Эпилог

Что ж, можно сказать, все остальное – уже история, но это, пожалуй, излишне, поскольку сии мемуары изначально посвящены историческим материям от первой до последней страницы.

Дома меня ожидали почести и хвалы, тысяча просьб о публичных лекциях и почти столько же приглашений на званые ужины. В то время как мне более всего остального хотелось бы вновь запереться в своем кабинете, мир требовал моего присутствия, и в попытках утолить его ненасытное любопытство я едва не валилась с ног.

Но одно приглашение я приняла бы даже лежа на смертном одре в полном истощении сил.

Прекрасным вечером атмера, в самом начале граминиса, в известном здании на Герон-корт я была торжественно объявлена первой дамой, удостоенной звания действительного члена Коллоквиума Натурфилософов.

В отличие от возведения в пэрское достоинство, церемония сия не отличалась особой пышностью. Прием в Коллоквиум новых членов проходит в Большом Зале, у столика с книгой – Книгой Хартии Коллоквиума. На первых ее страницах начертана королевская хартия о создании сего научного сообщества, а далее, под текстом Присяги, связующей всех его членов, следуют столбцы подписей. Текст Присяги гласит:

В тот день зал был битком набит действительными членами Коллоквиума, а снаружи собралась внушительная толпа газетных репортеров, доброжелателей и критиканов. Мне отнюдь не хотелось заставлять их всех ждать, и посему я при первой же возможности, не откладывая дела в долгий ящик, принялась листать плотные пергаментные страницы, отыскивая подписи предшествовавших мне светил науки – основоположника таксономической классификации живых организмов Филиппа Дени; великого астронома, первооткрывателя лун, обращающихся вокруг иных планет, Евгения Иванова; создателя периодической системы химических элементов Рэндольфа Кремлея; выдающегося мыслителя, автора теории эволюции Альберта Веджвуда и, конечно, сэра Ричарда Эджуорта, чья книга оказала столь значительное влияние на мою юность и область деятельности.

Детально изучать ряды тех, с кем я отныне становлюсь вровень, времени не было – и, думаю, это только к лучшему: я ведь и так едва сумела унять дрожь в пальцах, когда настал момент добавить к их подписям свою. Однако я не пожалела минутки, дабы немножко заглянуть в прошлое, и отыскала страницу с именем Максвелла Оскотта. Подписываясь под Присягой, он еще не носил титула эрла Хилфордского, но, безусловно, был тем самым человеком, чье покровительство положило начало моей карьере. Если бы не он, не бывать бы мне в этот день в Большом Зале…

Впрочем, долго разглядывать его подпись не стоило. Хлюпанье носом, а то и слеза, упавшая на страницу сей драгоценной книги, сказалась бы на моей репутации отнюдь не лучшим образом. Тем не менее я подняла голову и оглянулась на Тома Уикера – ведь он был обязан покровительству лорда Хилфорда не менее моего. Мы обменялись улыбками, а затем я, склонившись над книгой, вписала в нее свое имя. Если вам выпадет шанс увидеть его там, знайте: небольшой пробел над ним оставлен не случайно: я была твердо убеждена, что моя подпись должна стоять справа от подписи Тома.

Затем состоялся банкет, в начале коего президент Коллоквиума поднялся и сказал обо мне великое множество лестного, после чего в мою честь прозвучало немало тостов. В большинстве оных так или иначе фигурировал тот факт, что звания действительного члена Коллоквиума меня удостоили единогласно. Правда, Том по секрету поведал мне, что президент, отведя нескольких самых строптивых джентльменов в сторонку, дал им понять: если они проголосуют против, в стенах Коллоквиума им будут отнюдь не рады, ибо, отказавшись признать заслуги натуралистки, открывшей популяцию последних доживших до наших времен дракониан, сие почтенное научное сообщество покроет себя несмываемым позором. В знак протеста означенные джентльмены, почтив своим присутствием церемонию подписания Присяги, воздержались от банкета, но я по ним нимало не скучала: стоит ли портить день триумфа видом их кислых мин? Выше я говорила, что если Коллоквиум и на этот раз откажется принять меня в свои ряды, я смогу со спокойной душой умыть руки, но наконец-то добиться исполнения юношеской мечты – ведь это куда как приятнее!

Да, узколобых ретроградов в Коллоквиуме немало, но все же это прекрасное учреждение, содействующее развитию научного знания в бессчетном множестве направлений. Ныне действительным его членом стал и мой сын Джейкоб, добившийся признания благодаря работам в области океанографии. Подумать только: когда я родилась, этой науке еще и названия не было! Натали Оскотт с друзьями, на время отвлекшись от небес, разработали и изготовили ему превосходное оборудование для исследования подводного мира, и Джейкоб распорядился им как нельзя лучше.

Сухайл много лет занимал пост президента Общества Языковедов, однако не столь уж давно ушел в отставку, сказав:

– Если мне больше никогда в жизни не придется сидеть на заседаниях, буду считать, что я почти попал в рай.

Кстати заметить, я в глубине души рада, что никому до сих пор не хватает духу предложить на пост президента Коллоквиума даму. Несомненно, в один прекрасный день это произойдет. Возможно, я даже еще успею поаплодировать леди, увенчанной сими лаврами, но… уж лучше пусть это буду не я.

Здесь у меня возникло было желание сравнить мир, каким я знала его в те дни, когда забальзамировала при помощи уксуса своего первого искровичка, с тем миром, в котором живу сегодня. Однако последний знаком читателям настолько, что любое пространное его описание окажется крайне утомительным, а что до первого – если уж мне не удалось передать основных его черт в предыдущих томах мемуаров, на то, чтоб сделать это сейчас, нечего и надеяться. Переменам подверглось всё и вся, начиная с практических фактов будничной жизни (как то – путешествий на целигерах и широкого применения для самых разных задач машин из драконьей кости), продолжая структурой ширландского общества (ныне женщины имеют не только множество возможностей для получения образования, но и избирательные права), и заканчивая развитием науки во всех ее областях, включая мою. Те, кто гораздо лучше меня разбирается в анатомии и химии, начали исследовать различные механизмы образования экстраординарного дуновения, – а ведь я, не имея систематического образования, к подобной задаче не смогла бы и подступиться. Естественно, и о лабильности развития и о том, как благодаря ей в древние времена на свет появились первые дракониане, теперь известно значительно больше.

Я далека от мысли утверждать, будто все эти знания – только на пользу. Как я и ожидала, за новыми открытиями неизбежно последовало великое множество неэтичных экспериментов, в ходе коих некие бесчестные типы, вряд ли достойные звания ученых, пытались вывести новые разновидности драконов для самых разных целей. Некоторые дошли даже до попыток создания новых дракониан – точнее, новых гибридов дракона и человека. Старания их подтвердили, что гипотеза, сформулированная мною во время жизни в Обители (драконьи яйца, омываемые человеческой кровью), скорее всего, верна, однако жизнеспособность полученного в результате потомства столь мала, что для возникновения устойчивой популяции потребовались многие сотни лет примитивного поклонения человека драконам. Лично я склоняюсь к мысли, что весь драконианский род ведет начало от одной-единственной пары, двух жизнестойких разнополых особей, волей счастливого случая появившихся на свет в достаточной временной и географической близости, чтоб дать потомство, а далее лабильность развития позаботилась о внутрипопуляционной изменчивости и таким образом уберегла новый вид от вырождения вследствие близкородственного скрещивания.

Впрочем, точно мы этого, скорее всего, уже никогда не узнаем. Да, мы научились читать древние драконианские письмена, но даже писцы сей древней цивилизации не имели о происхождении дракониан никаких сведений, помимо мифов. Хроники Низвержения также весьма скудны, поскольку данное событие настолько дестабилизировало общество, что за сим следует долгое молчание, огромный пробел, отделивший эпоху дракониан от времен возвышения великих человеческих королей. Однако объединенные усилия языковедов и археологов создают довольно отчетливую картину – образ цивилизации, погрязшей в разврате и жестокости, и беспощадного ее истребления, начавшегося после того, как некий безымянный человек создал снадобье, способное губить нерожденных дракониан в зародыше.

Конечно же, некоторые тут же взялись открывать сие снадобье заново, а цены на огневик в сравнении с ценами времен моей юности колоссально снизились, так как в силу общедоступности и пугающего происхождения данного самоцвета многие из богатых перестали его носить.

Но все эти неприятности вполне уравновешиваются переменами в драконианском обществе. С тех пор, как последние дракониане перестали прятаться в Обители Крыльев, жизнь их значительно изменилась к лучшему. Не стану утверждать, будто их возвращение во внешний мир обошлось без трудностей: многие люди действительно настроены к ним враждебно, да и драконианская оппозиция не устает призывать к возобновлению изоляции, однако менее зашоренная часть драконианского общества не преминула воспользоваться новообретенной свободой, в результате чего с момента заключения Союза Обители численность дракониан почти удвоилась. При этом немалая доля новых поколений рождается и растет в более мягких условиях, что, в свою очередь, облегчает молодым путешествия за пределы Мритьяхайм. Со временем они надеются возродить поселение в Ахии, колыбели драконианского рода, хотя определенные группы сегулистов и аманиан противятся этому изо всех сил. На мой взгляд, в силу ряда причин, как биологических, так и политических, на моем веку сему уж точно не бывать.

Однако кое-какие перемены могут произойти очень и очень скоро. В соглашении о Союзе Обители имеется пункт о сооружении в ее пределах с целью защиты суверенитета дракониан ширландской военно-воздушной базы. В ранние годы наше военное присутствие раз или два пришлось кстати, однако с тех пор ни с какими хоть сколь-нибудь значительными угрозами гарнизону базы столкнуться не довелось. Оговоренный срок ее размещения истекает на будущий год, и, я уверена, Синедрион даже не подумает нарушить данные некогда обещания, а, следовательно, базу ликвидируют, и Обитель вновь целиком и полностью передадут в руки дракониан.

Я до сих пор веду переписку с Рузд, ныне – одной из членов совета старейшин. Вот еще одно чудо, воплощенное в жизнь благодаря целигерам: когда мы с ней познакомились, доставка письма из Ширландии в самое сердце Мритьяхайм заняла бы не менее полугода, после чего мне еще полгода пришлось бы дожидаться ответа. В наши же дни я могу регулярно общаться с друзьями по всему миру, от Обители Крыльев и Йеланя до Байембе, и получать известия об открытиях коллег-ученых из бессчетного множества разных стран. Поскольку с возрастом мое увлечение нелегкими дальними экспедициями несколько поугасло, удобство данного новшества не вызывает ни малейших сомнений.

Если у этой повести и есть какой-либо итог (помимо моей смерти, до коей, надеюсь, еще очень и очень далеко), то состоит он в том, что по сути своей она не кончится никогда. Да, сии мемуары – история моей жизни и карьеры, но в то же время – история научного поиска, история любопытства, исследования и познания, причем одними вопросами драконоведения все это отнюдь не ограничивается. Скажу откровенно: мне весьма отрадно сознавать, что далее мою повесть, раскрывая новые и новые тайны мира, в котором мы с вами живем, и, смею надеяться, используя обретенные знания чаще во благо ему, чем во вред, продолжат молодые коллеги.

Итак, вверяю ее в твои руки, мой благосклонный читатель. Смотри же, продолжи ее как подобает.