Курти тихо встал и подошел к музыканту. Голова задрана, через открытый рот вылетают звуки далекие от чарующих музыкальных. Мундир расстегнут, и не холодно ему! — яркие медные пуговицы свисают с воротника, с обшлагов. Курти осторожно потянул за одну из них.

Черт! Крепко пришита. Он потянул сильнее. Музыкант хрюкнул во сне, повернулся и потянул руку на себя. Курти отпустил рукав. Время! Время! Чтоб его…

Музыкант перестал ворочаться. Курти огляделся. Над головой музыканта, на одной из горизонтальных стальных палок решетки был заостренный уголок. Курти осторожно ухватился за пуговицу на рукаве и потянул ее вверх. Музыкант, которому задрали руку захрапел, но не проснулся. Курти завозил нитками пуговицы по острому краешку. Пуговица легко отделилась. Курти вернулся в «свой» угол. Взглянул в сторону Брюхана. Спит. Курти подкинул пуговицу вверх. Она подпрыгнула, скучно звякнула и затихла. Брюхан даже не повернулся.

Курти подобрал пуговицу и высоко подкинул её. Та громко дзинькнула и с мелодичным пристуком запрыгала по каменной камере.

Брюхан развернулся на кушетке. Курти сонным взглядом посмотрел на него и зевнув закрыл глаза. Услышал, как направляется к ним стражник.

— Эй, это что сейчас было?

Курти открыл глаза и изобразив удивление посмотрел на Брюхана, стоявшего у решетки:

— Что? Где было?

— Ты не придуривайся. Тебя помниться Сигмунд говорил, что обыскивал?

— Да, обыскал. Кошелек говорит, искал. Хотя откуда у меня…

— Правильно. Он кошелек искал. Не нашел. А несколько монет спрятать легче. Иди-ка сюда!

— Зачем это?

— Иди, кому сказано!

Курти, с как можно более недовольным видом подошел к решетке. Брюхан, даром, что уперся в нее животом, руки оказались длиннющие и он, протянув их сквозь решетку, цепко схватил Курти и стал обыскивать.

— Ничего — разочаровано произнес он, — но я же точно звон слышал!

— Звон?! — переспросил Курти, — так это вон у того типа пуговица оторвалась, когда он ворочался. — Он ткну пальцем в спящего музыканта.

Брюхан посмотрел в указанном направлении. Отпустил Курти, сделав пару шагов, присел и все так же через решетку, притянул себе пуговицу. Повертел, разочаровано вздохнул, откинул пуговицу в угол и вновь бухнулся на кушетку.

Курти ждал минуты полторы не больше. Стражники могли вернуться в любой момент. Он тихо поднялся, вытащил из кармана ключ от камеры, который снял с пояса у Брюхана, и просунув его через решетку вставил в замок. Ржавый механизм заскрипел и Курти замер. Но Брюхан похоже успел уснуть. Курти зажал губу и с перекошенным лицом повернул ключ второй раз. Снова заскрежетало. Брюхан ответил ему храпом. Курти выдохнул, раскрыл дверь и…

— Эй! Ты куда это собрался?!

Курти подпрыгнул и не сразу сообразил, кто с ним разговаривает. Стремительно обернулся. Пьяный музыкант недовольно смотрел на него.

— Что это за скрип был? Разве труба так должна звучать?! Бездарь ты Кьярваль! И руки из задницы растут. Только потому в оркестре и держат тебя, что ты на дочери этой муниципальной сволочи женат. А так толку от тебя никакого! Бездарь! Я это и тестю твоему скажу! В лицо! Всю правду! Я никого не боюсь!

Он же сейчас Брюхана разбудит!

Курти чуть губы себе не разбил, с такой скоростью ударил по ним пальцем:

— Тс-с-с…

Брюхан перестал храпеть. Затем, не поворачиваясь сонно рявкнул:

— А ну тихо там! Разорались!

Курти в ужасе перевел взгляд на музыканта, боясь, что правдолюбец, прямо сейчас и начнет резать правду-матку в глаза Брюхану. Но тот уже спал.

Курти постоял в проеме, затем тихо прикрыл за собой дверь, боясь, что если Брюхан повернется, то заметит, что она открыта. Отсутствие Курти будет заметить сложнее. Он сидел в дальнем углу.

Сделал несколько осторожных шагов к двери, не сводя глаз с Брюхана. Тот опять захрапел. Курти пересек комнату и протянул руку к дверной ручке…

Ручка наклонилась сама, без помощи Курти. Курти не успел удивиться такому чуду, как дверь, не спеша, стала открываться. Курти метнулся к камину. Это была печь, вмурованная в стену и Курти заскочил за нее, прижавшись к теплому камню. Верно, говорят, что темнее всего у пламени свечи. Он был на той же самой стороне, где и камера, но спрятан за печью.

В дверь кто-то вошел.

— Вот соплежуи недочуханные!!! Нет никого. Вот где их носит?! Давно должны были с патруля вернуться. Точно в каком-нибудь кабаке засели и греются и кабатчика разоряют!

Зуб!

Если бы Курти мог сильнее вжаться в стену, он бы это сделал.

— Проходите, садитесь. Здесь не таверна, людей мало, можно спокойно поговорить.

Послышался звук отодвигаемого стула.

— Вот, прошу. — Спустя секунду, — а этот спит, как всегда. Вставай, давай!

— А Зуб, здорово, слушай у тебя есть выпи…

— Отставить!!! Что за фамильярность! Какой я тебе Зуб!!! Ко мне обращаться капрал Фрейвар! Вот распустились!

— Э-э-э… чего?

— Не обращайте внимания. Этот недотепа здесь недавно служит, еще не научился правильно обращаться.

— Послушайте Зуб или как вас там… капрал…  — мне совершенно все равно как вы общаетесь со своими подчинёнными. Меня интересует только одно — вернуть украденное.

Бородач! И этот здесь! Казалось бы, куда уж Курти сильнее влипнуть. Оказывается можно. И чего это Зуб перед ним так распинается?!

— Конечно, не извольте беспокоиться! Поверьте, мы вернем вам пропажу в самые короткие сроки. Рядовой Вагни, где все?! Я отправил посыльного еще полчаса назад.

— Так они это…  — голос Брюхана-Вагни был растерянным. Он тоже не понимал, почему Зуб так раскланивается с этим незнакомцем. — К вам в таверну и направились. Недавно совсем.

— Вот черт! Разминулись, значит. А ты чего здесь?

— Так я дежурный, да и заключенных охранять надо.

— Кто у тебя там?

— Музыкант из городского оркестра. На свадьбе у Тюрьдисов напился, в драку полез. А второго недавно Сигмунд с ребятами привели. Подозрительным показался.

Секунд десять стояла оглушительная тишина. Даже музыкант не храпел в это время, а Курти, вполне серьезно подумал, что сейчас эти трое услышат, как бешено бьется его сердце!

— Какой второй? — голос у Зуба был скорее растерянный, чем удивленный.

— Вот этот… э-э-э… а где он?

Опять тишина.

— Дыхни-ка.

— Это не при чем…

— Значит все-таки пил.

— Я чуть-чуть совсем, чтоб согреться.

— Чуть-чуть. У тебя в глазах двоится!

— Да нет же! Они мальчишку привели, как раз перед тем, как к вам уйти. Странный такой. Рожа вся избитая и в одной рубашке почему-то…

В этот раз тишина длилась секунды две, не больше.

— Что?! Где он?!

— Я ж говорю, здесь был. Вот только сейчас… кажется.

— Кажется?! Ты пустоголовая бочка из-под вина! Что тебе кажется?! Где мальчишка?!

Раздался треск. Похоже Брюхана схватили за грудки.

— Так, постойте. — Голос Бородача. — Ты говоришь он в камере сидел?

— Ну да!

— Камера запирается?

— Конечно. Вот ключ… э-э-э… а где он?!

— Где он?! — опять Зуб — Где он?!! Ты какие-нибудь другие слова знаешь кроме «где он»?!!

Брюхан вместо ответа громко икнул.

— Значит ни парнишки, ни ключа — констатировал голос Бородача. — Парня обыскивали?

— Да.

— Что при нем нашли?

— Ничего не было. Его Сигмунд обыскал, и я потом.

— А ты зачем? — поинтересовался Зуб.

— Э-э-э… ну это… для бдительности… вдруг пропустили чего.

— Значит, кошелек он где-то спрятал. Но где? Времени у него было немного. — Бородач.

— Да, что гадать, поймаем — спросим. — Опять Зуб.

— А вы поймаете?

— Да, конечно! Куда ему деваться? У нас не столица. Город небольшой. А его будут искать все! Город прочешем — найдем! Да ему спрятаться негде. Он же приблудный! Родственников нет. Знакомых, таких, чтоб согласились его спрятать, тоже нет. Он никто!

Курти стоял и слушал, опустив голову. А ведь Зуб прав. У него никого нет! И идти некуда. Совершенно.

— А ловкий паренек — усмехнулся Бородач. — Кошелек увел, так, что я и не заметил. Из камеры выбраться сумел, ключ стащив. Талант!

— У нас для таких талантов даже призы есть — кивнул Зуб. — Огонь и секира. А этот давно напрашивался. Я б ему еще и язык отрезал, но думаю, так и быть руки хватит. А ему я её самолично отрублю!

— Сурово тут у вас, смотрю.

— Почему сурово? — обиделся Зуб. — Это у нас еще по-доброму. Только после того, как третий раз поймают. В других странах, на Востоке, я слышал, после первого же случая — хрясь и все! А что?! Правильно! Это у нас с ними возятся чего-то. А надо тоже сразу. Горбатого могила исправит. Раз один раз попался — всё! Значит — вор! А воры не меняются.

— Ну, почему…

— Да потому — довольно грубо перебил Зуб. — Уж я-то опыт имею. Они всегда начинают воровать снова! Этот Курти единственный был кто, после второго предупреждения за ум взялся… казалось бы! Работу нашел. А как только представилась возможность — тут же вся его воровская сущность проявилась! Да, что я вам-то рассказываю?! Он же вас и обворовал!

— Давайте просто его поймаем. Мне лишь нужно вернуть свое. Это сейчас самое важное. Надо же, как из-за какого-то незначительного происшествия, может круто поменяться судьба такого важного дела!

О чем это он?! Хотя да! Деньги — это всегда важно! Курти поднял голову и увидел, что музыкант из-за криков, опять проснулся и теперь, сквозь решетку, с интересом, смотрит на зажавшегося в уголке Курти. Курти поднял ладонь перед своим лицом и завертел ею — «отвернись»! Музыкант не понял, что от него хотят и только нахмурился.

Курти опять прошиб холодный пот — а если сейчас кто-нибудь в комнате обратит внимание — чего это заключенный ужимки корчит, уставившись в угол?

— Налить вам вина? — Зуб продолжал обхаживать незнакомца.

— Налейте — скучающе ответил Бородач.

— Так нету! Я о том и говорю — Брюхана увлекла перемена темы в разговоре. — Я к Гринольву сбегаю?

— Как нету?! А бочонок в нижнем шкафу? — спросил Зуб.

— Так он это… давно уже… того. Еще три дня назад… Холодно здесь… вот я и… мы, то есть… его. Нет, правда холодно!

— Рядовой Вагни!!!

— Да успокойтесь вы. Я б и вправду выпил. А то вечер сегодня выдался суматошный. — Голос Бородача звучал примиряюще — Вагни, верно? Вот вам деньги, сходите, купите, что и сколько считаете нужным. — Послышался звон монет.

У него еще деньги есть?! Неужели кошелек нашли?!!! Нет! Этого не может быть. Ведь они только что обсуждали необходимость поимки Курти и возвращения украденного. У него, что, два кошелька? И в каждом столько денег?!

Вот толстосум! Сволочь жадная! Ну и оставил бы тот, другой Курти!

— Я мигом сбегаю, самого лучшего возьму!

— По пути не выпей! — когда хлопнула дверь, Зуб продолжил:

— А вот касательного того разговора о моем повышении? Вы действительно можете это сделать?

— Вы уже столько раз спрашивали об этом, что я не знаю, как еще вам ответить. Хотите прямо сейчас покажу бумаги и гарантирую, что подпишу их сразу после того, как мне вернут украденное?

— Я спросил без задней мысли, но давайте посмотрим.

Звук отодвигаемого стула. Они у дальней стены. Дежурный сидел спиной к камере. Если они сейчас оба за столом, то комнату не видят.

Курти осторожно выглянул из-за камина. Точно! Бородач сидел на месте дежурного, Зуб сбоку, но наклонился над столом так, что спина Бородача закрывает ему обзор.

Курти тихонько сделал первый шаг. Хорошо полы глиняные. От такого жаркого камина дерево бы просохло так, что каждая доска скрипела бы. Бородач и Зуб увлечены разговором. Курти прошел уже полкомнаты, когда музыкант захрапел. Курти вздрогнул, испуганно уставился на источник звука и повернул голову к тем двоим за столом.

Зуб не поворачивая головы бухнул:

— Тихо там!

Удивительно, но храпеть пьянчужка перестал.

Курти сглотнул и двинулся дальше. Дверь уже совсем рядом и помнится открывалась совершенно бесшумно. Метели на улице нет, значит, звука улицы они не услышат. За столом послышался звон. Бокалы готовят.

— И мне вина! — вдруг снова подал голос музыкант.

— Я тебе сказал — тихо…  — голос Зуба оборвался на полуслове.

Курти повернул голову и встретился с ним глазами.

До двери оставалось три шага не больше. Курти преодолел их за мгновенье. Рванул ручку и вылетел на холод. Стремглав помчался по улице, слыша, как сзади летят стулья и по тихому глиняному полу теперь грохочут сапоги.

Курти выскочил на улицу, второй раз за ночь нырнул в пропахшую солью и гарью темноту Еловы и помчался по улице. Свернул за первый же угол и едва не разбил себе нос обо что-то деревянное. «Что-то» отлетело в сторону, с треском разбилось об обледеневшую мостовую, но перед этим громко выматерилось.

Курти вскочил, перепрыгнул через продолжавшего ругаться, растянувшегося на мостовой Брюхана, краем ноги наступил в разлитое вино, носом учуял, что горе-стражник сэкономил и вино купил дрянное. Вонючее, но крепкое. Додумывать эту несвоевременную мысль, бывший работник трактира продолжил на бегу. Услышал цоканье кованых сапог о мостовую, за собой. Улица, как назло, была протяжной и никуда не сворачивала. Кроме того, она беспрерывно петляла, так, что разогнаться было невозможно. Курти едва не запаниковал, слыша, как приближается топот. Заметил справа невысокий забор, прикрывавший узкий проулок между домами и притормозив, попытался с ходу заскочить на него. Ободранные пальцы лишь скользнули по обледенелым прутьям и Курти, в который раз за ночь, упал. Клацнули зубы и Курти несмотря на боль, удивился, что не увидел, как высеклись искры, так здорово он шарахнулся. Вскочил, подпрыгнув уцепился за горизонтальные прутья, подтянулся и залез на забор. Обернулся и увидел, как к нему несется Зуб, спрыгнул на обратную сторону… и повис на собственной рубашке, зацепившейся за заостренный штырь забора. Оголившуюся спину обжег холодный металл. Дернулся! Раз! Два! И без того латанная-перелатанная рубашка с треском порвалась, Курти приземлился на карачки и еле успел отскочить, как к его лицу, между прутьев метнулась рука Зуба. Пальцы схватили воздух перед глазами мальчика. Курти отшатнулся, вскочил и стал протискиваться между домами. Каменные стены были холодными, и порванная рубаха мгновенно дала это почувствовать.

— А, ну вернись! Хуже будет!

Вот зачем это всегда говорят?! Ясно же, что не вернется Курти и хуже, чем оказаться в лапах у Зуба ничего быть не может. Курти молча продолжал пролазить между домами. Расстояние между ними было совсем узким и стены становились все уже и уже. Курти не сводя глаз с полицейского спешно продолжал пропихивать себя и когда до выхода на улицу оставалось пара футов Курти с ужасом понял, что застрял. Он попробовал двинуться туда-обратно, но бесполезно. Стены держали крепко. Курти тяжело дышал и испуганно смотрел на Зуба.

— Да ты никак застрял?! — радостно констатировал полицейский. — Вот ладненько. Я сейчас с той стороны подойду. Ты это… не уходи никуда. — И довольно заржал над собственной шуткой. — Не переживай, я тебя вытащу. Обдеру, конечно, но это ничего, нормально. Это ты привыкай, скоро ты еще более куцым станешь. На целую руку короче!

Зуб пропал из поля зрения. Побежал проход искать. Долго это не продлится, рано или поздно он его найдет и скоро будет здесь. Что дальше понятно — Зуб это достаточно красочно расписал. Курти изо всех сил напрягся, попробовал пролезть, но не смог. Он чуть не заплакал от отчаяния. Вот дурацкое положение! Хотя не дурацкое — страшное! Ведь его действительно скоро, ободрав об стены, вытащит Зуб. Силенок у него хватит, а потом… Курти закрыл глаза и опять вспомнил взгляд Колокольчика… Курти поднял глаза к небу.

Над ночной Еловой висело скучное, беззвездное небо. Луны и той нет. Темно и Курти, с его умением видеть в темноте, мог разглядеть не больше пары футов перед собой.

На улице проще — там нерастаявший снег подсвечивает. А здесь между домами видно только стену, в которую уперся носом. Где-то забрехали собаки. Холодно. Зато голод исчез напрочь.

Не ныть!! Пожалеть себя успеется — будет время, когда тебе собственную руку покажут. В ярде от тебя самого.

В ту сторону невозможно — там еще ýже становится. Но ведь сюда как-то влез! Курти попытался протиснуться обратно. Бесполезно. Зажат намертво. А если так?! Он повернул ступни в сторону решетки, через которую перелез. Теперь колени не упирались в стену, а смотрели в сторону. Тогда Курти попробовал присесть, с наклоном в ту же сторону. Тяжело и медленно, обдирая грудь и спину тело поддалось. Еще…  еще…  и еще чуть-чуть…  Когда преодолел «мертвую точку», стало легче. Курти «выпал» к решетке и перелез обратно.

Ежась, боясь напороться на кого-нибудь, быстрым шагом устремился по улице.

«Свинья с кувшином». Дело даже не в том, что здесь искать не будут. Зуб детина недалекий, но дело свое знает неплохо и вполне может сообразить, что раз при обыске кошелька не нашли, то спрятать его Курти мог в трактире. Следовательно, вполне способен сюда вернуться.

Для самого Курти вопроса — возвращаться или нет? — не существовало. Он затеял это все только ради денег. Жизни в Елове ему теперь не будет, значит надо на юг. А без денег там делать нечего.

Он часа два наблюдал за трактиром, прежде чем сунутся. Внешне все было спокойно, и он решился. По-хорошему надо было бы подождать еще часа полтора, дождаться «волчьего часа». Полчетвертого утра самое воровское время. Самый крепкий сон. Но к тому времени он так замерз, а с моря налетел ветер, что надо было переместиться куда-нибудь за стены.

Лезть по водосточной трубе на крышу соседнего дома было самой настоящей пыткой. Невыносимо холодно, застывшие пальцы еле сгибались и болели от каждого прикосновения, а трубу приходилось сжимать крепко. Он едва не упал на самом верху, но сжал зубы и подтянувшись втащил себя на крышу. Обледенелая черепица заскребла по голому животу. С крыши дома Курти перелез на крышу трактира и влез на собственный чердак. Тихо открыл дверь, тихо спустился привычным маршрутом в зал. Бродить по ночному трактиру не впервой.

Войдя в зал, первым делом он бросился к камину и прижал руки к печи. И чуть не застонал от разочарования. Она была еле теплой. Хорошо протопленная печь будет греть всю ночь, но раньше этим занимался Курти, а что Шмяк, что Бен, то ли поленились, то ли заняты были. Курти бухнулся на колени и засунул руки в золу. Головешки еще не полностью остыли и Курти впервые за ночь испытал что-то вроде блаженства.

Руки грелись, но зубы продолжали выбивать чечетку. Посидев пару минут у камина и тихонько помычав, Курти поднялся и в темноте зала направился за стойку. И сразу остановился, разглядев в темноте ту самую цветастую тарелку и кусок колбасы в ней. То ли забытый, то ли приготовленный.

Курти схватил ее, откусил, стал жадно жевать. Сильно запахло чесноком. Засунул остальную колбасу за пазуху, зашел за стойку.

Крышка погреба за стойкой никогда не запиралась, да и мусорным баком её подпирал лишь Курти, и то однажды, когда прятал Колокольчика.

Крышка не скрипнула, Курти спустился вниз. Метнулся к бочкам, нащупал кошелек, вытащил, сунул за пазуху, к колбасе. Дорогой кошелек из неизвестной гладкой ткани приятно ласкал голое тело. Какой же он тяжелый!!! Захотелось раскрыть его прямо здесь, но темно, да и опасно. Надо быстрее сваливать! Метнулся обратно, поднялся по лестнице и только вылез из люка, как хлопнула входная дверь.

Закрыть погреб?! Нет, не успеет. Услышат.

Курти согнулся за стойкой и прижался к ней.

— Где он?

— Да прям вон там, в углу.

— Да. Место поукромнее!

Раздался смех.

Курти замер с непрожеванной колбасой во рту. Он узнал голоса. Это были Зуб, Бородач и Шмяк. Выследили! Входная дверь перекрыта — значит через чердак на крышу. Так же, как вошел.

Курти напрягся и приготовился к рывку.

— Не замерзнет? Всю ночь на полу пролежал.

Курти уже собиравшийся выпрыгнуть к лестнице наверх, остановился.

— Слышишь приятель. О тебе забоятся. Боятся, чтобы не простыл.

Не к Курти же Зуб обращается?! Возникло непреодолимое желание выглянуть из-за стойки, но Курти благоразумно его в себе подавил. Да и темно.

Как будто услышав его мысли кто-то, видимо Шмяк, зажег пару ламп. На стене перед Курти криво затанцевали стертые силуэты.

— Господа, я так понимаю, что моя роль во всем этом уже закончена. Так у меня к вам просьба — вы не могли бы забрать его и унести. Честно вам скажу, я слегка нервничаю из-за своего участия в… м-м-м…  — Шмяк не мог закончить фразу.

— В аресте государственного преступника? — подхватил Бородач.

— Называйте, как хотите, но если его приятели решат, что я к этому как-то причастен…

— Не решат. Да и плевать им, поверь. — Россказни об уголовном братстве, мести и тому подобном сильно преувеличены. А этот и не нужен никому, и никому ничего уже не расскажет.

— Может быть, но я бы не хотел узнать так это или нет, из первых рук.

— Рассказывать я, что ли кому-то буду?! Спасибо вам за помощь. Все, можете идти. Дверь мы сами закроем.

Раздались шаги. Шмяк поднимался по лестнице. Затем послышалась возня. Зуб произнес:

— А вам не все равно, замерзший он или нет? Вам ведь главное его доставить.

— В том то все и дело, что он живой нужен. К нему вопросов много.

— Каких? — в голосе Зуба слышалось искреннее любопытство.

— Я, конечно, мог бы тебе, приятель наврать все что угодно, но зачем? — Область, о которой его будут расспрашивать, тебе совершенно неизвестна. И поверь тебе же от этого только лучше.

Курти осторожно выглянул из-за стойки. Его часть зала была совершенно темной, а троица преследователей расселась за одним из столов у камина, где был свет. Впрочем, не троица — четвертый лежал связанный перед ними. Во рту кляп. Белобрысый, здоровый — Мельник.

— А почему вы не забрали его в участок сразу? — спросил Шмяк.

— Там слишком много лишних глаз. А тут никого ночью нет.

То есть все это время, Мельник был здесь. И наверняка видел, как Курти спустился в погреб! А если он им сейчас расскажет? Хотя у него кляп во рту.

— Ладно, ноги я ему развяжу. Не тащить же его по морозу. Сам дойдет.

Зуб освободил Мельнику ноги, поднял его. Тот злобно рыкнул на него. Зуб лишь усмехнулся и похлопал связанного по щеке.

— В чем-то мне будет тебя не хватать.

— Что, щедро платил? — Бородач смешливо смотрел на Зуба.

— Кто платил? Что? — Зуб удивленно хлопал глазами.

— Да мне все равно, честное слово. В маленьких городах своя жизнь, свои законы и правила. Так было, есть и будет.

— То есть в больших все по-другому? — Теперь насмешка звучала в голосе Зуба.

— Нет! Там еще хуже. И гораздо масштабнее.

— Так было, есть и будет — закончил Зуб — Нет, не так уж и щедро. А вы обещаете мне пост префекта городской полиции. То есть, я в, любом случае, в выигрыше.

— Вот мне интересно, как отреагирует нынешний префект, когда ты к нему с бумажкой о твоем назначении заявишься. Здесь ведь глушь у вас, пошлет тебя к черту и все. Кто ж проконтролирует-то?

Зуб не отпуская Мельника, наклонился к Бородачу и подмигнул. Весело произнес:

— Вы мне главное бумажку дайте. Мне все равно не ужиться со старым префектом. У него свои дела, свои связи. И не нужно, чтобы он копать под меня начал. Людей своих настраивать. А проконтролировать, чтобы он этого не делал, я как-нибудь сам смогу. Вы ведь правы — здесь у нас глушь.

— Вы что же? Собираетесь…

— Что? Смущает? Просто дайте мне бумажку, а остальное…  — Зуб душевно повел рукой, — ведь не интересно это вам. А?!.. Плюс деньги, которые вы за мальчишку обещали. А я его поймаю! А потом развернусь. С бургомистром договорюсь. Знаю как. И это будет только мой город… да что ты дёргаешься?

Это уже Мельнику, который мотал головой в сторону стойки, где сидел Курти.

Курти убрал голову, прижался спиной к стойке. Вот гад. Это Мельник выслуживается. Про деньги за «мальчишку» услышал. Он, что, думает, что его освободят, если он Курти сдаст?! Идиот!

— Чего он головой трясет?

— Не знаю вина, наверное, захотел.

Курти покосился на расставленные над его головой бутылки в стеллаже.

— Не-а парень, вина ты не получишь.

Мельник замычал еще сильнее и сразу же перешел на стон. Кажется, Зуб ему под дых врезал.

— Вообще я бы вина выпил! Холодно, да и под настроение. Вы мне помнится, уже обещали вино.

— Обещал — выпьем. Где-то здесь было неплохое, которое Шмяк не для матросни держит.

Звуки шагов. Зуб шел к стеллажу. Курти вжался в дальний угол стойки. Темно. Может не заметит?! Зуб зашел за стойку, сделал два шага и замер. Удивленно уставился на Курти, прищурился и скривив рот, произнес:

— Вот это…

И следующим шагом рухнул в открытый погреб. Точно, как Колокольчик позавчера, которого полицейский искал, забрякал по ступенькам вниз, только с большим грохотом. Курти вскочил, перепрыгнул через люк. Зуб для его комплекции обладал поразительной реакцией. Он сразу же вскочил, выстрелил рукой из-под лестницы, и сцапал Курти за ногу. Курти упал. Развернулся и схватился за крышку люка. Второй рукой Зуб ухватился за край пола и стал подниматься. Курти вырвал ногу, пальцы Зуба скользили по полу, когда Курти с силой обрушил на них крышку люка.

Раздался хруст и дикий вопль Зуба. Курти с неожиданной для себя самого яростью, подпрыгнул и еще раз, с силой обрушился на край крышки. Вопль перерос в протяжный болезненный вой. Курти выскочил из-за стойки. Бородач находился у стола и непонимающе смотрел в их сторону. Руку положил на меч.

Не останавливаясь Курти помчался наверх. Поворачивая на второй этаж, выскочил на выходившего из своей комнаты Шмяка. Со свечей в руке, видимо вышел на шум.

Не останавливаясь Курти дунул ему на свечу и помчался дальше наверх. Добежал до своей бывшей комнаты, мигом выбрался на чердак и по крыше, в темноте, помчался к соседнему дому. Ориентируясь исключительно на слабо очерченный снегом силуэт крыши с трубой, перемахнул через пролет между домами, добежал до водосточной трубы, опять чуть не упав, вконец разодрав и без того израненные руки, спустился по трубе на мостовую. Спрятал руки под мышки, согнувшись, завернул в первый же переулок.