Глава 4
Утром вылетели четверкой на прикрытие своих войск в районе Староконстантинова, Северов, как обычно, ведомым у Ларионова. По прибытии разогнали девятку «Ю-87», Ларионов сбил одного, остальные, побросав бомбы куда попало, ушли. Группу Ларионова связала четверка «Мессеров», они дали оттянуться своим пикировщикам и, пользуясь преимуществом в скорости, уклонились от боя. Северов отметил, что отбомбились немцы, похоже, по своим. Приятная неожиданность. Еще одной неожиданностью стала упавшая сверху пара охотников. Олег ее срисовал вовремя, но ударили они по паре Бабочкина, а его ведомый прошляпил, за что и поплатился. Дымящий самолет потянул к своим, благо совсем недалеко, а немцы попытались атаковать пару Ларионова, неудачно. Северов не дремал, но вернувшаяся четверка «Мессеров» была уже совсем лишней в этом раскладе. Впрочем, немцы явно осторожничали, наученные прошлым опытом. Кончилось тем, что Бабочкин пристроился к Ларионову ведомым. Олег был явно лишним, поэтому оторвался от них и отвлек пару гансов на себя. У немцев кончался бензин, они ушли, но своих Олег потерял.
Боекомплект был почти полным, стрелять пришлось мало, топлива хватало, так что Олег не очень беспокоился, просто пошел в сторону аэродрома. Связаться с Ларионовым не удалось, рация опять барахлила. Внимание Северова привлекло мельтешение самолетов немного в стороне от его курса. Похоже, четверка «Мессеров» наносила удар по наземной цели. Других самолетов противника Олег не заметил. Обычно немцы оставляли хотя бы пару в прикрытие на высоте. Но активность советской авиации была невысокой, к тому же до линии фронта было не очень далеко, так что они, видимо, сочли риск приемлемым.
Подойдя поближе, Северов понял, что они не штурмуют военную колонну, а расстреливают беженцев. Маленькие фигурки разбегались в сторону от дороги, метались прямо по ней. Около нескольких машин суета и метания были, как показалось Олегу, особенно бестолковыми. И тут он понял – это же дети, маленькие дети. Видимо, вывозили детский сад или младшие группы пионерлагеря или, может быть, детский дом. Твари, они не могут не видеть, кого атакуют!
За годы службы Северов привык не думать о том, сколько человек он лишил жизни. Штурмовик – смертоносная машина, сколько врагов он уничтожает за один заход, можно только догадываться, но не одного и не двух. А сколько Северов отправил на тот свет за свою военную карьеру, даже приблизительно не сосчитаешь, наверняка счет шел как минимум на десятки. Представители наземных войск рассказывали, что после авиаударов находили тела не только традиционных бородачей с когда-то горящими, а теперь навсегда потухшими глазами, но и арабов и негров, прибалтов и западенцев, людей вполне славянской внешности и явно похожих на благополучных англосаксов. Чаще мужчин, но попадались и женщины, скорее всего снайперы. Все они топтали землю его Родины, наживались на крови и смерти граждан его страны. Они были болезнью, заразой, а он – лекарством. После окончания Первой чеченской Северов, озадаченный своим равнодушием к смерти, имел разговор со священником. Вообще отношение к религии у Олега было сложным. Он не был ни истово верующим, ни воинствующим атеистом. Говорят, что на войне мало кто остается неверующим. Это справедливо. Но Олег отношения к религии не менял, считал, что вера в душе и в поступках, а не в количестве поклонов или крестных знамений. Встреча со священником была случайной. Олег довольно долго с ним беседовал, и старик-священник понял, что перед ним нечасто встречающийся тип человека-воина. На вопрос Северова, почему ему не снятся убитые им враги, почему он не испытывает душевных терзаний, тот ответил – так и должно быть, ведь ты воин божий, иди и выполняй свой долг.
Олег Северов не был бесчувственным человеком. Как и все сильные личности, он страдал от собственной беспомощности что-либо изменить, от невозможности спасти жизнь тем тысячам мирных людей, которые гибли сейчас от бомб и снарядов новых юберменшей, от невозможности предотвратить страдания тех, кто теряет в этой войне родных и близких, кто уходит с колоннами беженцев на восток и кто остается на оккупированной территории, тех, кто, недоедая и недосыпая, будет работать у станков и на полях, заменяя ушедших на фронт мужей и отцов. От этого можно было сойти с ума. От ненависти к этой сытой и уверенной в себе сволочи, которая уничтожает людей его страны. От осознания того, что из тех, кто начал воевать в сорок первом, до победы почти никто не доживет. От того, что скоро в осажденном Ленинграде сотни тысяч умрут от голода. От того, что те, кто сейчас из-за океана наблюдает за всей этой бойней, развязанной ими для очередного передела рынков сбыта, через полвека добьются своего и развалят СССР. Но он понимал также свое место в этой войне. Он много чего не может, он может лишь сражаться рядом со своими товарищами, он может вместе со всеми приближать победу. Ему даже легче, чем другим. У него нет в этой реальности родных, которых он может потерять, которые страдают. У него нет малой родины, растоптанной врагом. И в отличие от его товарищей, которые ВЕРЯТ в победу, он ЗНАЕТ, что они победят.
Но все это лишь слова, правильные слова. А когда на твоих глазах спокойно расстреливают детей, остаются даже не эмоции, только обрывки эмоций. И хочется только одного – убивать этих тварей, жечь, карать, остро жалея только о том, что боезапас не бесконечен.
Строить атаку от солнца времени не было, Северов просто ринулся на них, поджег ведущего второй пары. Немцы шарахнулись в стороны, но быстро сориентировались и навалились втроем. Раньше Северову везло, попадания в самолет не наносили фатальных повреждений. В этот раз лимит везения, видимо, кончился. Олег успел повредить еще один «Мессер», когда удачная очередь размочалила хвостовое оперение, затем «ишачок» затрясло – попадание в двигатель. Пришлось сажать машину на живот на поле рядом с дорогой. Посадка получилась жесткой, Северов подумал даже, что лучше было прыгнуть с парашютом. Хотя высота была маловата, да и поздно уже метаться. Олега спасло то, что немцы поистратили боезапас, штурмуя воинскую колонну дальше по дороге, да и топлива оставалось мало. Так что попали по уже лежащему истребителю Северова последней очередью и ушли домой. Правда, от этой очереди самолет загорелся, Олег едва успел выскочить из кабины. Боеприпасы ли кончились совсем, или гансы решили не рисковать, но больше атак не было. К тому же по дороге подошла полуторка с пулеметной установкой «М4», сбить никого не сбила, но дырок немцам навертела. Впрочем, «ишачок» и так превратился в пылающую груду обломков.
К стоящему неподалеку от обломков своего самолета Северову направилась группа командиров во главе с генерал-майором.
– Товарищ генерал-майор! Младший лейтенант Северов, 12-й ИАП. Выполнял в составе четверки прикрытие наших войск в районе Староконстантинова. В ходе воздушного боя оторвался от своих, возвращался самостоятельно. Заметил, что немцы штурмуют гражданских, атаковал. Время строить атаку с выгодной позиции не было. В ходе боя сбил один самолет противника и один повредил, сам получил повреждения и пошел на вынужденную.
– Молодец, настоящий сталинский сокол! Один против четырех! – Генерал пожал Олегу руку, его глаза сверкали. – Смотри, что делают, сволочи! Детей расстреливают! Детей!! Это кем же надо быть! Ведь видели же, что это не военные и даже не взрослые!
На груди генерала был орден Красного Знамени и медаль «ХХ лет РККА», и вообще, он производил впечатление человека сильного и уверенного в себе, но очень усталого.
Погрозив кулаком в сторону запада, генерал вздохнул:
– Ладно, победим – за все спросим! А тебе, лейтенант, справка нужна, подтверждающая сбитого. Сейчас мои штабные оформят. Еще раз спасибо. Аэродром твой где? Под Винницей? Филипчук! У нас в Винницу Колодкин не уехал еще? Ну, счастливо тебе, летчик! Получше прикрывайте нас!
Филипчук, хитроватого вида круглолицый старший лейтенант, через несколько минут вручил Северову справку за подписью командира 8-го стрелкового корпуса 26-й армии генерал-майора Снегова Михаила Георгиевича и посадил его в штабной автобус к группе командиров, старшим из которых был военинтендант 2-го ранга, видимо, тот самый Колодкин. Интендант буркнул что-то, то ли поздоровался, то ли был чем-то недоволен, но Олегу было это неинтересно. Напряжение боя спало, он ощутил сильную усталость, захотелось спать. Весь путь он благополучно продремал.
Ни Северов, ни Снегов не знали, что через месяц 8-й корпус попадет в окружение, а его командир, раненный в ногу и контуженый, попадет в плен.
До аэродрома Северов добрался уже под вечер, выспавшийся, но голодный как собака. Увидев, как навстречу к нему кинулись Винтик и Шпунтик, как счастлив был Михалыч, какие радостные лица были у Бабочкина, Булочкина и Аверина, Северов вдруг ощутил чувство, которое испытывает человек, вернувшийся домой к своей семье, к близким и родным людям. Подходили другие летчики, хлопали по плечу, по спине. С КП пришли Коробков и Ларионов, жали руку. Оказалось также, что ведомый Бабочкина, сержант Баградзе, посадил самолет неподалеку от аэродрома. Повреждения самолета не очень большие, летчик не ранен. Так что их четверка обошлась без потерь в летном составе, это командование полка радовало. Кроме того, немцы потеряли два самолета безвозвратно, вместе с пилотами. Не радовало Северова то, что его модернизированный самолет был уничтожен и теперь ему предстоит летать на серийной машине.
Но это будет завтра, а сейчас Олега увели в столовую, где накормили картошкой с мясом и напоили крепким чаем. Война войной, но за питанием личного состава Булочкин следил внимательно. Имеющиеся запасы и природная пронырливость старшины Тарасюка делали свое дело, пока питание было приличным. Старшина Тарасюк, хитрый хохол из тех, после которых евреям делать нечего, был в свое время спасен Булочкиным из какой-то мутной истории. Петрович про это дело никогда не распространялся, а Денис Аверин однажды сказал, что Булочкин вытащил Тарасюка из истории с хищением на военном складе, поскольку вины его не было. Как бы там ни было, благодарный старшина готов был ради командира в лепешку расшибиться.
В палатке, в которой Олег квартировал вместе с летчиками эскадрильи, к нему с воплями кинулся Валера. Котенок расположился на коленях у Северова и умиротворенно замурлыкал, а Олег принялся рассказывать о своих приключениях. Когда Олег шел от своего самолета к автобусу, делать крюк, чтобы посмотреть на разгромленную колонну, он не стал. Помочь он ничем не может, а вот злости и так хватает, через край уже. Вполне достаточно и того, что он видел с воздуха. Его слушали молча, сжимая кулаки. Долг гитлеровцев перед ними рос, а вот с его отдачей дело обстояло пока неважно. После того как Олег закончил свой рассказ, наступила небольшая пауза.
– Вот что, соколы, – сказал Ларионов, – чтобы долг вернуть, надо лучше воевать! А лучше воевать можно только умеючи. После каждого боя – непременно анализ, разбираемся до мелочей, все принимают участие. Еще раз внимательно изучите район боевых действий, чтобы ориентировку не терять! В бою ведомым не отвлекаться, держаться за ведущим! Особенно тебя, Каха, касается!
Баградзе виновато потупился. Был за ним грех. Отрывался от ведущего, невнимательно следил за обстановкой. Правда, и поплатился за это. Хорошо, что только машину повредили, а могли и убить.
Полк немного пополнили, количество эскадрилий сократилось до трех, но все равно в третьей было только шесть летчиков. Девятнадцать дней боев, потеря половины летного состава, отступление, все это наложило свой отпечаток на их души и лица. Все время после попадания в этот мир, особенно после начала войны, Олег часто сравнивал своих сослуживцев с коллегами из прошлой жизни (из прошлого будущего или из будущего прошлого, как правильно?). Сравнивал и ловил себя на мысли, что люди в форме, серьезно относящиеся к своей профессии, похожи. Не та ли самая сила, что бросала людей под танки с гранатой или миной в Великую Отечественную войну, заставляла их внуков в Афганистане или Чечне закрывать своим телом гранату, чтобы могли выжить другие солдаты. Не та ли самая сила, что не позволяла злым летом и осенью 41-го смириться с поражением, в девяностые держала людей в отсеках подводных лодок и поднимала на штурм позиций боевиков в горных аулах. Не та ли самая сила, что привела в мае 45-го в Берлин, тянула Россию из гиблого болота в начале двадцать первого века. Дед как-то сказал Северову: «Офицеры бывают действующие, в запасе и мертвые. Бывших офицеров не бывает!» Олег эти слова запомнил и жил по этому правилу. Тогда и сейчас.
Первым делом предстояло решить вопрос с самолетом. Олег рассчитывал получить 28-ю или 29-ю серию, ни того, ни другого не оказалось. Северову достался «И-16» тип 18 с мотором «М-62» и четырьмя «ШКАСами». Если летные данные были на уровне более поздних серий, то вооружение несколько удручало. Радиостанции или приемника тоже, разумеется, не было.
«Что ж, за неимением гербовой пишем на простой, – подумал Северов, похлопав по плоскости «ишачок» с номером 11 (сразу прозвал его «Барабанные палочки»). – Надо подумать, можно ли вместо «ШКАСов» поставить «УБ».
Перспектива путешествия по вражеским тылам стала гораздо более реальной, поэтому Олег вплотную озаботился экипировкой на случай, если придется прыгать с парашютом за линией фронта. Под его руководством одна из сотрудниц вещевого склада сшила ему разгрузочный жилет. Жилет был оснащен многими полезными вещами – ножами, аптечкой, компасом, солью, спичками и зажигалкой и много чем еще. У Олега нашлось несколько упаковок из-под мыльного порошка, они были цилиндрической формы с плотно прилегающими крышками. В них очень удобно поместились соль, смесь от собак, рыболовные принадлежности – несколько крючков и грузил, моточек лески и небольшой поплавок из пробки. Смесь от собак летчик сделал сам по совету бывалого Петровича, напополам смешав красный и черный перец (красного в чистом виде не оказалось) и какой-то табак, Олег никогда не курил и в них не разбирался. Северов пожалел, что пока нет возможности раздобыть компактный пистолет-пулемет, наш был неудобен из-за круглого магазина, а до известных Северову из прошлой жизни образцов было еще очень далеко. Зато запасливый Булочкин подарил небольшой бинокль, позаимствованный в свое время у одного финского офицера-диверсанта.
Между тем обстановка на передовой продолжала ухудшаться. Фронт опасно изгибался, 1-я танковая группа немцев рвалась к Киеву. Остатки полка получили приказ на перебазирование в район столицы Украины. Что будет дальше, Северов знал – прорыв танковых и моторизованных дивизий Вермахта из района Житомира на восток к Киеву и юго-восток в сторону Крыма. Перебазирование полка в район Борисполя выводило его из-под этого удара.
Применять авиацию немцы продолжали в полную силу, на прикрытие наших войск истребители полка вылетали часто, но в основном малыми группами – по четыре-шесть самолетов. Больше просто не было. Наплевав на возможные проблемы, Коробков полностью перешел на пары, хотя соседние полки продолжали использовать трехсамолетные звенья. Жирным минусом ситуации являлось отсутствие радиосвязи. Отсутствие управления в бою, невозможность перенацеливания, слабая служба ВНОС катастрофически понижали эффективность действий.
Эскадрилья Ларионова состояла, таким образом, из пары Ларионов – Северов и звена Бабочкина. В активе у Олега уже официально числилось три сбитых лично и два в группе, что являлось очень неплохим результатом. Он и сам чувствовал, что его боевой опыт истребителя растет, как растет и мастерство его товарищей. По крайней мере более эффективная тактика позволяла Коробкову иметь потери меньшие, чем в большинстве других авиаполков. У Ларионова уже было шесть сбитых лично и три в группе, у Бабочкина – четыре и два. Свой боевой счет открыл и Каха Баградзе.
Часто приходилось летать и на прикрытие своих бомбардировщиков. Северов такие задания очень не любил. Бомбоштурмовые удары наносились днем. Тактика прикрытия была довольно примитивной, действия бомберов после удара часто были ошибочными. Вместо сохранения плотных боевых порядков они уходили на максимальной скорости, растягиваясь и не давая возможности малочисленным истребителям прикрыть все подразделение. Да и собственные оборонительные возможности были невысоки – пулеметы винтовочного калибра имели существенно меньшую дальность эффективной стрельбы, чем авиапушки немцев. В таких условиях потери были очень высоки.
Через месяц после начала войны линия фронта вплотную подошла к Киеву. Из-за частых налетов полк рассредоточили. Третья эскадрилья перебралась на небольшую площадку в районе северо-западнее Бородянки. Это было обычное поле, которое стараниями Булочкина обзавелось землянками, капонирами для техники и прочими необходимыми атрибутами военного аэродрома. В процессе переездов с одного места на другое командир БАО захомячил две брошенные из-за отсутствия топлива зенитные 76-мм пушки, две 37-мм зенитки и даже один ДШК. А четыре счетверенки М4 были добыты еще до войны. Вопрос с боеприпасами пока решать удавалось, сложнее было с подготовленными расчетами. Но Петрович и тут выход нашел. Он сам и его делегаты выезжали на маршруты отступающих войск и выискивали нужных специалистов. Так что опытными наводчиками и командирами расчетов невеликое воинство укомплектовать удалось.
Рота Аверина понесла довольно значительные потери – активность немецких диверсантов была высокой, были потери и от налетов вражеской авиации. Пару раз приходилось отражать атаки прорвавшихся групп вражеской мотопехоты и мотоциклистов. С другой стороны, Аверин и Булочкин пополняли роту за счет отступающих. Брали не всех подряд, только солдат, хорошо обученных. Сманили даже несколько пограничников. Их часто использовал Миша Ногтев, работы по выявлению вражеской агентуры хватало. Впрочем, когда ушли далеко за линию старой границы, стало полегче – отношение местного населения было другим.
После обеда 23 июля на аэродроме неожиданно появился сотрудник НКВД, прошел в штаб, через некоторое время возникла суета, один из работников штаба рысью унесся к стоянкам самолетов, другой также бегом нашел Ларионова, что-то явно затевалось. Через некоторое время Северова вызвали к командиру полка.
– Товарищ майор, младший лейтенант Северов по вашему приказанию прибыл.
– Проходи ближе, – проворчал Коробков, вид у него был недовольный.
Присмотревшись, Олег обнаружил, что сотрудник НКВД имеет на петлицах три шпалы – капитан госбезопасности.
– Слушай приказ! После получения инструктажа идешь прямо к своему самолету, его сейчас готовят к вылету. В 17.30 взлетаешь, следуешь вот в этот квадрат, – комполка показал на карте квадрат недалеко от аэродрома, – встаешь в круг на высоте 3000, ждешь «ПС-84». Сопровождаешь вот по этому маршруту.
– Товарищ младший лейтенант, этот борт должен во что бы то ни стало дойти до места, ты понял меня? – проговорил капитан ГБ, до этого не проронивший ни слова.
– Так точно! Разрешите вопрос?
– Что у тебя?
– Если это так важно, почему я иду один?
– Нет топлива! – раздраженно сказал командир полка. – Совсем нет! В твой слили все, что наскребли. Подвезут ночью, как обычно, а надо сейчас! Много самолетов ремонтируется еще, только к утру сделают. А ты у нас летчик хороший, да и везунчик редкий. Или боишься?
– Не боюсь, просто уточнил. Разрешите идти?
Коробков отпустил Северова, но вслед за ним вышел энкавэдэшник.
– Провожу до стоянки.
«Заодно посмотрит, чтобы ни с кем не общался», – подумал Северов.
Шли они не спеша, самолет еще готовили к вылету, загружали боеприпасы.
– Хвалит тебя командир полка, не подведи.
Самолет Олега находился ближе к концу стоянки, капитан ГБ, проходя мимо истребителей, разглядывал их, а потом спросил:
– А кто у вас в полку на «ишаке» с номером 33 летает?
– Сейчас никто, а раньше я летал.
Они подошли к самолету Северова, около которого, кроме технарей, стоял Ларионов. Увидев подошедшего сотрудника НКВД, комэск представился:
– Командир третьей эскадрильи капитан Ларионов.
– Капитан, а сколько у него сбитых?
– Три лично и два в группе, – осторожно ответил Игорь.
– Ничего не упускаешь?
– В каком смысле? Эти победы подтверждены, у нас приписок нет.
– Да я не об этом. По данным разведки, летчик на «ишаке» с номером 33 сбил над территорией противника несколько самолетов, которые пилотировали известные в Люфтваффе специалисты, точное количество сбитых нам неизвестно. По всему выходит, что это самолет вашего полка.
– Он посмотрел на Серова: – Что скажешь?
– Ничего он не скажет! – Ларионов вкратце рассказал о Кольском и его происках. – Об этих сбитых я знаю, но доказательств у нас нет, поэтому Кольский и обвиняет его в приписках, целую кампанию раздул. Но мы эти самолеты и не просили засчитывать, лейтенант просто устно доложил.
– Ладно, давай готовься, время.
– Товарищ капитан госбезопасности, есть одна просьба. Если все-таки собьют, когда к своим выйду, то будут проверять.
– Конечно будут, как же иначе?
– А можно сделать так, чтобы ВЫ в курсе моей проверки были?
– Иди капитан, занимайся.
Когда Ларионов ушел, энкавэдэшник сказал:
– Меня Владимир Викторович зовут, Забелин. Замнаркома госбезопасности УССР. Выйдешь, попроси сообщить мне. Все, удачи тебе, младшой.
Северов стал быстро собираться, поверх комбеза надел разгрузку, проверил снаряжение. Подошел Михалыч.
– Опять ты к черту в пасть лезешь, – пробурчал он.
– Ладно, Алексей Михалыч, не ворчи. Слушай сюда! Если я из полета не вернусь, сильно не переживай. Вещички мои сохрани, о Валере позаботься. И за этими двумя обалдуями присматривай! – Северов кивнул в сторону Винтика и Шпунтика, возившихся с пулеметами его истребителя. – Они будут в танкисты рваться или в разведку. Не отпускай их. У парней талант, им после войны учиться дальше надо.
– Все сделаю, Олег, не сомневайся. Ты, главное, вернись!
– Я и на земле мишень трудная. Если в воздухе сильно не ранят, шанс есть.
Северов обнял старшину, похлопал по плечам Винтика и Шпунтика, доложивших, что боезапас полный, пулеметы проверены, и полез в кабину.
Транспортник Северов увидел минут через пять после прихода в квадрат ожидания, «ишачок» с номером 11 лег на новый курс.
По мнению Северова, все сложилось довольно удачно. Немцы их, конечно, перехватили. Служба наблюдения у них была поставлена неплохо, да и связь была налажена. Первая удача состояла в том, что на перехват пришла всего одна пара «Мессеров». Транспортник ушел еще ниже, прижался к лесу, а Олег связал боем обоих истребителей. Его ШКАСы выплевывали сто двадцать пуль в секунду, дырок у немцев хватало. Олегу удалось сбить один «Мессер», видимо, попал в летчика. Второй получил повреждение системы охлаждения и отвалил в сторону своего аэродрома. Пользуясь возникшей суетой, «ПС-84» благополучно ушел. Догонять его Северов не стал, его машина была сильно повреждена. Подошедшей еще одной паре «Мессершмиттов» даже не пришлось ставить точку в этом вопросе. Горящий «И-16», кувыркаясь, падал на землю, а Северов благополучно выпрыгнул с парашютом, не дожидаясь, пока в нем самом наделают лишних дырок (прощайте, «Барабанные палочки»!). Это была вторая удача. Затяжной прыжок удался, расстрелять его в воздухе немцы не смогли.
Когда Северов говорил, что на земле он мишень трудная, то совсем не лукавил. Выживанию на земле его учили хорошо, да и стимул был мощный. Пойманному летуну в Чечне могли шлем к голове гвоздями прибить, да и в Афгане местные не церемонились. Прекрасная физическая подготовка, неплохие навыки стрельбы и рукопашного боя, хорошее знание немецкого языка и знание общей обстановки давали шанс на выживание. Главное – осторожность и быстрота без торопливости.
Оказавшись на земле, Олег спрятал парашют, быстро определился на местности и побежал в сторону, противоположную фронту. Бегал младший лейтенант быстро, бежать мог долго. Сапоги, конечно, не кроссовки и даже не берцы, но они были правильно подобраны и хорошо разношены. Олег бежал легко, успел отмахать километров пять и пересечь небольшую дорогу, когда услышал за спиной шум моторов. За его спиной около роты гансов выгрузились из машин, развернулись в цепь и углубились в лесной массив, который Северов уже покинул. Олег поздравил себя с правильным решением. Собак он не видел, пока разберутся в том, что его в «загоне» нет, времени пройдет немало. А время, как известно, деньги. В смысле, жизнь. Эту фору он постарается использовать с умом и уйти еще дальше.
Неплохо было бы прибарахлиться каким-нибудь транспортом, лучше мотоциклом. Мечты, мечты… Дело было к ночи, надо было где-то пристроиться поспать. А завтра с новыми силами… Конец июля, ночи теплые. И надо завтра озаботиться пропитанием. До сумерек Олег отошел от места высадки немцев километров семь. Ночь спустилась быстро, но перед тем, как стемнело, Северов успел забраться на дерево и осмотреть в бинокль окрестности. Где-то на северо-западе почти у горизонта моргало несколько огоньков, видимо, какое-то небольшое селение. Больше никаких признаков жизни видно не было. Подумав, что утро вечера мудренее и что фрицы ночью по лесам в его поисках ползать не будут, Олег решил несколько часов вздремнуть. Силы завтра еще как пригодятся.
Четкого плана действий у летчика не было. Положение на фронтах и динамику развития ситуации он себе в общем и целом представлял. Выходить к линии фронта нужно было на восток или северо-восток. На юго-восток шло наступление механизированных частей противника, соревноваться с ними в скорости перемещения и лезть в эту кашу смысла не было, но Северов особого беспокойства не испытывал. Он был уверен в благополучном исходе дела с поправкой на случай. А здесь, кроме того, можно рассчитывать на лояльность местного населения. Все эти паскудные националистические настроения в этой местности широкого распространения не имели. Олег вспомнил об «Украинском государстве» и невольно поморщился. Интересно, он за это тоже воюет? Может, Забелину, если выжить удастся, кое-какие мысли подкинуть? Глядишь, не будут бандерлоги по Киеву с маршами ходить. Ладно, опять уплыл мыслью в далекое будущее.
Спал Северов очень чутко. Это было не какое-то специально развитое свойство, а просто особенность организма с самого детства. Как и врожденное чувство пространства. Даже будучи ребенком, Олег прекрасно ориентировался на местности, заблудиться в лесу никогда не боялся. А уж при наличии компаса и карты…
Четыре часа сна придали новых сил, хотя есть, конечно, хотелось. Надо озаботиться питанием. Северов еще раз забрался на вершину дерева и осмотрелся в бинокль. Никакой нездоровой активности поблизости не наблюдалось. Дорога, по которой приехали фрицы, шла, судя по карте, из Левкова в Кринички. На юге шла большая дорога, соединявшая Житомир с Белой Церковью, на севере – Житомир с Киевом. Движение по ним должно быть интенсивным, пересечь их трудно. Лесной массив, в котором укрылся Северов, был невелик, немцы могут прочесать его довольно быстро, если возьмутся серьезно.
Густав Фогель заночевал прямо в кабинете, работы было очень много, и идти никуда не хотелось. Сообщение о поиске сбитого русского летчика пропустил мимо ушей, вот когда поймают, тогда он и подключится. Уснул майор почти мгновенно, но поспать толком ему не дали, под утро разбудил взволнованный дежурный офицер:
– Господин майор! Господин майор! Срочное сообщение!
– Что случилось?
– Русские диверсанты совершили нападение на штаб 48-го моторизованного корпуса. Генерал Кемпф и ряд офицеров штаба убиты! Диверсанты уничтожены.
Сон моментально слетел с Фогеля, «мозаика» в голове сложилась. Истребитель летал не на разведку, он сопровождал транспортный самолет! Некоторые сведения на это указывали. У русских, как известно, большие проблемы с авиацией. Сильное прикрытие выделить не смогли и послали одного, но хорошего летчика. И он свою задачу выполнил! Истребители не заметили транспортника, русский сразу связал их боем. А транспортник с диверсантами на борту благополучно ушел, лететь ему было недалеко. Скорее всего именно он был сбит на обратном пути и упал здесь неподалеку, за Брусиловом.
Фогель велел выяснить подробности и сел завтракать. День обещал быть длинным.
Вскоре стали известны некоторые детали нападения. Диверсантов было немного, около взвода. Но охрана штаба 48-го корпуса была явно недостаточной. Предстояло небольшое перемещение, поэтому в составе охранения оказалось всего два взвода солдат. Когда подошло подкрепление из проходящей по близлежащей дороге части, все было кончено. Русских, конечно, уничтожили, уйти не дали, но это слабое утешение.
Майор хмыкнул. Сейчас полетят головы, но его это, к счастью, вряд ли коснется. Настроение стремительно улучшалось, абверовец стал натягивать сапоги и приказал подавать завтрак.
Пока Густав Фогель расправлялся с холодной курочкой, Северов тоже немного подкрепился. Он вышел на небольшой хутор, стоящий неподалеку от реки Ровец между Криничками и Туровцом. Понаблюдал немного, убедился в том, что немцев нет, подошел к хозяину, коловшему перед домом дрова. Вскоре они сидели за столом, завтракая вареной картошкой, непременным салом, свежими огурцами и свежевыпеченным хлебом. Внук хозяина, мальчишка лет двенадцати, вел наблюдение с большого дуба, высматривал немцев. От самогона Олег вежливо отказался, чем вызвал уважительное удивление.
– Спасибо, хозяин! Мне еще воевать.
– Что дальше делать думаешь? – Хозяин, крепкий еще мужик лет шестидесяти, вздохнул. – Понимаю, что трудно сейчас вам. Но когда же обратно вернетесь? Я с немцами в прошлую войну воевал, знаю, что противник он серьезный. А нам как же быть? Уходить поздно, да и куда? Дочка с мужем в Житомире работала, что с ними, не знаю. Как их бросить было? Так что делать будешь?
– Как что? К своим уйду. Я летчик, мне летать надо.
– Ну да, оно конечно. Только все дороги немаками забиты, едут и едут, окаянные. Как же ты пойдешь?
– Разберусь, отец.
– Вот как… А дальше-то что?
– Не могу тебе всего сказать, сам понимать должен. Просто верь мне, я знаю, что говорю. Немец силен, его сразу остановить трудно. Но нас не сломить! Никому это еще не удалось, не удастся и Гитлеру. Будут врать, что Москву взяли и Ленинград, не верь!
Удивленный хозяин слушал Северова, и сомнения уходили из его души. Этот совсем молодой летчик произвел на него сильное впечатление. Сам воевавший в Первую мировую войну, потом в гражданскую, он видел спокойную уверенность, за которой стоял не пылкий патриотизм молодости, а умение воевать. Жилет с гранатами и многими важными вещами, боевой нож, бинокль, все говорило о том, что перед ним хорошо подготовленный человек. Ему хотелось верить, что в Красной Армии много таких воинов, что скоро они придут назад и все заживут спокойной мирной жизнью, вспоминая войну как страшный сон, морок. Встряхнув головой, прогоняя мрачные мысли, хозяин велел жене собрать Северову в дорогу немного еды.
Олег заполнил флягу свежей колодезной водой, взял краюху свежего хлеба, небольшой шматок сала и кусок копченой колбасы, спрятал все это богатство в заплечный мешок и, сердечно поблагодарив хозяев, направился на северо-восток. В его планах было движение вдоль какой-нибудь небольшой дороги с не очень интенсивным движением, на которой можно перехватить мотоциклиста и завладеть столь нужным сейчас транспортом.
Лес тут был без подлеска, поэтому просматривался довольно неплохо. Северов осторожно передвигался от дерева к дереву, временами останавливаясь, чтобы прислушаться и осмотреться. Вскоре лес впереди начал редеть, скоро должна была показаться дорога, на которой Олег рассчитывал устроить охоту на транспортное средство. Северов тихо подкрадывался к краю леса, когда заметил впереди движение. Спрятавшись за довольно широкий ствол дуба, он рассмотрел троих подростков, быстро идущих в глубь леса и постоянно оглядывающихся. Они шли прямо на него, и Северов решил, что расспросить их будет нелишним.
Когда ребята подошли поближе, он вышел из-за дерева и, видя, что ребята готовы бежать от него, спокойно сказал:
– Я свой, стойте тихо.
Выглядел Олег весьма импозантно. Летный комбинезон, поверх него разгрузочный жилет, лицо вымазано сажей.
– Тихо, ребята, спокойно. Рассказывайте, что тут в округе происходит.
Мальчишки осторожно подошли поближе.
– А вы, дяденька, наш разведчик?
«Дяденька» был всего на несколько лет их старше, поэтому хмыкнул и ответил:
– А что, немецкие разведчики вот так по своим тылам ходить будут?
– Ну да, – вздохнул один из ребят, – это мы глупость спросили. А вы один, а то у нас тут такое…
И ребята, перебивая друг друга, рассказали, что вчера к ним в деревню приехали немцы. Они обошли хаты и нашли несколько раненых бойцов Красной Армии, оставленных какой-то отступающей нашей частью. Среди них была девушка, младший лейтенант. Ее, голую, вытащили на дорогу, долго топтали сапогами, потом закололи штыками. Вторую девушку, сержанта-санинструктора, облили бензином и сожгли заживо. Раненых бойцов, пять человек, тоже закололи штыками. Когда ребята рассказывали, как кричала горящая девушка, у них из глаз лились слезы, дрожали руки. Трупы немцы оставили на деревенской площади.
– А ночью наши жители вышли и похоронили бойцов. Немцы утром это увидели, сердились очень, всех жителей согнали на площадь, сказали, что будут расстреливать за неподчинение ихней власти. А мы убежать успели. Дяденька, а вы один? Помогите, расстреляют ведь наших, а у меня там мамка и сестренки младшие!
Северов сжал кулаки. Войны на Востоке всегда отличались жестокостью. Хоть не в пехоте воевал, но пришлось видеть вспоротые животы, отрезанные члены, снятую кожу и сожженных заживо. Не раз он по наводке с земли наносил удары по группам боевиков и моджахедов. А эта нечисть чем лучше? Да, он один, но пройти мимо нельзя, самому себе потом никогда не простишь.
– Я один, – проворчал Олег и, видя как поникли ребята, как надежда сменилась отчаянием, добавил: – Но вам помогу. Отвечайте коротко, четко.
И стал расспрашивать. Соваться нахрапом, без ума – себя погубить и людям не помочь.
Картинка постепенно прояснялась. Гансов было немного, двенадцать человек. На окраинах деревни стоят парные посты, так что на площади восемь человек при одном пулемете. Вообще-то у немцев один пулемет на отделение, ну да ладно. Один так один. Общий план деревни, где гансы стоят, где жители, где посты расположены, ребята нарисовали и объяснили.
Первым делом посты. Северов рассмотрел из укрытия, как они расположены, и убедился в том, что они не находятся в пределах прямой видимости с площади (эх, российская дорога, семь загибов на версту, на Украине так же). Близко к караульным были расположены довольно густые кусты, подобраться удалось вплотную. Фрицы дисциплинированно держали винтовки на плече, так что метательный нож в глаз одному, перерезал горло другому, одного поста нет. Когда Северов примеривался подбираться к другому, то обнаружил, что там никого нет.
Он решил, что солдат могли вызвать на площадь, вряд ли немцы просто так ушли с поста, у них с этим строго. Теперь Олег стал подбираться к площади, где были выстроены жители деревни, человек сто, напротив них расположились восемь фрицев, на незапряженной телеге стоял «МГ-34». Автоматы только у унтеров, у остальных карабины.
Летчику удалось подобраться к гансам метров на двадцать. Собак немцы первым делом перестреляли, и что за мода у них такая. Так что никто положение Северова не выдал. Внезапно он заметил неподалеку за кустами какое-то шевеление. Сначала Олег подумал, что это прячется кто-то из жителей, но, присмотревшись, заметил пару человек в форме и с оружием. У одного автомат, у другого винтовка. Олег подумал, что теперь понятно, куда девался другой пост. Его они пока не заметили, но познакомиться стоит, причем как можно быстрее. Летчик стал осторожно пробираться дальше, вскоре направленный в его сторону ствол винтовки показал, что он замечен. Северов продемонстрировал гранаты и готовность стрелять, до противника метров пятнадцать, даже для пистолета совсем недалеко. Попасть в жителей можно было не опасаться, Северов и неизвестные пока другие бойцы находились от противника сбоку.
Ну, с Богом! Полетели гранаты, вслед за ними Северов высунулся из-за невысокого плетня и начал стрельбу. Он немало занимался этим в прошлой жизни и вполне восстановил навык, к тому же расстояние было небольшим. Немецкие солдаты стояли так, что вести огонь им было неудобно, был риск попасть в своих, а времени рассредоточиться им никто не дал. Из кустов раздались короткие очереди из ППД и выстрелы из винтовок, редкие, стрелявших человек пять.
Все закончилось быстро, секунд за десять. Неизвестные помощники стреляли великолепно, ни один выстрел даром не пропал. Северову тоже было грех жаловаться. Жители деревни попадали на землю, некоторые со страху побежали, никого вроде не задело.
Из-за плетня поднялись шесть человек в зеленых фуражках.
– Пограничники, – подумал Северов, – серьезные ребята. Понятно, откуда такие навыки стрельбы.
Олег подошел поближе. Его настороженно разглядывали старший сержант, младший сержант и четверо бойцов.
– Младший лейтенант Северов, 12-й ИАП, – представился летчик.
– Старший сержант Мальцев, Владимир-Волынский, погранотряд, замкомвзвода, – ответил среднего роста беловолосый крепыш лет двадцати пяти.
Остальные пограничники выдвинулись на площадь и проконтролировали лежащих немецких солдат на предмет выживших, четверых добили. Завозившегося унтера Северов добивать не дал, переговорил с ним тихонько, потом прикончил ударом ножа в сердце.
– Летчик, значит, – скептически сказал младший сержант, почти точная копия Мальцева, только черноволосый, глядя на манипуляции Северова. И добавил, заметив его сравнивающий взгляд: – Да братья мы, двоюродные.
Северов посмотрел документы пограничников, показал свои. В это время рядовые сноровисто собирали трофеи. Один пистолет-пулемет «МР-40» с запасными магазинами и пистолет «Вальтер Р-38» Северов забрал себе. Второй повесил себе на шею младший сержант Гаврилов. Один из рядовых положил на плечо пулемет, другой взял ленты и высыпал себе в мешок найденные в подсумках у солдат патроны. Разжились и немецкими гранатами на длинной ручке.
– Все, уходить надо. В любую минуту подмога к ним может заявиться. За мной, – скомандовал Северов и легкой трусцой побежал на восток к недалекому лесу.
В лесу они повернули на северо-восток и какое-то время молча бежали в глубь леса. Пробежав километра три, Северов остановился.
– Привал, – объявил он. – Надо решать, что дальше делать будем.
– К своим выходить! – влез младший сержант Гаврилов. – Что же еще?!
– Поставлю вопрос иначе, – терпеливо сказал Олег. – Как будем выходить к своим?
– А у тебя что, место выхода не оговорено было? Обычно такие вещи при заброске заранее решают! – удивился Мальцев.
– Какая заброска, я летчик, вы же документы видели.
– Ну да, летчик! – опять встрял Гаврилов. – По всему видно, обычный летчик! Нам-то не втирай! От тебя разведкой за версту несет!
– А раз так, нечего ерунду говорить!
– Ладно, ладно! А ты, Петька, рот закрой и не лезь. Пограничник ты или балабол! Летчик, значит, летчик. И точка. А что делать, мы и сами не знаем. Немцев здесь уж больно много, скрытно передвигаться трудно. А засекут, все, хана. Что мы вшестером, всемером, – поправился Мальцев, – сможем? Будем потихоньку вперед идти, на восток. Может, удастся где через линию фронта просочиться.
– Ну, этот вариант от нас никуда не уйдет. А вот кого мы в той деревне расчехвостили, никто не обратил внимания?
Пограничники переглянулись:
– Пехота как пехота.
– Эх вы! Это наземные части Люфтваффе! А значит, здесь неподалеку есть аэродром. Учитывая недалекую линию фронта, скорее всего это небольшой аэродром подскока. А что это значит?
– Что там охрана невелика! – расцвел Мальцев.
– Да и не надо нам с охраной воевать. Нам надо к самолету пробраться и улететь.
– А если там только истребители будут? – скептически сказал один из рядовых, Гильмуллин.
– Аэродром там и правда для истребителей. Но унтер мне по секрету сказал (Гаврилов засмеялся), что сегодня к ним транспортный самолет должен прилететь, а под вечер уйдет обратно. Точное время он не знал. «Мессеров» там немного, всего две пары базируются. Аэродром только развернули, поэтому охраны немного, взвод, но рядом штаб пехотной дивизии, при нем рота охраны. Сегодня же вечером для усиления охраны прибудут еще два взвода при трех броневиках. В общем, если все так, то повезло нам сказочно. Когда охрану усилят, шансов пробраться к транспортнику незаметно почти не будет, а сейчас шанс есть. И расположен аэродром где-то здесь.
Северов достал карту и показал всем предстоящий маневр. Затем рядовой Гильмуллин залез на дерево и осмотрел окрестности.
– Не соврал немец, – удовлетворенно сказал он, слезши с дерева. – Я пару самолетов садящихся видел.
И показал, в каком направлении он их видел.
Подобраться удалось к самому летному полю, только ползти пришлось довольно долго и аккуратно. По темноте это было бы сделать гораздо проще, но тогда «тетушка Ю» улетит и вся затея лишится смысла.
Столь любимой немцами вышки с пулеметом еще не было, то ли не успели построить, то ли и не собирались. Подобраться удалось довольно близко, но у самолета все время кто-то суетился, таскали и забрасывали внутрь какие-то тюки, размещали их, ждали, пока принесут новую партию. Носили несколько солдат почему-то на руках, у КПП стояла машина, но ее не использовали. Наконец экипаж запустил двигатели, носильщики ушли, остались только члены экипажа, люк был открыт, около него возился с последним тюком один человек, скорее всего бортмеханик. В это время около КПП десяток немцев принялись играть в футбол и делали это очень азартно, вопили, махали руками, весело смеялись. Часовые на эту игру постоянно отвлекались, так что перемещение маленького отряда еще ближе, почти к самому самолету, они не заметили. Наконец, последний тюк был заброшен в «Юнкерс», немец тоже залез в него, но закрыть люк не успел, заскочил Гильмуллин, за ним следом Мальцев и Северов. Татарин полоснул по горлу бортмеханика, втроем они быстро скрутили немецких пилотов. Одному из часовых солнце било прямо в глаза, от второго люк был загорожен крылом самолета, так что быстрое проникновение остальных пограничников никто не заметил. Северов пробрался в кабину и стал разбираться с управлением. Вообще «Юнкерс-52» не очень замысловатая в управлении машина, только Олегу не приходилось водить транспортные самолеты. Но ничего, разобрался, увеличил обороты моторов и спокойно порулил на взлет. Некоторая суматоха поднялась, когда самолет уже оторвался от полосы.
Северов шел, низко прижимаясь к земле. Если на них сумеют навести истребители, шансов спастись не будет. Пограничники напряженно всматривались в иллюминаторы, по их словам, в стороне прошла пара истребителей, но транспортник они не заметили. Перед линией фронта Северов поднялся выше и нырнул в солидные кучевые облака. Болтанка была приличной, но линию фронта они пересекли! Теперь нужно не попасться своим, вот будет обидно, если собьют свои же.
Родной аэродром Северову удалось найти уже в сумерках, и он с ходу пошел на посадку, включив посадочные огни. Не хватало еще, чтобы орлы Булочкина расстреляли их из зениток, приняв за вражеский десант.
Наконец «тетушка Ю» остановилась, Олег выключил двигатели, погранцы открыли дверь.
– Сдавайтесь, гады! Отлетались! – заорал знакомый голос.
– А за пивком не сбегать? – поинтересовался Северов, растолкав погранцов в двери. – Чего орешь, Паша? Принимай лучше трофейный аппарат. И Ногтева позови, тут для него пара клиентов нарисовалась!
– Командир? – удивленно пробормотал Шпунтик и через секунду заорал еще громче, чем раньше: – Командир вернулся!!
Вскоре возле самолета были все: Ларионов, Булочкин с Авериным, Винтик и Шпунтик, довольный, как слон, Михалыч, Леша Бабочкин и другие летчики третьей эскадрильи со своими механиками. Миша Ногтев и пограничники увели немецких пилотов.
Напряжение понемногу отпускало, Олега обнимали, хлопали по плечу и по спине. А Северов неожиданно почувствовал себя счастливым. Он говорил себе, что идет война, что впереди еще много потерь и лишений, но потом понял, что много лет в прошлой жизни отказывал себе в небольших радостях. После потери родителей, оставшись один, теряя боевых друзей, он выработал в себе своеобразную защитную реакцию. Это была просто реакция на боль потерь. Хватит, все! Отказывая себе в ощущении счастья от близости своих друзей, он вредит только себе. Да, он может их потерять в любой момент, но от этого они не должны стать ему менее дороги.
