Наверху, в Зале заседаний, Чедвик с присущей ему деловитостью и ловкостью справляется с дневными обязанностями и, не прерывая разговора, набивает на компьютере памятки и ценные указания.

Сейчас братья обсуждают пожар, вспыхнувший на прошлой неделе на одном из складов, принадлежащих «Дням». Чедвик рассказывает, что в ходе досконального внутреннего расследования был найден виновный – уволенный оператор грузоподъемника, затаивший обиду. Однако, поскольку ночной сторож заметил и потушил огонь, прежде чем пламя успело причинить большой ущерб, и к тому же уничтоженные товары были застрахованы, братья единогласно голосуют за то, чтобы не преследовать поджигателя. Такое решение вызвано отнюдь не великодушием, а исключительно нежеланием иметь дело с судами. Братьям нравится думать, что «Дни» – это как бы государство в государстве, подчиняющееся собственным законам; а обращение к обычным правовым процедурам может бросить тень или даже запятнать тщательно оберегаемую репутацию полной суверенности их магазина.

Следующий пункт повестки дня – возможность введения новой, еще более низкой категории счета. Эту идею выдвигает Питер, который – как он сам не ленится лишний раз всем напомнить – был прежде инициатором введения «алюминия»; пару лет назад, когда дела резко пошли на убыль и впервые месячные цифры принесли дефицит, это решение помогло им выкарабкаться. Теперь продажи снова падают – хотя, спешит добавить Питер, все по-прежнему в пределах нормы, – и потому было бы неплохой идеей впустить на порог «Дней» очередной слой населения.

Серж любопытствует, как же намерен окрестить Питер эту новую ступень. «Оловянной»? «Свинцовой»? Или, может, «ржавым железом»?

Питер замечает, что «медь» звучит неплохо.

Чедвик высказывает сомнение: а не станет ли появление нового счета, доступного практически любому, роковым для имиджа эксклюзивности, благодаря которому «Дням» и удается привлекать и удерживать, свою клиентуру? Если уж опускаться до такого уровня, рассуждает он, то почему бы тогда вовсе не распахнуть двери для всех желающих?

Понди соглашается. Конечно, введение новой категории счетов обернется для магазина дополнительной прибылью, но ведь наиболее богатые покупатели, клиенты с многолетним стажем, могут счесть, что первый и (разумеется) крупнейший гигамаркет в мире чересчур уж занизил планку, и в знак протеста переметнутся в другой гигамаркет – в качестве возможного кандидата приходит на ум брюссельский «Евро-Март», хоть он и бездарно построен, и плохо организован. К тому же именно усилия, затрачиваемые для того, чтобы стать владельцем счета в «Днях», и делают этот магазин столь привлекательным в глазах многих людей. Ведь не станешь высоко ценить то, за что не пришлось как следует побороться.

Питер соглашается с этим доводом, и при голосовании сам поднимает руку против собственного предложения; в результате оно отклоняется единодушно.

Далее Чедвик оглашает список последних просьб о благотворительных пожертвованиях, представленных на рассмотрение братьев. Голосование по каждому производится отдельно. Кампании по правам человека отметаются сразу же. Самые дешевые изделия и сырье, по непостижимому совпадению, поставляют магазину как раз те страны, чьи правительства весьма вольно трактуют понятие «демократии», а потому братья не желают публично осуждать диктаторские режимы или военные хунты, приносящие им дополнительную прибыль. Борцы за права животных, защитники природы, лоббисты, ратующие за разоружение, – все это слишком шатко в политическом отношении. Остаются общества инвалидов, художественные фонды и проект, предусматривающий отправку городских детей на двухнедельный отдых за город: вот наименее спорные и наиболее вероятные получатели бескорыстной (и позволяющей уйти от части налогов) помощи от «Дней»; к тому же такая помощь способна заметно поднять престиж магазина.

Чедвик походя замечает, что затраты на выплату стипендий «Дней» для изучения коммерции в двух старейших университетах страны должны возрасти вследствие недавних правительственных сокращений расходов на образование, так что им следует все серьезно продумать и упразднить по крайней мере одно из пожертвований. Поскольку все братья учились в одном из этих университетов, их первое и естественное побуждение – облагодетельствовать свою альма-матер за счет заведения-соперника. С другой стороны, лукаво замечает Субо, второй университет не может похвастаться тем, что в числе его славных выпускников были братья Дни, и поэтому он, несомненно, куда больше заслуживает благотворительского внимания. Мнения разделяются, голосов набирается поровну – 3:3, а так как решающего голоса Криса недостает, Чедвик постановляет, что пока обе стипендии сохранятся.

Затем следуют многочисленные просьбы об интервью от телевидения и газет. Эти просьбы братья-затворники отклоняют все до одной, однако им всегда доставляет удовольствие читать письма от редакторов и продюсеров, которые им приносят сотрудники рекламного отдела с Подвального этажа. Сам тон этих писем – липкая и сладкая, как патока, смесь лести с необычайной елейностью – весьма забавляет их.

Затем, согласно установившемуся обычаю, председатель дня зачитывает приглашения на какой-нибудь званый обед, на открытие художественной галереи или на кинопремьеру, а затем, тоже согласно обычаю, с высокомерным презрением отправляет их все в груду бумажного мусора. Братья с большим удовольствием отметают любые попытки обнародовать или хоть как-то пролить свет на подробности их жизни. Разумеется, о них постоянно ходят разные слухи. Почти каждый день в электронной и обычной прессе появляются статейки, приписывающие сыновьям Септимуса Дня редкостные болезни, мании и причуды, и по просьбе Чедвика Питер, взявший на себя роль обозревателя СМИ, зачитывает вслух перечень последних нелепиц, выуженных из таблоидов и телевизионных сплетен.

Если бы только (с сожалением думают братья) последний слух имел хоть какие-то правдивые основания! Над прочими выдумками они смеются. Пусть внешний мир думает что угодно. Пускай вышучивает их, превращает в карикатурных персонажей. Людская молва их совершенно не касается. Раз они поселились в сотне метров над землей, в своем гнезде на закрытом от посторонних Фиолетовом этаже, отгородившись от городской суеты, грязи и пота, – то какое им дело до того, что о них думает толпа? Пока покупатели стекаются в «Дни», что могут изменить эти нелепые басни?

Далее затрагиваются и решаются другие текущие вопросы, а затем Чедвик доходит до разбора территориального спора между двумя отделами.

– Этот конфликт тянется уже давно, – сообщает он. – Я на него наткнулся вчера, когда готовился к сегодняшнему утру и просматривал скопившиеся дела. Мы это как-то упустили из виду.

– Возможно, у нас были на то основания, – бормочет Питер.

– Докладная поступила от обоих отделений «Безопасности», – продолжает Чедвик. – Вернее, докладные. Первая звучит так: «Главы Стратегической и Тактической безопасности будут признательны администрации, если она вникнет в суть нынешней напряженности между отделом «Книги» и отделом «Компьютеры» и вынесет решение, которое положит конец данной конфликтной ситуации». – Он стучит по клавишам, зачитывая выдержки из текстов следующих докладов. – «Продолжающееся «осадное положение», установившееся между «Книгами» и «Компьютерами», не только не обнаруживает признаков улучшения, но, напротив, указывает на дальнейшее обострение конфликта». «Многие покупатели попадали под «перекрестный огонь» в ходе агрессивных действий, призванных напугать противника…» «Возможность смертельных исходов вследствие состояния взаимного устрашения…» «Насилие и саботаж…» – Чедвик окидывает взглядом братьев. – Кто-нибудь об этом слышал раньше?

Все качают головами.

– Очевидно, все это продолжается уже год с лишним – с тех самых пор, как мы разрешили «Компьютерам» расширить свое пространство за счет площади, занимаемой «Книгами».

– Разумное решение, – замечает Субо. – У «Компьютеров» больший товарооборот, – значит, им требуется больше торговой площади. У «Книг» же выручка неуклонно уменьшалась, поэтому вполне логично, что они должны уступить часть своей территории ближайшему соседу. Мы велели «Компьютерам» отобрать у них полоску шириной в один и длиной в десять метров. Десять квадратных метров «Книг».

– А Книжным Червям это пришлось не по нраву, – вставляет Серж. – Но мы же все решили. Значит, им придется смириться.

– Беда в том, – возражает Чедвик, – что они с этим не смирились. Неоднократно предпринимая «партизанские набеги» (так это называется в докладных). Книжные Черви систематически вышвыривали любые товары, которые размещали сотрудники отдела «Компьютеров» на этой десятиметровой полоске, и ставили туда свои товары. А сотрудники «Компьютеров»…

– Кажется, они себя называют Техноидами, – услужливо замечает Торни, как бы невзначай демонстрируя свою осведомленность в жаргоне магазинных служащих.

– А Техноиды, – продолжает Чедвик, произнося это прозвище с некоторой гадливостью, – тоже не теряли времени даром. Затевались драки, и продавцы обоих отделов получали увечья. – Он выуживает еще одну докладную: – «Троих продавцов пришлось сегодня госпитализировать в результате стычки на пограничной полосе между «Книгами» и «Компьютерами», явившейся последним и самым кровавым эпизодом в этом стремительно обостряющемся конфликте. Данный вопрос требует скорейшего административного вмешательства и разрешения».

Субо морщится:

– Отпуск по болезни, выплаты по больничному.

– Все гораздо хуже, – вмешивается Понди. – Они же товар портят. Почему никто раньше не обращал на это наше внимание?

– Я же сказал, все это было занесено в компьютер, – говорит Чедвик. – Всего от «Безопасности» поступило семнадцать докладных, но первая из них попала в директорию «Споры между служащими», и все последующие автоматически попадали туда же.

Теперь понятно. Периодически глава какого-нибудь отдела обрушивает свое недовольство на кого-то из подчиненных или администратора обвиняют в том, что он присваивает чужие полномочия, однако чаще всего подобные споры решаются сами собой еще до того, как эти сообщения достигают Зала заседаний, так что братья давно перестали обращать внимание на донесения о «Спорах между служащими». Зачем зря беспокоиться?

– Но мы все равно должны были это заметить, – говорит Торни, – потому что докладные о «Спорах между служащими» обычно поступают из Отдела кадров, а эти поступили к нам от Безопасности.

Все нестройным хором выражают согласие.

– Да, тут мы недоглядели, – заключает Серж, пожимая плечами. – Но еще не поздно все исправить.

– Верно, – отвечает Субо. – Однако, ввиду нашей столь явной оплошности, было бы гораздо разумнее не рассылать распоряжения электронным путем, а сходить туда кому-нибудь из нас лично и решить вопрос прямо на месте. От личного участия зависит очень многое.

– И все мы хорошо знаем, кто будет этим самым «кем-нибудь из нас», – произносит Торни с притворным недовольством человека, которому никогда не оставляли выбора.

– Ну, Торни, – обращается к нему Питер, умоляющее складывая руки. – Пожалуйста. Никто из нас не хочет туда спускаться, а у тебя лучше всех получается общаться с… ну, ты понимаешь, с простыми людьми. Пожалуйста, обещай, что сделаешь это. Если хочешь, я встану на четвереньки и поцелую твои лакированные туфли. Только скажи, что пойдешь.

– Торни, ты не против? – подхватывает Чедвик. – Нужно просто свести лицом к лицу начальников обоих отделов и как следует с ними поговорить.

– Пригрозить им увольнением, в случае чего, – добавляет Понди. – Я бы так поступил.

– 'Лишь бы они прекратили портить нашу собственность, – резюмирует Серж.

Торни уже было приготовился поднять руки в знак того, что он сдается на уговоры братьев, одновременно отклонив щедрое предложение Питера – из страха, что губы брата оставят жирное пятно на его обуви, – как вдруг одна из дверей Зала заседаний распахивается.

Мгновение спустя из-за второй дверной створки показывается голова, а вслед за ней и тело. Волосы на голове, судя по всем признакам, недавно были высушены полотенцем, тело же облачено в жеваные джинсы и криво застегнутую ковбойку.

Вновь прибывший шатаясь входит в Зал заседаний, прижимая руку ко лбу, словно боясь утечки мозга сквозь черепные швы. Он шаркает по полу, и кажется, что каждый шаг стоит ему неимоверных усилий. Наконец он добирается до стола, где, схватившись за его край, останавливается и обводит взглядом лица шестерых братьев, которые, в свой черед, глядят на него с выражением кто легкого беспокойства, кто завуалированного презрения. Тут он отнимает руку ото лба и внимательно изучает ладонь, словно и вправду ожидал увидеть ее выпачканной серым веществом. Затем снова смотрит на братьев. На своих братьев.

– Всем доброе утро, – произносит он, а затем издает короткий, отрывистый смешок, как будто только что отколол забавнейшую шутку.

– Доброе утро, Крис, – отвечает Чедвик ледяным тоном. – А мы-то думали, куда это ты запропастился.