19

Мне вспомнилось все это, когда я обнаружил отвратительную находку и мне сделалось дурно. Тошнота, сколько я с ней ни сражался, не отпускала. Наверняка, опять повторится то же, что мне пришлось выстрадать, когда я схватил за руку Атье Ханебута. Но от Дзаппарони я так легко не отделаюсь. Я стал уговаривать себя, как ребенка, вроде того, что «отрезанные уши валяются на любом шоссе», или «ты такого в жизни насмотрелся, подумаешь, отрезанные уши, пустяк. Лучше давай руки в ноги и смывайся».

Потом я стал вспоминать эпизоды из «Иудейской войны» Иосифа Флавия, моего любимейшего историка. Там было иначе. С каким самосознанием, с какой уверенностью в высшем предназначении и с какой неуязвимой совестью выступают противники – римляне, иудеи, их союзники, единомышленники, соратники, как до последнего вздоха защищают и мужчины, и женщины свои осажденные города и крепости. Никакой декадентской демагогии, как спустя сто лет у Тертуллиана. Повеления Тита были жестоки, но с каким высшим спокойствием изрекал он их, как если бы сама судьба вещала его устами. В истории повторяются эпизоды, когда действия и сознание правоты всех действующих сторон и партий, как и их настрой, абсолютно совпадают. Может быть, Дзаппарони сейчас как раз в такой фазе. Надо следовать плану, а жертвы не в счет. Чем ближе к цели, тем незначительнее жертвы. В этом плане задействованы миллионы людей, или думают, что задействованы, и эти люди приходят и уходят, согласно плану, под ликование масс. Отставной кавалерист, который пускал в ход оружие только на войне против вооруженного противника, на фоне таких эпохальных катаклизмов – призрак. Пора с этим заканчивать. Самое время и морально тоже спрятаться в танке.

Кстати, у меня в кармане еще остались фунты от Твиннингса. Поведу сегодня вечером Терезу в ресторан «Старая Швеция» и буду за ней ухаживать. Из-за моих невзгод я стал пренебрегать женой. Ей скажу, что с Дзаппарони ничего не получилось, но есть кое-что получше. Пойду завтра утром к Твиннингсу и поговорю с ним о той должности, что он еще не упоминал, потому что сомневается, сгожусь ли я для нее. Устроюсь вышибалой в игорный дом. Там что ни вечер, то скандал, из которого, чтобы выпутаться, приходится быть скользким, как угорь. Там щедрые чаевые. Старые товарищи из бывших кавалеристов, кто еще хаживает играть, сначала удивятся, а потом вручат мне чек на круглую сумму или вовсе поделятся выигрышем, когда им повезет. Я же знаю, для кого я это делаю. И делаю охотно, и чего бы еще ни сделал. Терезе совру, что устроился на работу в какую-нибудь контору.