15

Не успел я попасть во владения Дзаппарони, как уже задумал усовершенствовать его изобретения. Таков дух времени. Образ еще только проступал передо мной неясным контуром, а я уже, как одержимый, сосредотачивался на нем одном. Такова наша эпоха – мы выстраиваем иерархию, кто умеет обращаться с техникой, тот продвигается вверх.

Что за новые аппараты замешались в пчелиный рой? Опять то же самое: едва только я уловил, что появилась новая техника, как она тут же превратилась в собственную противоположность. Стеклянный рой запестрел яркими индивидуумами, как стеклянные бусы – цветными фарфоровыми бусинами. Цветные шныряли быстрее стеклянных, как карета «Скорой помощи», полиция или пожарная машина в общем потоке автомобилей. Иные кружили вверху над общим потоком. Они были довольно крупные, но истинный масштаб я определить не мог. Особенно меня занимали серые аппараты, которые летали вокруг ульев и над самой землей. Один из них казался высеченным из матового рога или дымчатого кварца. Он медленно кружил низко над самой травой, почти задевая тигровые лилии, по временам неподвижно зависая в воздухе. Так парят самолеты-наблюдатели, которые следят за танками, когда те распределяются по местности. Может, здесь наблюдательный пункт или командный штаб? Я не спускал глаз с этого дымчато-серого и старался понять, сообщаются ли каким-то образом его движения с движениями и изменениями всей массы приборов.

Определить что-либо было трудно, поскольку объект наблюдения находился за пределами обычного опыта, и сознание пока еще не определило для него свою норму. Нет опыта – нет меры. Когда я вижу всадника, слона, «Фольксваген», не важно, на каком расстоянии, я знаю их параметры. Но здесь банальный здравый смысл не работал.

В таких случаях мы обычно используем опыт, обращаясь за советом к уже привычному и проверенному. Так что я, как только это дымчатое нечто придвигалось ближе ко мне, пытался вычислить его размеры, сравнивая его с уже знакомыми мне предметами. Это было теперь нетрудно, потому что это серое уже несколько минут болталось между мной и ближайшим болотцем. Пока я провожал глазами кварцевую штуку, медленно поворачивая голову, едва не уснул. Даже не могу сказать, действительно ли с аппаратами происходили изменения, или мне примерещилось. Я видел, как аппараты меняют цвет, как оптический сигнал, сначала белеют, а потом вспыхивают кроваво-красным. Потом, как рожки у улитки, у них появились какие-то черные наросты.

При этом я не забывал вычислять величину аппарата, пока дымчатый в своем маятникообразном движении на несколько секунд завис над болотцем. Куда девался весь рой автоматов? Или я их просто не замечаю, потому что прикован взглядом к одному-единственному? В саду вдруг стало совсем тихо, как бывает во сне.

Шлифованный кусок кварца величиной с утиное яйцо – к такому выводу я пришел, сравнив дымчатого с початком камыша, к которому тот почти пришвартовался. Эти камышовые початки я хорошо знал с детства. Мы их называли «щетками для мытья цилиндров» и изгваздали болотным илом не один костюмчик, пытаясь сорвать такую щетку. Надо выждать, когда болото замерзнет, но и тогда приближаться к зарослям камыша опасно, потому что лед там тонкий и полно полыней.

Идеальным сравнительным образцом был комар, украшавший лист росянки, как резная миниатюра. Росянка мне тоже уже сто лет знакома. Мы выкапывали ее во время наших рейдов по болотам и сажали в террариумы. Ботаники зовут росянку «плотоядным растением» – маленькая хрупкая травка с таким брутальным определением невольно вызывала уважение. Когда дымчатая кварцевая штука, качаясь, как маятник, снизилась почти к самому краю болотца и оказалась совсем рядом с листьями росянки, я увидел, что она действительно гораздо крупнее пчел.

Напряженное монотонное наблюдение чревато видениями. Это знает всякий, кому доводилось долго выслеживать глазами цель среди снегов, в пустыне или в конце бесконечной, прямой, как шнурок, улицы. Мы начинаем видеть сны, зрительные образы приобретают власть над нами.

Росянка – хищное плотоядное растение-каннибал. С чего я так подумал? Мне показалось, что я увидел эти красноватые листья с клейкими цепкими усиками, как будто увеличенными до гигантских размеров. И садовник как будто швырял им корм.

Я протер глаза. Что за бред мерещится мне в этом саду, где крошечное становится огромным? Одновременно я услышал внутри себя сигнал, как будто сработал будильник, как сирена автомобиля, что несется с нечеловеческой скоростью. Я, должно быть, узрел что-то недозволенное, позорное, что меня так напугало.

Дурное место. Я в замешательстве вскочил со стула, первый раз с тех пор, как сел, и оглядел болото. Дымчатый подлетел ближе, застыл в воздухе и направил на меня свои выпущенные щупальца. Я не смотрел на него. Меня захватило другое зрелище, на которое этот прибор и навел мой взгляд, как легавая наводит охотника на куропаток.

Росянка была по-прежнему крошечной. Комар уже превратился в ее обед. Но рядом с кустиком росянки в воде лежал красный предмет непристойного вида. Я направил на него бинокль. На этот раз я совершенно проснулся, никакого обмана зрения быть не могло.

Болотце было коричневой мшистой лужицей, поросшей по краю камышом и, как мозаикой, покрытой листьями водяных растений. На одном из этих листьев и валялось это скабрезное нечто, его было очень ясно видно. Я еще раз проверил, ошибки быть не могло: это было человеческое ухо.

Я не заблуждался: отрезанное человеческое ухо. Я был в здравом уме и мыслил совершенно ясно. Я не пил вина, не принимал наркотиков, даже не курил. По причине пустых карманов я давно уже вел исключительно трезвый образ жизни. И внезапными видениями или галлюцинациями, подобно Каретти, не страдал.

Я стал медленно исследовать болото и с возрастающим ужасом обнаружил, что оно усеяно отрезанными ушами! Я различил большие и маленькие, хрупкие и грубые, и все были отсечены острым инструментом.

Одни лежали на листьях водяных растений, как и то, что я обнаружил первым. Другие были наполовину прикрыты листьями, некоторые нечетко мерцали сквозь коричневую болотную воду.

Меня затошнило, как от приступа морской болезни или как будто я обнаружил стоянку каннибалов. Какая провокация, какой бесстыдный вызов! Да тут черт знает что творится. Возня аппаратов, на которой я так был сосредоточен, как будто исчезла, я ее больше не воспринимал. Может быть, это все вообще был мираж.

Одновременно меня охватил ужас близкой опасности. Колени у меня подломились, и я рухнул в кресло. Не в этом ли кресле сидел и мой предшественник, прежде чем бесследно исчез? Не его ли уши валяются там в болоте? У меня зашевелились волосы на голове. Тут уже не устройство на работу, тут речь о жизни и смерти. Если я выйду из этого сада живым, можно считать, что мне повезло.

Надо сообразить, что теперь делать.