Этично ли выдавать себя за подругу умершей девушки, чтобы добыть информацию, которая спасет тебе жизнь?

Я сижу напротив миссис Восс в комнате Эйприл, где стены по-прежнему увешаны плакатами с вдохновляющими изречениями и фотоколлажами. На полке стоят в ряд романы. На ручке одежного шкафа висит корсаж с засохшим букетиком – элемент танцевального костюма. Создавалось впечатление, что здесь все сохранено, как было при Эйприл, а сама она просто вышла на минуточку из комнаты и вот-вот вернется.

На миссис Восс коричневые кожаные леггинсы и зимний белый свитер. Семья Восс – Джоди, мать Эйприл и вторая жена мистера Восса, который гораздо старше нее, – живет в пентхаусе высотного жилого дома с видом на Центральный парк. Комната Эйприл больше, чем вся моя квартирка-студия.

Миссис Восс сидит на краешке двуспальной кровати Эйприл, я – напротив, в простеганном светло-зеленом кресле у письменного стола. На протяжении всей нашей беседы руки миссис Восс находятся в постоянном движении: то она разглаживает невидимые складки на покрывале, то поправляет старенького плюшевого мишку, то перекладывает декоративные подушки.

Утром я ей позвонила и, представляясь, объяснила, что вместе с Эйприл училась в Лондоне, когда мы обе были студентками младших курсов университета. Миссис Восс изъявила желание встретиться со мной. Я на пять лет старше ее дочери, и, чтобы скрыть это, воспользовалась косметикой из своего рабочего чемоданчика: гладкая чистая кожа, розовые губы, коричневая тушь и подкрученные ресницы омолодили меня на несколько лет. Высокий «конский хвостик», джинсы и кеды «Converse» дополнили мой «юный» образ.

– Я так рада, что вы пришли, – уже во второй раз произносит миссис Восс. Я же тем временем незаметно оглядываю комнату, стремясь почерпнуть новые сведения о девушке, с которой у меня в чем-то очень много общего, хотя во всем остальном мы абсолютно разные.

Потом миссис Восс просит:

– Расскажи, что ты помнишь о ней?

– Что я помню… – Мой лоб покрывается испариной.

– То, что мне, например, не может быть известно? – подсказывает она.

Я никогда не была в Лондоне, но помню фотографии Эйприл в «Инстаграме», сделанные в том семестре.

Ложь легко слетает с языка, словно только и ждала подходящего момента. Тесты доктора Шилдс научили меня играть ту или иную роль, но это не изгоняет тошнотворного чувства, осевшего в животе.

– Она много раз пыталась рассмешить гвардейцев у Букингемского дворца.

– В самом деле? И как же? – оживляется миссис Восс, жаждая услышать неведомые ей подробности из жизни дочери. Новых воспоминаний об Эйприл у нее уже не будет, рассуждаю я, вот она и стремится почерпнуть все, что можно, из прошлого дочери.

Я бросаю взгляд на одетый в рамку плакат в углу комнаты Эйприл. На нем размашистым курсивом выведено: «Пой так, будто тебя никто не слышит… Люби так, будто тебе никогда не причиняли боль… Танцуй так, будто на тебя никто не смотрит».

Мне хочется «вспомнить» что-то такое, что порадовало бы миссис Восс. Может быть, размышляю я, если она сумеет представить дочь в один из счастливых моментов ее жизни, это несколько смягчит безнравственность моего поступка.

– Ой, она так смешно танцевала, – отвечаю я. – Гвардейцы и не думали улыбаться, но Эйприл клялась, что видела, как у одного из них дрогнули уголки губ. До сих пор перед глазами стоит ее танец… Я тогда чуть от смеха не лопнула.

– Неужели? – Миссис Восс подается вперед всем телом. – Она же танцы терпеть не могла! Что это на нее нашло?

– Так это она на спор. – Нужно как-то направить разговор в другое русло. Я пришла сюда не для того, чтобы потчевать скорбящую мать дурацкими выдумками.

– Мне так жаль, что я не смогла быть на похоронах, – произношу я. – Я живу в Калифорнии, только что вернулась в Нью-Йорк.

– Минуточку. – Миссис Восс поднимается с кровати и идет к письменному столу у меня за спиной. – Вот, возьмите программу службы. Здесь фотографии Эйприл разных лет. Есть даже лондонской поры.

Я смотрю на бледно-розовую обложку. На ней над именем Кэтрин Эйприл Восс – выпуклое изображение голубя и цитата курсивом: «И в конце концов ценна лишь та любовь, которой предаешься без остатка». Внизу – даты жизни и смерти Эйприл.

– Красивое изречение, – тихо молвлю я, сомневаясь, что подобрала верные слова.

Но миссис Восс с готовностью кивает.

– За несколько месяцев до смерти Эйприл подошла ко мне и спросила, знакома ли мне эта фраза. – В глазах миссис Восс появляется задумчивое выражение, губы раздвигаются в улыбке. – Я ответила: конечно, знакома; это строчка из песни «Битлз» «The End». Ей, разумеется, это ни о чем не говорило: они ведь были популярны очень давно. Мы загрузили эту песню на ее «Айфон» и прослушали вместе, надев по одному наушнику.

Миссис Восс отирает слезу.

– После того, как она… в общем, мне вспомнился тот день, и я подумала, что это самая подходящая эпитафия.

«Битлз», думаю я, вспоминая, как Томас подпевал «Come Together» в баре в тот вечер, когда мы с ним были вместе. Ясно, что он большой поклонник этой группы. Значит, наверняка он и Эйприл пел «The End» в тот вечер, когда они познакомились и переспали. Я невольно содрогаюсь: вот и еще одно мистическое сходство между мной и Респондентом № 5.

Я убираю программу в сумку. Не представляю, какой ужас испытала бы миссис Восс, если б узнала, что выбранное ею изречение хитро вплетено в зловещую паутину, которая опутала и сгубила ее дочь, думаю я.

– Весной вы много общались с Эйприл? – спрашивает миссис Восс. Она уже вернулась на кровать и теперь тонкими пальцами неугомонно теребила шелковую кисточку декоративной подушки.

– Да нет, не очень, – качаю я головой. – У меня были проблемы на личном фронте, все разбиралась со своим парнем и на время утратила связь с друзьями.

Ну заглоти же наживку, думаю я.

– Ох, девочки, девочки, – качает головой миссис Восс. – Эйприл тоже с мужчинами не везло. Она была такая ранимая. Всегда очень тяжело переживала неудачи.

Я киваю.

– Я даже не знала, интересен ли ей кто-то, – говорит миссис Восс. – Но после… одна из ее подружек сказала, что она…

Я затаиваю дыхание, надеясь, что она продолжит.

Морщу лоб, будто вспомнила что-то.

– Вообще-то, Эйприл как-то призналась, что ей нравится один человек, – вставляю я. – По-моему, он был постарше нее?

Миссис Восс кивает.

– Наверное… – Ее голос постепенно затихает. – Я ведь вообще ничего не знаю. Это так ужасно. Каждое утро просыпаюсь и думаю: Ну почему?

В ее глазах мука. Смотреть на это нет сил, и я отвожу взгляд.

– Она всегда была излишне эмоциональной. – Миссис Восс берет плюшевого медведя и прижимает его к груди. – Ни для кого не секрет, что она периодически наблюдалась у психотерапевта.

Она вопросительно смотрит на меня, и я опять киваю, словно Эйприл поделилась со мной этой информацией.

– Только она давно не пыталась наложить на себя руки. Со школы еще. Казалось, ей гораздо лучше. Она искала новую работу… А теперь получается, что такая мысль у нее была: по словам полиции, она проглотила целую упаковку «Викодина». Я и понятия не имела, что она принимала лекарства. – Миссис Восс роняет голову в ладони и тихо всхлипывает.

Значит, полиция все-таки проводила расследование, думаю я. Учитывая, что Эйприл прежде уже пыталась свести счеты с жизнью, скорее всего, это действительно было самоубийство. А раз так, казалось бы, я должна успокоиться, но что-то меня все же настораживает.

Миссис Восс поднимает голову. Глаза у нее заплаканные.

– Я знаю, что вы какое-то время с ней не виделись, но по голосу ее вам не показалось, что она счастлива? – в отчаянии вопрошает она. Я подозреваю, что ей вообще не с кем поговорить о дочери. По словам Томаса, с отцом Эйприл не ладила, а у ее друзей, наверно, началась своя жизнь.

– Да, мне она показалась счастливой, – шепотом отвечаю я. А сама на грани того, чтобы разрыдаться и выбежать из комнаты. Останавливает меня только мысль о том, что, возможно, сведения, которые мне здесь удастся раздобыть, и самой миссис Восс помогут в поисках ответов.

– Потому меня и удивило, что она посещала психотерапевта, – говорит миссис Восс. – Она пришла на похороны, представилась нам. Поразительно красивая женщина, и такая добрая.

У меня на секунду замирает сердце.

Это мог бы быть только один человек.

– Вы беседовали с ней потом? – осведомляюсь я, стараясь придать голосу мягкий ровный тон.

Миссис Восс кивает.

– Осенью я связалась с ней – 2 октября, в день рождения Эйприл. Тягостный был день. Ей исполнилось бы двадцать четыре.

Она кладет плюшевого медведя на кровать.

– В ее день рождения мы всегда вместе, мать и дочь, посещали спа-салон. В прошлом году она где-то взяла лак для ногтей ужасного голубого цвета. Я ей сказала, что он похож на пасхальное яйцо. – Миссис Восс качает головой. – Господи, теперь даже подумать смешно, что мы ссорились из-за подобной ерунды.

– Так вы виделись с психотерапевтом в тот день? – спрашиваю я.

– У нее в кабинете, – отвечает миссис Восс. – Раньше, если Эйприл посещала психотерапевта, мы всегда об этом знали. Платили за лечение. Почему в этот раз она ничего нам не сказала? Я хотела узнать, о чем они с Эйприл говорили.

– И доктор Шилдс вам рассказала?

Я тут же сознаю, что сильно сглупила, назвав врача по имени. Я морщусь, ожидая, что миссис Восс заметит мою оплошность.

Как я ей это объясню? Не могу же я сказать, что Эйприл сто лет назад упомянула мне имя своего врача, а я его запомнила. Миссис Восс сроду мне не поверит, ведь еще минуту назад я утверждала, что утратила связь с Эйприл.

Миссис Восс поймет, что я самозванка. Она придет в ярость и будет иметь на то полное право. Какой же сволочью надо быть, чтобы прикинуться подругой умершей девушки!

Но миссис Восс, казалось, не обратила внимания на мой конфуз.

Она медленно качает головой.

– Я попросила показать записи ее сеансов с Эйприл. Думала, может быть, в них есть что-то – что-то, о чем я не знала. Какое-то объяснение тому, почему Эйприл решилась на это.

Я затаиваю дыхание. Доктор Шилдс предельно дотошна. В своих записях она наверняка указала дату знакомства с Эйприл, а также то, кто из них – Томас или она сама – втянул Эйприл в их запутанные отношения. Если контакт инициировала доктор Шилдс, значит, она еще опаснее, чем я полагала.

– И она вам их показала? – спрашиваю я.

Я слишком настойчива. Миссис Восс смотрит на меня с любопытством. Но продолжает:

– Нет. Она взяла меня за руку, еще раз выразила свои соболезнования. Сказала, что моя просьба вполне естественна, но я должна смириться с тем, что, возможно, ответа я никогда не найду. Иначе не смогу пережить утрату. Как я ни настаивала, она категорически отказалась предоставить мне записи. Сказала, что это врачебная тайна.

Я протяжно выдыхаю – почти что в голос. Естественно, доктор Шилдс не станет афишировать свои записи. Но ради ли сохранности тайн Эйприл – или же чтобы выгородить себя или своего мужа?

Миссис Восс поднимается на ноги, поправляет на себе свитер. Она пристально смотрит мне в лицо, и в глазах у нее уже ни слезинки.

– Так ты за границей занималась с Эйприл по одной и той же программе? Прости, но я не помню, чтобы она упоминала твое имя.

Я опускаю голову от стыда, и это не притворство.

– Я горько сожалею о том, что была ей не самой лучшей подругой, – виновато говорю я. – Да, я жила далеко, но ведь общаться мы все равно могли.

Миссис Восс подходит ко мне, треплет меня по плечу, словно дарует прощение.

– А знаешь, я не сдамся, – заявляет она. Мне приходится чуть запрокинуть назад голову, чтобы видеть выражение ее лица. Боль утраты по-прежнему сквозит в ее чертах, но сейчас она смешивается с другим чувством – решимостью.

– Доктор Шилдс показалась мне хорошим психотерапевтом, но своих детей у нее, должно быть, нет. Иначе она знала бы, что от потери родного ребенка оправиться нельзя, – говорит миссис Восс. – Именно поэтому я до сих пор ищу ответ.

С каждым словом голос ее крепнет, сама она расправляет плечи.

– Именно поэтому я никогда не перестану искать ответ.