21

В таком случае, полагаю, мне могла бы быть уготована у Дзаппарони великая карьера. Тогда я должен дать понять, что это блюдо мне по вкусу и только разжигает мой аппетит. Я склонен расценить это как символ господства, как атрибут власти римского консула. В любом случае, если мне удастся преодолеть себя и победить мое пораженчество, тогда мне не придется сопровождать Дзаппарони в качестве мелкого ликтора. Тогда я и с Филлмором смогу возобновить знакомство.

Я часто думал об этом, когда меня терзали мои неудачи. Я тратил свое время, пребывая, как теперь, в скорбном положении, когда меня подкашивала какая-нибудь очередная жестокость, а они сегодня происходят на каждом шагу. Вот и теперь я сижу и мечтаю, как я стану великим государственным деятелем, а сам даже не способен дотронуться до одного из этих отрезанных ушей, будь они искусственные или натуральные. Смешно, ей-богу.

Что подумает Дзаппарони, если я потрогаю одно ухо? Он предостерегал меня только от пчел. Может быть, он ищет именно того, кто дерзнул бы взять в руки такое ухо. Я снял с крючка сачок и подошел к болотцу, выбрал одно ухо и выловил его. Большое было ухо, красивое, такие уши у взрослых мужчин, скопировано идеально. Я пожалел, что у меня не было с собой лупы, хотя у меня и глаза достаточно зоркие.

Я положил мой трофей на садовый столик и потрогал пальцами. Превосходная работа, ничего не скажешь. Натурализм доведен до того, что в ухе есть даже волоски, какие растут в ушах у мужчин солидного возраста, обычно их сбривают бритвой. Был заметен даже маленький шрам, весьма романтично. Да уж, у Дзаппарони работают не только ради денег. У него творят настоящие художники-гиперреалисты.

Дымчатый снова подлетел совсем близко и застыл в воздухе со своими выпущенными улиточьими рожками, слегка подрагивая время от времени. Я не обратил на него внимания, сосредоточенный на моем объекте наблюдения. Ухо резко выделялось на зеленой поверхности столика.

Еще в школе учат, что если долго созерцать какой-либо предмет, а потом отвести глаза, то этот предмет будет являться нам, как видение. Мы будем видеть его на стене, стоит нам взглянуть на стену, или он возникнет перед внутренним взглядом, если закрыть глаза. Он будет четко и ярко вырисовываться перед нами в деталях и мелочах, которые мы будем воспринимать бессознательно. Если мы представим его себе с закрытыми глазами, он может поменять цвет или осветиться ярким светом. Вот так и мне померещилось, что ухо сделалось ярко-зеленым на кроваво-красной поверхности стола.

Так возникает воображаемый оттиск предмета, привлекшего наше внимание, интуитивное отображение из нашего подсознательного восприятия, которое мы пытались в себе подавить. Всякий раз, когда мы воспринимаем какой-то образ, мы подавляем впечатление о нем. Восприятие означает, что в нашем сознании освобождается место.

Я рассматривал ухо с одним желанием: чтобы это оказался призрак, произведение искусства, кукольное ухо, никогда не знавшее боли. Но оно превратилось в собственное отражение из моего подсознания, которое я с самого начала и всегда, как только увидел, воспринимал как средоточие этого сада и при виде которого в моем сознании сформировалось слово «слышу». В Астурии, когда мертвые тела выбрасывали из гробов, скомпрометирован был сам род человеческий. Мы знали, что после такого начала дальше будет только одно зло, ибо мы вошли во врата ада.

Теперь же я наблюдал творение интеллекта, отрицающего свободный и нетронутый человеческий облик. Этот интеллект измыслил каверзу. Он исчислял свое творение человеческими силами, как мы привыкли исчислять лошадиными. Он возжелал разъять человека на части, равные и измеримые. Для этого человека приходится уничтожить, как до этого была уничтожена лошадь. Над входом в этот парк должен вспыхивать такой предупреждающий знак. И кто с ним согласен, кто признает его, тот здесь найдет себе применение.