12

Все еще злясь на себя за собственную трусость в кабинете мистера Блума, Фрэнк едет в лифте с Подвального этажа на Красный, затем становится на двойную спираль эскалатора, зигзагом движущегося от уровня к уровню. Ленты эскалатора одна за другой поднимают Фрэнка все выше и выше, и у него в животе поселяется смутное ощущение жути. Перспектива предстоящего дня, наполненного скукой, неприятностями и непредсказуемыми опасностями, более чем мрачна, и едва ли ее скрашивает соображение, что сегодняшний день будет для него последним в этом роде. Мысли Фрэнка начинают свертываться, как скисшее молоко, и он вынужден трясти головой, чтобы отогнать их. Восемь часов, говорит он сам себе. Если считать перерывы, то даже меньше. Осталось прожить всего лишь восемь часов – а потом он свободный человек. Можно же, наверное, стиснуть зубы и вытерпеть рабочий день – какие-то восемь часов?

Повинуясь безотчетному порыву, он выходит на Голубом этаже. Как только магазин открывается, рабочий день Фрэнка не подчиняется никакому точному распорядку, кроме времени для перерывов – они согласованы с перерывами других Призраков таким образом, чтобы в любую минуту на каждом из этажей присутствовало не менее 80 % рабочей силы из «Тактической безопасности». Фрэнк движется наобум, позволяя собственному чутью, приливам и отливам событий, направлять его шаг. Разница между часами, предшествующими открытию магазина, и теми, что наступают потом, – такая же, как разница между человеческим мышлением наяву и во сне: все дело в контроле. Фрэнк целиком вверяется случайности.

Потоптавшись в «Чучелах», он бредет к «Куклам», оттуда в «Классические игрушки», затем в «Коллекционные миниатюры», задерживается там возле скопления покупателей, приклеивается к одинокому посетителю, потом некоторое время крутится около открытого шкафа с расписанными вручную наперстками, – кажется, будто они сами так и напрашиваются, чтобы их прикарманили.

Внимание Фрэнка привлекают покупатели с большими наплечными сумками, покупатели со свернутыми газетами под мышкой, покупатели в длинных пальто, покупатели, толкающие коляски с закутанными в одеяла карапузами. Возможно, все они чисты, как агнцы. Возможно, все они грешны, как черт. Его работа состоит в том, чтобы надеяться на первое, но всегда подозревать второе.

Он наблюдает, как один покупатель заводит разговор с продавцом, и немедленно начинает высматривать, нет ли поблизости сообщника. Это старый как мир трюк. Пока один воришка отвлекает внимание продавца, его напарник завладевает добычей. Но здесь, похоже, все чисто – покупатель явно сам по себе, и его действительно интересуют какие-то мей-сенские статуэтки.

Потом проходит мимо парочка берлингтонов, и Фрэнк неслышно следует за ними по пятам.

Берлингтонами называют избалованных подростков, бравирующих родительским богатством, словно почетным значком. Они носят вызывающе дорогие дизайнерские спортивные ботинки, белые носки с ворсом, облегающие черные брючки и муарово-золотые пиджаки-блузоны, которые служат неофициальной униформой племени богатеньких детишек. Выясняется, что эти двое охотятся за редкими бейсбольными картами. Фрэнк, словно гончая, следует за ними так близко, что при желании мог бы провести рукой по их коротко стриженым головам, на которых половина волос выкрашена в черный цвет, а половина осветлена до белизны.

Берлингтоны заводят его в «Сувениры шоу-бизнеса», и там он отстает от них, чтобы побродить среди витрин с театральными нарядами, старой бутафорией, постановочными кадрами, фото из фойе, рекламными снимками с автографами давно померкших звезд, рассыпающимися афишами кинофильмов и концертов, помещенными для сохранности под прозрачное оргстекло.

Центральным украшением отдела «Сувениры шоу-бизнеса» является запертая на замок витрина бронированного стекла, где, среди прочего, выставлены следующие предметы: трусы, замаранные одной всемирно знаменитой звездой рок-н-ролла в «сумеречный», отравленный наркотиками период его жизни; полип, удаленный из кишечника бывшего президента США; череп всеми презираемого, но пользовавшегося огромным успехом комика-»синего воротничка»; руль автомобиля, разбитого легендой киноэкрана в роковой для нее катастрофе; сплюснутая пуля, извлеченная в качестве сувенира из размозженной головы диктатора одним из солдат, участвовавших в успешном завершении государственного переворота; окурок последней сигары, выкуренной революционным вождем, невероятным долгожителем; проба крови, взятая post mortem из тела политика, скандально известного своим пьянством, и помещенная во флакон с непочтительным ярлычком – «Крепость 100 %»; склянка с заспиртованным в ней зародышем вытравленного плода любви, зачатого одной актрисой от видного представителя духовенства; тончайший срез мозга знаменитого физика-теоретика, зажатый между двумя стеклянными пластинами; помещенные в рамку образцы лобковых волос, состриженных у различных порнозвезд. Все вышеперечисленные предметы снабжены сертификатами, удостоверяющими их подлинность.

Возле этого шкафа с диковинами слоняется мужчина в темно-синем костюме и с хвостиком на голове. При виде него волосы у Фрэнка начинают чуть топорщиться на затылке, как это было недавно при виде девицы в поезде.

В действиях хвостатого нет ничего подозрительного. Вокруг выставленной коллекции вертится множество людей, глазеющих на эти редкостные и очень дорогие бренные реликвии с омерзением или восторгом, а иногда с каким-то отвратительным чувством, вмещающим сразу обе крайности. К тому же этот тип не выказывает никаких ужимок и телодвижений, обычно предшествующих акту магазинной кражи. Его непринужденность кажется вполне естественной. Он не бросает вороватых взглядов на продавцов или других покупателей (один из предательских признаков, распознавать которые когда-то Фрэнка учили). Дышит он ровно и спокойно. Но Фрэнк не всегда полагается на одни только внешние приметы.

Фрэнк бы очень удивился, если бы за тридцать три года службы у него так и не развилось особое чутье на воришек. Точно так же, как старые рыбаки, много лет выходящие в открытое море, как-то чувствуют, где должны проходить большие косяки, а опытные палеонтологи порой безошибочно узнают, под каким участком земли скрываются ископаемые, еще прежде чем лопата коснется почвы, – так и Фрэнк способен опознать потенциального магазинного вора, почти не глядя на него. От воровских помыслов, как от камня, брошенного в пруд, как будто разбегается по воздуху рябь – тончайшие колебания, на которые Фрэнк привык настраиваться и которые отдаются звоном будильника в его подсознании. Конечно, умение улавливать такие колебания – дар не самый надежный, и порой он подводил Фрэнка, но как первичная наводка большей частью его выручал.

Чем ближе он подходит к хвостатому, тем тверже уверен: тот собирается что-то украсть. Может быть, не из этого отдела, и, конечно же, не из этого стеклянного шкафа (даже будь при нем кувалда или набор отмычек), но скоро, уже очень скоро. Этот тип мешкает здесь для того, чтобы собраться с мыслями, еще раз прокрутить в голове план действий. Внешне он ничем себя не выдает – ни малейших признаков волнения или предвкушения. Профессионал!

Когда хвостатый наконец отходит от стеклянного шкафа, Фрэнк прилипает к нему и следует за ним по пятам, как тень.

Так они и выходят из «Сувениров шоу-бизнеса» тандемом: впереди – ничего не подозревающий подозреваемый, позади – его преследователь. Они удаляются от центра здания, и чем дальше от атриума они оказываются, тем менее многолюдными, менее пышными, менее освещенными становятся торговые отделы. Вскоре «они доходят до так называемой «Периферии» – тусклых и пыльных отделов, расположенных по периметру магазина.

Похоже, во внутреннем пространстве «Дней» действует некий принцип коммерческой воронки: именно в центре здания царит наибольшее оживление. Самые посещаемые, приносящие максимальную прибыль отделы сосредоточены вокруг кольца рекреации, тогда как отделы «Периферии», стоящие на противоположном конце торговой шкалы, оттеснены от центра ввиду своей ничтожной выручки. Единственное исключение из этого правила – Красный этаж: поскольку каждый покупатель вынужден его посетить, он целиком состоит из популярных отделов.

Условия в «Периферии» вполне отвечают их низкому статусу. Думаете, там есть окна, откуда можно полюбоваться городом, – что хоть как-то компенсировало бы удаленность этих отделов, попасть в которые можно только из трех примыкающих секций (а в угловые – и вовсе из двух) – вместо обычных четырех? Но нет – несмотря на то, что «Периферия» тянется вдоль внешних стен здания, эти внешние стены – глухие. Отсутствие окон, а значит, и образов внешнего мира в торговом пространстве «Дней» – умышленное: ничто не должно отвлекать посетителей от выбора покупок. Дневной свет проникает в магазин исключительно через прозрачную половину купола – полукруглый световой колодец, позволяющий солнцу питать хлорофилл Зверинца.

Отделы «Периферии» специализируются на товарах экзотических, загадочных, необязательных, иной раз и вовсе неизвестного назначения. Некоторые из выставленных предметов обладают большой ценностью, но покупатели немногочисленны и появляются здесь очень редко, так что торговля идет медленно и цифры продаж всегда низки.

Местный персонал состоит из тихих, сосредоточенных, одержимых мужчин и женщин, знатоков своего дела, которые целыми днями корпят над прилавками, погрузившись в составление каталогов малопонятных товаров и их сортировку согласно одним только им ведомой логике. Поэтому неудивительно, что никто не обращает почти никакого внимания на появление хвостатого типа. Когда же вслед за хвостатым призрачной тенью проскальзывает Фрэнк, неслышно ступая каучуковыми подошвами по застланному мягким ковром полу, то его не замечают вовсе.

Дальше, через «Использованный картон», через «Оккультные аксессуары», через «Виниловые пластинки и перфоленты», через «Пивные бутылки»: тихая, неспешная охота продолжается. Когда хвостатый ненадолго останавливается, чтобы рассмотреть какой-нибудь товар, Фрэнк тоже притормаживает. Как только хвостатый замедляет или убыстряет шаг, Фрэнк тоже замедляет или убыстряет шаг. Если хвостатый чешет мочку уха или надувает губы, Фрэнк ловит себя на том, что копирует его действия. Он сделался двойником – doppeigànger – подозреваемого: жест за жестом повторяет каждое его движение, запаздывая лишь на долю секунды.

Один раз, в «Нацистской символике», хвостатый оглянулся и увидел позади себя мужчину, элегантно одетого (как и подобает покупателю «Дней»), внимательно разглядывающего витрину с форменными знаками отличия «люфтваффе», – мужчину, совершенно ничем не примечательного и незапоминающегося. Спустя секунду хвостатый начисто забыл лицо Фрэнка. И когда, пройдя еще один отдел, он случайно посмотрит через плечо и снова заметит Фрэнка, то даже не осознает, что уже видел этого человека раньше.

Так они продолжают идти – притворяющийся тенью и тень отбрасывающий, потенциальный преступник и Призрак, и наконец доходят до «Сигар и спичечных коробков».

В соединительном проходе, ведущем в этот отдел, позвоночник хвостатого едва заметно деревенеет, и Фрэнк нутром чует: ага, тут-то подозреваемый и собирается сделать свое дело.

Неслышно кашлянув, он активирует связь с «Глазом».

– «Глаз», – отзывается оператор.

– Хаббл.

Связь настолько четкая, что Фрэнку слышны как фон голоса других операторов, стук по клавишам, звук движения колесиков кресел по линолеуму, приглушенное, но настойчивое деловое журчание, которому вторит, словно хор цикад, гул, испускаемый сотнями нагретых электронно-лучевых трубок: через наушник связи просачиваются все сопутствующие шумы из подземелья «Глаза».

– Я на Голубом. Веду подозреваемого в «Сигарах и спичечных коробках».

– В «Сигарах и спичечных коробках»? Эй, дай прикурить, шеф! – Оператор хихикает над собственной шуткой. Обычное утомительное чувство юмора персонала «Глаза» – вот уж по чему Фрэнк не будет испытывать ни малейшей ностальгии.

– Мужчина, белый. Около метра восьмидесяти. Среднего сложения, килограммов семьдесят пять-восемьдесят. Тридцать с небольшим. Костюм, галстук. Прическа – хвостик. Два колечка в правом ухе.

– Погодите-ка. – Слышен яростный стук клавиш. – «Сигары и спичечные коробки», «Сигары и спичечные»… О'кей, нашел. Из неформалов-нонконформистов.

– Вообще-то, – говорит оператор, растягивая слова на манер уличного подростка, – я его уже засек.

Достаточно беглого взгляда вверх, чтобы убедиться: так и есть. Камера слежения над головой у Фрэнка нацелена на хвостатого и следит за каждым его движением. С другого угла потолка на злоумышленника уставилась еще одна камера. Поворачиваясь на оси, обе камеры отслеживают перемещение хвостатого, словно пара обвиняющих перстов.

– Пока еще не вижу вас, мистер Хаббл, – добавляет оператор.

– Я бы попросил вас, – говорит Фрэнк, стараясь привнести в свое чревовещание нетерпеливую нотку.

– Ну, прости-ите, – тянет оператор и бормочет коллеге – не в микрофон, но довольно громко, так что Фрэнку все слышно: – У меня тут старина Хаббл со своей хаббалистикой.

Коллега издает иронический стон.

Фрэнк ничего не отвечает, и спустя две секунды коротковолновый прибор автоматически прерывает связь, чтобы поберечь крошечный литиевый аккумулятор.

Сигарный отсек отдела «Сигары и спичечные коробки» напоминает курительную комнату в мужском клубе – тут есть и заваленные журналами кофейные столики, и лампы под зелеными абажурами, и гравюры в темных рамах на стенах, и книжные шкафы, заставленные старинными книгами из тех, что приобретают ради переплетов. Покупатели – преимущественно мужчины – рассевшись по мягким кожаным, с пуговками, диванам и креслам, поставив ноги на табуретки, выбирают сигары из специальных табачных камер, которые распахивают для них выряженные в ливреи продавцы. Некоторые, не в силах отложить удовольствие до дома, уже принимаются за свои сигары – закуривают и с довольным, расслабленным видом выпускают клубы дыма, праздно пролистывая журналы или любуясь до блеска начищенными кончиками собственных ботинок.

Отсек спичек, некогда занимавший всю торговую площадь «Периферии» на Фиолетовом этаже, теперь довольствуется отгороженным пространством, которое приблизительно в десять раз меньше прежнего. Когда братья Дни решили забрать Фиолетовый этаж для собственных нужд, «Спичечные коробки» слились с «Сигарами» (или, точнее, «Сигары» поглотили их), а чтобы приспособиться к новым стесненным условиям, было решено распродать почти весь имевшийся запас товара и сократить число сотрудников до одного. Могло быть и хуже. Те отделы с Фиолетового этажа, для которых не нашлось подходящего места на нижних этажах, – а таковых оказалось большинство – просто прекратили свое существование.

Запахи сигарного дыма, картона и серы смешиваются и щекочут ноздри. Фрэнк неотступно следует за хвостатым в сторону прилавка – стола-бюро с задвижной крышкой полированного красного дерева. По дороге хвостатый останавливается полюбоваться спичечными коробками, выставленными на обозрение в прозрачных виниловых футлярах на стенках перегородок. Какое хладнокровие – человек ведет себя так уверенно и спокойно, что Фрэнку почти начинает казаться, что это один из тех редких случаев, когда инстинкт повел его по ложному следу.

И все же хвостатого выдают глаза. Он вовсе не смотрит на спичечные коробки, которые якобы разглядывает, – он только притворяется, поводя глазами туда-сюда, а на самом деле мысли его где-то блуждают. Вот еще один из характерных признаков – очевидный для тех, кого учили их распознавать.

Наконец хвостатый приближается к бюро красного дерева. Единственный продавец, оставшийся в отделе от прежних кадров, – мужчина с седой головой и дряблым, морщинистым лицом, по-видимому, приблизительно одних лет с Фрэнком. На нагрудной карточке значится фамилия – Мойл. Сейчас все его внимание сосредоточено на коробке, которую он изучает через ювелирную лупу, вставленную в правую глазницу. Хвостатый слегка кашляет, чтобы привлечь к себе внимание. Затем снова прокашливается, и на этот раз Мойл замечает его. Он поднимает голову, и лупа падает в заранее подставленную ладонь.

– Сэр, – откликается он. – Могу я быть вам чем-нибудь полезен?

– Я подыскиваю подарок ко дню рождения друга. Он увлекается спичечными коробками.

– Ну, тогда вы, разумеется, пришли в нужное место. А что именно вы хотели бы ему подарить?

– Я целиком полагаюсь на вас.

– Он страстный коллекционер, этот ваш друг?

– Да, очень.

– Тогда, я думаю, лучше всего поступить так: вы назовете мне примерную сумму, в которую хотели бы уложиться, а я расскажу вам, что можно выбрать, оставаясь в таких бюджетных рамках.

Хвостатый называет цифру, и Мойл, услышав ее, вздергивает подбородок и делает движение губами, как бы беззвучно присвистывая.

– Весьма щедрый подарок, сэр. Насколько я понимаю, это ваш близкий друг?

– Очень близкий.

– Ну хорошо, давайте тогда посмотрим, что тут у нас есть. – Мойл поворачивается к покрытой сукном доске позади него, к которой приколото еще несколько десятков виниловых футляров с коробками всевозможных цветов и размеров, все – превосходные образцы. Мойл снимает три штуки.

– Вот это – не что иное, как коробок клуба «Пурпурный ананас», – начинает он, аккуратно придерживая первый футляр за уголок, чтобы хвостатый мог вблизи рассмотреть его содержимое. – Как наверняка знает ваш друг, клуб «Пурпурный ананас» закрылся за три дня до намеченного открытия, потому что главный участник консорциума, учреждавшего клуб, объявил о своем банкротстве и покончил с собой. Было выпущено пятьдесят рекламных коробков спичек, но, как считается, в настоящее время в обороте их находится вдвое меньше. Обратите внимание на логотип – он выполнен пурпурными металлическими чернилами – и на веселенькую картинку.

– Из всех ваших коробков спички вынуты, – замечает хвостатый.

– Но, сэр, спички внутри никогда не оставляют. Нет-нет.

– А почему?

– Во-первых, от фосфора тускнеют краски. Но главная причина – в том, что коробки лучше хранить и выставлять в сплющенном виде.

– Я этого не знал. Ладно, сколько?

Мойл берет со стола сканер и проводит по прямоугольнику со штрих-кодом, наклеенному с оборотной стороны на виниловый футляр. На экране кассового аппарата, соединенного гибким шнуром со сканером, появляется цена. Продавец указывает хвостатому на цифру.

– Ясно, – говорит хвостатый. – А подороже у вас что-нибудь есть?

– Подороже, – повторяет Мойл с плохо скрываемым энтузиазмом. – Сейчас. – Он снимает с доски еще один футляр. – Вот специальное издание. Выпуск по случаю официального выхода в свет одного из членов королевской семьи. Обратите внимание на гербовый мотив с розовой короной и парой переплетенных человеческих тел. Специалист по геральдике сказал бы – «на задних лапах». История за этим стоит такая: в последнюю минуту упомянутое лицо из королевского семейства пошло на попятную, и публичное разглашение его сексуальной ориентации так и не было сделано, но кто-то из конюших прикарманил несколько коробков этого специального выпуска, и они тайным ручейком просочились к частным коллекционерам. Разумеется, дворцовая пресса опровергала слухи о каком-либо светском выходе и, в свой черед, утверждала, что спички выпустила, должно быть, антироялистская фракция, чтобы скомпрометировать королевскую семью.

– Как будто их еще кто-то способен скомпрометировать.

– Вот именно, сэр. Как бы то ни было, дворец их выпустил или нет, но таких спичек существует всего несколько коробков, а скрывающаяся за ними история добавляет им определенную пикантность – не правда ли?

– Но, насколько я понял, установить их происхождение невозможно?

– Думаю, нет, сэр. Это обычная беда со всеми так называемыми курьезными экземплярами.

– Жаль. Мой друг помешан на достоверном происхождении.

– Как и все настоящие филуменисты.

Фрэнк, околачиваясь поблизости, наблюдает за подозреваемым и, сам оставаясь незамеченным, бегло осматривает камеры слежения. Все камеры, которые он здесь видит, нацелены на хвостатого. Отлично.

– «Глаз»?

Слышится саркастический смешок.

– Да вы сегодня в форме, мистер Хаббл!

Фрэнк, мысленно послав в ответ проклятья, снова принимается наблюдать за сценой, которая разыгрывается возле прилавка.

– А как насчет этого? – интересуется хвостатый, показывая на третий коробок из тех, что выбрал Мойл.

– А, этот. «Raj Tandoon», дорогой индийский ресторан. Первый тираж. Красивый дизайн, но, видите, тут типографская ошибка – напечатано: «Rat Tandoon» . Досадная оплошность или чья-то злая проделка? Кто знает? Так или иначе, ресторатор по понятным причинам счел, что подобная ассоциация грызуна с едой способна отпугнуть любого, и заказал новую партию спичек, а старую велел уничтожить. Однако несколько оригиналов уцелело. Их высоко ценят – они ведь почти уникальны. Но, вы, наверное, заметили, тут чуть повреждена серная полоска, а на лицевой стороне крошечная трещинка.

– Можно мне все-таки вынуть его, чтобы получше разглядеть?

– Разумеется. Только, прошу вас, будьте очень осторожны.

– Конечно.

Хвостатый извлекает коробок из футляра и осматривает. Мойл наблюдает за его движениями с видом если не собственника, то, по крайней мере, заботливого родителя; он даже подставил ладони – на случай, если спичечница выскользнет, но покупатель, очевидно, умеет обращаться с такими драгоценными вещицами: держит только за уголки, прикасается лишь кончиками пальцев – словом, обходится с раритетом с тем трепетным почтением, которого обычно удостаиваются древние и ветхие, грозящие рассыпаться ъ прах священные реликвии.

Убедившись в том, что покупатель не повредит товар, Мойл снова поворачивается к покрытой сукном доске. Барабаня большим пальцем по губам и напевая про себя, он окидывает взглядом коллекцию. Затем решительно тянется вверх и, сняв с доски еще два футляра, кладет их перед хвостатым, который к тому времени уже засовывает «Rat Tandoori» обратно в футляр.

– Ну как, заинтересовались? – спрашивает Мойл.

– Этим – нет.

– А могу я спросить почему?

– Мой друг предпочитает целки.

– Сэр, если вам нужен оригинал «Rat Tandoori» в девственном состоянии, он обойдется вам в сумму, которая значительно превышает названную вами, но я мог бы попытаться отыскать для вас более сохранный экземпляр. Рано или поздно он всплывет на каком-нибудь аукционе.

– Да, всплывет, – соглашается хвостатый. – Но тогда я уж лучше сам его куплю, чтобы избежать ваших чудовищных наценок.

– В таком случае, боюсь, вам ничего здесь не подойдет, – отвечает Мойл, несколько озадаченный внезапным упрямством покупателя.

– А эти оба какие-то потрепанные, – добавляет хвостатый, взглянув на два новых коробка, предложенные ему.

– Не забывайте, мы же имеем дело с однодневками, – возражает Мойл. – Вся привлекательность спичечных коробков в глазах коллекционера – это как эфемерность. Я уверен, ваш друг разделил бы мое мнение.

– Я уже подумываю, не лучше ли мне на какой-нибудь другой подарок потратиться, – заявляет хвостатый. – В любом случае, спасибо вам за труды, но пока я ничего не буду покупать. – Он поворачивается и уходит.

Мойл пожимает плечами, но этот жест не может скрыть его явного смятения.

– «Глаз»?

Хитрый черт, думает Фрэнк, вслед за хвостатым выходя из отдела.