Темный демон

Это никогда не было изложено на бумаге - истинная история смерти Эдгара Гордона. На самом деле никто, кроме меня, не знает, что он мертв; люди постепенно забывают о странном темном гении, чьи жуткие рассказы когда-то были очень популярны среди любителей фантастических историй. Возможно, это были его более поздние работы, которые так оттолкнули публику - кошмарные намеки и диковинные фантазии его последних книг. Многие заклеймили экстравагантно сформулированные тома как работу сумасшедшего, и даже обозреватели отказались комментировать некоторые из его неопубликованных материалов, которые он им прислал. Именно тогда его таинственная и эксцентричная личная жизнь не была достойно оценена теми, кто знал его в дни его раннего успеха. Какая бы ни была причина, он и его творения были обречены на забвение миром, который всегда игнорирует то, что не может понять. Теперь все, кто помнит его, думают, что Гордон просто исчез. Это хорошо, учитывая странный способ, которым он умер. Но я решил рассказать правду. Понимаете, я достаточно хорошо знал Гордона. Я был, сказать по правде, последним из его друзей, и видел его конец. Я в долгу перед ним за все, что он сделал для меня, и могу ли я более достойно вернуть ему этот долг, чем поведать миру истинные факты о его печальной психической метаморфозе и трагической смерти?

Если у меня получится внести ясность в эти вещи и очистить имя Гордона от несправедливого пятна безумия, значит я жил не напрасно. Поэтому я решил все записать.

Я прекрасно понимаю, что в эту историю трудно поверить. Есть определенные, - скажем так, "сенсационные аспекты"? - которые заставили меня сделать этот шаг и раскрыть его дело перед публикой. Но у меня есть возможность погасить долг, а скорее отдать дань гению, которым однажды был Эдгар Хенквист Гордон. Итак, вот эта история.

Это произошло около шести лет назад, когда я впервые встретил его. Я даже не знал, что мы оба проживали в одном городе, пока наш общий обозреватель случайно не упомянул об этом в письме.

Я, конечно же, слышал о нем раньше. Я был подающим надежды (а временами и безнадежным) писателем-любителем, и на меня оказали большое влияние и впечатлили его работы, опубликованные в различных журналах, посвященных фантастической литературе, которую я очень любил. В то время он был известен в некоторой степени практически всем читателям таких журналов, как исключительно эрудированный писатель ужасных историй. Его стиль принес ему известность в этой области, хотя даже тогда были те, кто насмехался над гротескностью его тем.

Но я горячо восхищался им. В результате я нанес дружеский визит вежливости мистеру Гордону в его доме. Мы стали друзьями.

Как ни удивительно, этот затворнический мечтатель, похоже, наслаждался моей компанией. Он жил один, не заводил никаких знакомств и не имел контактов со своими друзьями, кроме как благодаря переписке. Однако список его адресатов был огромен. Он обменивался письма с авторами и редакторами по всей стране, потенциальными писателями, честолюбивыми журналистами, мыслителями и студентами во всем мире. Как только я проник в его окружение, он, похоже, был доволен дружбой со мной. Излишне говорить, что я был в восторге.

То, что Эдгар Гордон сделал для меня в течение следующих трех лет не возможно должным образом рассказать. Его умелая помощь, дружеская критика и доброжелательная поддержка, наконец, преуспели в том, чтобы сделать из меня писателя, а после всего этого наши взаимные интересы создали дополнительную связь между нами.

То, что он рассказывал о своих великолепных историях, поражало меня. Нечто подобное я подозревал с самого начала.

Гордон был высоким, худым, угловатым человеком с бледным лицом и глубокими глазами, которые выдавали в нем мечтателя. Его язык был поэтическим и глубоким; его движения были почти сомнамбулистичны в их выработанной неторопливости, как будто разум, который руководил его механическими движениями, был чужим и далеким. По этим знакам, естественно, я мог бы догадаться о его тайне. Но я этого не сделал и был очень удивлен, когда он первый заговорил об этом.

Эдгар Гордон написал все свои истории из снов! Сюжет, постановка и персонажи были продуктом его собственных красочных грез - все, что ему было нужно, это перенести свои фантазии на бумагу.

Позже я узнал, что это не совсем уникальное явление. Покойный Эдвард Лукас Уайт утверждал, что написал несколько книг, основанных исключительно на ночных фантазиях. Г. Ф. Лавкрафт произвел на свет целый ряд великолепных рассказов, вдохновленный аналогичным источником. И, конечно же, Кольридж увидел своего Кубла-хана во снах. Психология полна примеров, свидетельствующих о возможности ночного вдохновения. Но тем, что делало признание Гордона настолько странным, были некоторые личные особенности, связанные с его собственными стадиями сна. Он совершенно серьезно утверждал, что может закрыть глаза в любое время, позволить себе расслабиться в сонной позе и продолжить грезить. Не имело значения, было ли это сделано днем или ночью, спал ли он пятнадцать часов или пятнадцать минут. Он казался особенно восприимчивым к подсознательным впечатлениям.

Мои небольшие исследования в области психологии заставили меня поверить, что это была форма самогипноза, и что его быстрые погружения в сон были действительно определенной стадией месмерического просачивания, во время которого субъект был открыт для любого внушения.

Побуждаемый интересом, я очень внимательно расспрашивал его о содержании этих снов. Сначала он отвечал охотно, как только я рассказал ему о своих собственных идеях по этому вопросу. Он поведал несколько из них мне, их я записал в блокнот для будущего анализа.

Фантазии Гордона были далеки от обычных фрейдовских сублимаций или типов репрессий. Не было заметных скрытых шаблонов желаний или символических фаз. Они были чем-то чуждым. Он рассказал мне, как ему приснился сон, легший в основу его знаменитой истории о Горгулье; о черных городах, которые он посетил на сказочных внешних краях пространства, о странных обитателях, которые говорили с ним с бесформенных престолов, что существовали вне всякой материи. Его яркие описания ужасающей странной геометрии и ультра-земных форм жизни убедили меня в том, что он обладал не обычным разумом, способным породить такие жуткие и тревожные тени.

Легкость, с которой он помнил яркие детали своих снов, также была необычной. Казалось, что он вообще не видел размытых ментальных концепций; он вспоминал каждую деталь из снов, которые видел, возможно, несколько лет назад. Время от времени он замалчивал часть своих описаний, говоря в оправдание то, что «невозможно вразумительно описать эти вещи человеческой речью». Он утверждал, что все видел и многое понимал из того, что невозможно изобразить в трехмерном виде, и что во сне он мог чувствовать цвета и слышать ощущения.

Естественно, это была захватывающая область исследований для меня. Отвечая на мои вопросы, Гордон однажды сказал мне, что он помнит все свои сны, начиная с самого раннего в детстве и до наших дней и что единственное различие между первым и последним было в увеличении интенсивности. Теперь он утверждал, что чувствует свои впечатления гораздо сильнее.

Место действия снов было необычайно постоянно. Почти все они происходили среди пейзажей, которые, как он каким-то образом узнал, находились вне нашего собственного пространства. Горы черных сталагмитов; пики и конусы среди кратерных долин мертвых солнц; каменные города в звездах; все это было обычным явлением. Иногда он ходил или летал, еле тащился или двигался неопределенным способом рядом с неописуемыми расами с других планет. Монстры, которых он описывал, обладали определенным интеллектом, и существовали только в газообразном, туманном состоянии, а так же были другие, которые представляли собой воплощения немыслимой силы.

Гордон всегда сознавал, что сам присутствует во сне. Несмотря на удивительные и часто нервные приключения, которые он описывал, он утверждал, что ни одно из этих изображений сна не может быть классифицировано как кошмары. Он никогда не боялся. Действительно, временами он испытывал любопытное изменение личности, так что он считал свои сны реальными, а его бодрствующую жизнь нереальной.

Я расспрашивал его об этом как можно глубже, но у него не было никаких объяснений. Его семейная история была обычной в этом и в любом другом отношении, хотя один из его предков был «колдуном» в Уэльсе. Сам он не был суеверным человеком, но он был вынужден признать, что некоторые его сны с любопытством совпадали с определенными отрывками из таких книг, как «Некрономикон», «Тайны червя» и «Книга Эйбона». Но он видел подобные сны задолго до того, как его разум побудил его прочитать древние тома, упомянутые выше. Он был уверен, что видел «Азозат» и «Юггот» еще до того, как узнал об их полумифическом существовании в легендарных знаниях древних времен. Он мог описать «Ньярлатотепа» и «Йог-Сотота», утверждая, что имел реальный контакт во снах с этими аллегорическими сущностями.

Я был глубоко впечатлен этими заявлениями и, наконец, был вынужден признать, что у меня не было логического объяснения. Он сам настолько серьезно относился ко всему этому, что я никогда не пытался шутить или высмеивать его мнение.

Действительно, каждый раз, когда он писал новую историю, я очень серьезно расспрашивал его о сне, который вдохновил его, и в течение нескольких лет он рассказывал мне о таких вещах на наших еженедельных встречах.

Но именно в это время он перешел к новой фазе написания текстов, из-за которой приобрел всеобщую немилость. Журналы, которые печатали его работы, стали отказываться от некоторых рукописей аргументируя, что они слишком ужасны и отвратительны для популярных вкусов. Его первая опубликованная книга «Ночные призраки» была неудачей из-за болезненности ее темы.

Я ощущал тонкие изменения в его стиле и сюжетах. Он больше не придерживался традиционной сюжетной мотивации. Он начал рассказывать свои истории от первого лица, но рассказчик в них не был человеком. Его выбор слов четко указывал на гиперестезию.

В ответ на мои возражения по поводу введения нечеловеческих идей он утверждал, что настоящую жуткую историю следует рассказывать с точки зрения самого монстра или подобной сущности. Для меня это была не новая теория, но я действительно возражал против ужасно болезненной ноты, которую сейчас подчеркивали его рассказы. Кроме того, его нечеловеческие персонажи не были обычными упырями, оборотнями или вампирами. Вместо них он представлял странных демонов, звездных существ и даже написал рассказ о лишенном телесной оболочки интеллекте, который назвал «Принцип Зла».

Этот материал был не только метафизическим и неясным, но так же безумным в отношении любой нормальной концепции мысли. Идеи и теории, которые он излагал, становились абсолютно кощунственными. Взгляните на его вступительное заявление в «Душе Хаоса»:

«Душа Хаоса», между прочим, была первой из его четырех частных печатных книг. К этому времени он потерял все контакты с регулярными издателями и журналами. Он также оставил большинство своих обозревателей и сосредоточился на нескольких эксцентричных мыслителях на Востоке. Его отношение ко мне тоже изменилось. Он больше не рассказывал мне о своих снах и не излагал теории сюжета и стиля. Я не посещал его теперь столь часто, как прежде, и он отверг мои попытки примирения с явной резкостью.

Думаю, это все было к лучшему, учитывая последние несколько встреч, которые мы провели вместе. Во-первых, мне не нравились некоторые из новых книг в его библиотеке. Оккультизм можно изучать, но кошмарные арканы «Cultes des Goules» и «Daemonolorum» не благоприятствуют здоровому состоянию души. К тому же его последние рукописи были чересчур дикими. Я не был рад той серьезности, с которой он относился к неким загадочным знаниям; некоторые из его идей были слишком сильны. В другое столетие его преследовали бы за колдовство, если бы он осмелился высказать хотя бы половину убеждений, содержащихся в этих работах.

Были и другие факторы, которые почему-то заставляли меня частично радоваться тому, что он стал сторониться меня. Всегда тихий отшельник по своему выбору, но теперь его затворнические тенденции были явно усилены. Он больше не выходит, сказал он мне, даже не спускается во двор. Пищу и другие предметы первой необходимости ему еженедельно оставляют у двери. Вечером он не зажигает свет, кроме маленькой лампы в кабинете. Все, что он говорил об этой жесткой рутине, было уклончивым. Он сказал, что все свое время проводил во снах и писал.

Он стал тоньше, бледнее и двигался с еще более мистической медлительностью, чем когда-либо прежде. Я подумал о наркотиках; он стал похож на обычного наркомана. Но его глаза не были лихорадочными пылающими сферами, что прекрасно характеризует пожирателя гашиша, и он не потерял своей физической формы, как если бы употреблял опиум. Тогда я стал подозревать, что это безумие; его отрешенная манера речи и его подозрительный отказ от глубокого разбора любого предмет разговора могли быть вызваны каким-то нервным расстройством. Он был по природе восприимчив к определенным шизоидным характеристикам. Возможно, он был сумасшедшим.

И то, что он рассказывал в последнее время о своих снах, как правило, подтверждало мою теорию. Я никогда не забуду финальное обсуждение его снов, пока я живу — по причинам, которые скоро станут очевидными.

Он рассказывал мне о своих последних историях с некоторой неохотой. Да, они были вдохновлены снами, как и все остальные. Он не писал их для публичного распространения, и редакторы и издатели могли бы ужаснуться от всего, что вызывало теперь его интерес. Он написал их, потому что ему сказали написать их. Да, сказали. Разумеется некое существо в его снах. Он не хотел говорить об этом, но так как я был другом…

Я убедил его. Сейчас я очень жалею, что сделал это; возможно, тогда я мог бы уберечь себя от тех знаний, которые узнал впоследствии…

Эдгар Хенквист Гордон сидел в бледных лучах луны, сидел у широкого окна с глазами, которые были равны прокаженному лунному свету жуткой интенсивностью их мертвенно-бледного свечения…

— Теперь я знаю о своих снах. Я был избран с самого начала, чтобы быть Мессией, посланником Его слова. Нет, это не связано с религией. Я не говорю о Боге в обычном понимании этого слова, которое используют люди, чтобы обозначить любую силу, которую они не в состоянии понять. Я говорю о Темном. Ты читал о Нем в тех книгах, что я тебе показал; Посланник Демонов, так они называют Его. Но это все аллегорично. Он не Зло, потому что не существует такой вещи, как Зло. Он просто чужой. И я должен быть Его посланником на земле.

Не волнуйся так! Я не злюсь. Ты слышал об этом раньше — как старшие люди поклонялись силам, которые когда-то проявлялись физически на Земле, как Темный, который выбрал меня. Легенды глупы, конечно же. Он не разрушитель — просто высший интеллект, который хочет обрести умственную связь с человеческими разумами, чтобы дать возможность — ах — обмена между человечеством и Теми, кто находится за пределами.

Он говорит со мной во снах. Он велел мне писать мои книги и раздавать тем, кто знает. Когда наступит подходящее время, мы объединимся и раскроем некоторые из секретов космоса, о которых люди только догадываются или лишь ощущают во сне.

Вот почему я всегда грезил. Я был выбран, чтобы учиться. Вот почему мои сны явили мне такие вещи как «Юггот» и все остальные. Теперь я готовлюсь к моему — ах — апостольству. Я не могу рассказать тебе больше. Сегодня я должен много писать и спать, чтобы учиться еще быстрее.

Кто этот Темный? Я не могу тебе рассказать о нем больше. Полагаю, ты уже думаешь, что я сумасшедший. Сейчас много сторонников этой теории. Но не я. Это правда!

Ты помнишь все, что я рассказал тебе о своих снах, — как они становились все более интенсивными? Достаточно хорошо. Несколько месяцев назад у меня были различные эпизоды снов. Я был в темноте — не обычной темноте, которую ты знаешь, но абсолютной темноте вне пространства. Ее невозможно описать в трехмерных концепциях или мысленных образцах: темнота имеет звук и ритм, сродни дыханию, потому что она живая. Я был просто бестелесным разумом, когда увидел Его.

Он вышел из темноты — ах — и общался со мной. Не словами. Я благодарен, что мои предыдущие сны были устроены так, чтобы подготовить меня к визуальному ужасу. В противном случае я никогда не смог бы взглянуть на Него. Понимаешь, он не похож на людей, и форма, которую он выбрал, очень страшна. Но, как только ты поймешь, то сможешь принять, что форма столь же аллегорична, как легенды невежественных людей повествующие о Нем и других.

Он похож на средневековую концепцию демона Асмодея. Весь черный и пушистый, с мордой, как у свиньи, зелеными глазами, когтями и клыками дикого зверя.

Я не испугался после того, как Он обратился ко мне. Видишь ли, он носит эту форму только потому, что глупые люди в прежние времена считали, что Он выглядит именно так. Массовое верование оказывает любопытное влияние на неосязаемые силы, понимаешь. И люди, думая, что это силы зла, заставили их принять сторону зла. Но он не несет вред.

Хотел бы я рассказать о некоторых из тех вещей, что Он поведал мне.

Да, я видел Его каждую ночь с тех пор. Но я обещал ничего не раскрывать, пока не настанет нужный день. Теперь, когда я понимаю, мне больше не интересно писать о стаде. Я боюсь, что человечество ничто не значит для меня, так как я узнал о местах, которые лежат за пределами, — и о том, как их достичь.

Ты можешь уйти и смеяться надо мной, если хочешь. Все, что я могу сказать, это то, что ничто в моих книгах не было преувеличено ни малейшим образом, и что они содержат только бесконечно малые проблески высших откровений, которые скрываются за пределами человеческого сознания. Но когда придет день, который Он назначил, тогда весь мир узнает правду.

До тех пор тебе лучше держаться подальше от меня. Я не должен отвлекаться, каждый вечер впечатления становятся все сильнее и сильнее. Я сплю восемнадцать часов в день, потому что есть так много, что Он хочет сказать мне, так много, чему нужно научиться в процессе подготовки. Но когда наступит день, я стану божеством — Он обещал мне, что каким-то образом я буду воплощен вместе с Ним!

Такова была суть его монолога. Я вскоре ушел. Я ничего не мог сказать или сделать. Но позже я много думал о том, что он сказал. Он совсем пропал, бедный парень, было очевидно, что еще месяц или около того и он приведет к краху. Я искренне сожалел и был глубоко обеспокоен этой трагедией. В конце концов, он много лет был моим другом и наставником, и он был гением. Это было слишком плохо.

Тем не менее, это была странная и тревожно-последовательная история. Это, безусловно, соответствовало его предыдущим рассказам о жизни в снах, и легендарный фон был подлинным, если верить «Некрономикону». Я задавался вопросом, был ли его Темный связан с историями о Ньярлатотепе или «Темном Демоне» из ритуалов ведьм.

Но вся эта глупость о «дне» и о том, что он «Мессия» на Земле была слишком абсурдной. Что он имел в виду под обещанием Темного воплощения в себе Гордона? Демоническая одержимость — это старая вера, пользующаяся доверием только у суеверных детей.

Да, я много думал обо всем этом. В течение нескольких недель я провел небольшое расследование. Я перечитывал его последние книги, переписывался с бывшими редакторами и издательствами Гордона, отправил записки своим старым друзьям. И я даже изучил некоторые из старых колдовских томов. Я ничего не ощутил во всем этом, кроме растущего осознания того, что что-то нужно делать, чтобы спасти Гордона от самого себя. Я ужасно боялся за ум этого человека, и я знал, что должен действовать быстро. Итак, однажды ночью, примерно через три недели после нашей последней встречи, я вышел из дома и направился к нему. Я собирался умолять его, если будет нужно, уехать вместе со мной; или, по крайней мере, настаивать на том, чтобы он согласился на медицинское обследование. Почему я положил в карман револьвер, я не могу сказать, — какой-то внутренний инстинкт предупредил меня, что я могу встретить сильный отпор.

Во всяком случае, у меня был пистолет в моем пальто, и я крепко сжимал его рукоять одной рукой, когда двигался по нескольким темным улицам, которые вели к его старому жилищу на Кедровой улице.

Была безлунная ночь, омраченная зловещими намеками на грозу. Набирающий силу ветер, который предупреждал о приближающемся дожде, уже раскачивал темные ветви деревьев над головой, а на западе периодически вспыхивали молнии.

Мой разум был хаотичным беспорядком из опасений, беспокойства, решимости и скрытого недоумения. Я даже не мог объяснить, что собираюсь сделать или сказать, как только увижу Гордона. Я продолжал задаваться вопросом, что с ним случилось за эти последние несколько недель, — наконец, приближался ли тот самый «день», о котором он говорил.

Сегодня была майская ночь…

В доме было темно. Я звонил и звонил, но ответа не последовало. Дверь открылась под ударом моего плеча. Шум треснувшего дерева был заглушен первым рокотом грома над головой.

Я прошел по коридору к кабинету. Вокруг было темно. Я открыл дверь кабинета. Здесь находился человек, спящий на диване у окна. Это был, несомненно, Эдгар Гордон.

Какие сны он видит? Встретил ли Темного в своих грезах? Темного, «похожего на Асмодея, — черного, пушистого, с зелеными глазами, свиной мордой и когтями и клыками какого-то дикого зверя»; Темного, который рассказал ему о «дне», когда Гордон должен был воплотиться вместе с Ним? Какие видит сны он в эту майскую ночь? Эдгар Хенквист Гордон, погруженный в странные сны на диване у окна…

Я потянулся к выключателю света, но внезапная вспышка молнии опередила меня. Это продолжалось всего секунду, но она была достаточно яркой, чтобы осветить всю комнату. Я увидел стены, мебель, ужасные небрежно написанные рукописи на столе.

Затем я сделал три выстрела из револьвера, прежде чем мерцание исчезло. Раздался один жуткий крик, который был милостиво утоплен в новом раскате грома, это кричал я сам. Я так и не включил свет, лишь собрал бумаги на столе и выбежал под дождь.

По дороге домой струи дождя смешивались со слезами на моем лице, и я вторил каждому новому грохоту грома с рыданиями от смертельного страха.

Однако я не мог вынести свет молний и закрывал глаза, когда слепо бежал к безопасности своих комнат. Там я сжег бумаги, которые принес, не читая их. Я не нуждался в этом, потому что больше нечего было знать. Это было несколько недель назад. Когда, наконец, я снова вошел в дом Гордона, то не обнаружил его тела — только пустой костюм, который выглядел так, будто был брошен небрежно на диване. Ничто другое не было нарушено, но полиция указала на отсутствие документов Гордона как признак того, что он взял их с собой, когда исчез.

Я очень рад, что ничего больше не было найдено, и был бы удовлетворен хранить молчание, если бы не тот факт, что Гордона считали безумным. Я тоже считал его ненормальным, таким образом, вы видите, что я должен говорить. После этого я уеду отсюда, потому что хочу забыть столько сколько смогу. При этом мне повезло, что я не вижу снов. Нет, Эдгар Гордон не был сумасшедшим. Он был гением и прекрасным человеком. Но он рассказал правду в своих книгах — о тех ужасах, что находятся вокруг нас и среди нас. Я не смею сказать, что теперь верю в его сны, и были ли его последние истории истинными. Возможно, это была просто оптическая иллюзия, которую я увидел. Надеюсь, что это так. Но все-таки его одежда была там…

Эти последние сны — о Темном, который ждал подходящего дня и кто воплотился бы с Гордоном… Я знаю теперь, что означает это воплощение, и содрогаюсь, когда думаю о том, что могло бы произойти, если бы я не пришел туда вовремя. Если бы это был миг пробуждения.

Я благодарю Бога, что я был там вовремя, хотя память — это преследующий меня ужас, который я не могу долго терпеть. Мне очень повезло, что у меня был с собой револьвер.

Потому что, когда свет молнии осветил комнату, я увидел то, что лежало, погрузившись в сон на диване у окна. То во что я выстрелил, что заставило меня кричать в шторм, и именно поэтому я уверен, что Гордон не был сумасшедшим, но говорил правду.

Ибо воплощение произошло. Там на диване, одетый в одежду Эдгара Хенквиста Гордона, лежал демон, похожий на Асмодея — черное, пушистое существо с мордой свиньи, зелеными глазами и ужасными клыками и когтями какого-то дикого зверя. Это был Темный из снов Эдгара Гордона!

Перевод Р. Дремичева