Книга: Безымянная девушка
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4

Глава 3

17 ноября, суббота

 

В аудитории неестественно тихо. Я смотрю на экран ноутбука, и меня одолевает тревога. В инструкции говорится, что ответы не могут быть неверными, но ведь, отвечая на вопросы теста, исследующего аспекты нравственности, я слишком много выдам о себе.
В комнате холодно. Наверно, специально, предполагаю я, чтобы держать респондента в тонусе. Я почти слышу фантомные шумы – шелест страниц, глухие шаги, возню и шутки студентов.
Указательным пальцем я давлю на клавишу возврата и жду первого вопроса.
Могли бы вы солгать без зазрения совести?
Я отшатываюсь от экрана.
Не на это я рассчитывала, когда Тейлор небрежно отмахнулась от тестирования. Мне и в голову не пришло, что меня попросят писать о себе; почему-то я решила, что это будет тест на выбор ответов из нескольких предложенных вариантов или в форме «да»/«нет». А мне задали слишком личный вопрос, словно доктор Шилдс уже немало знает обо мне, словно ему известно, что я солгала по поводу Тейлор. Меня это приводит в смятение.
Я мысленно встряхиваюсь, ставлю пальцы на клавиатуру.
Существует много типов лжи. Есть пассивная ложь вроде обычной недомолвки, а есть активная, переворачивающая жизнь, о которой я знаю не понаслышке. Но я выбираю безопасный вариант.
Конечно, печатаю я. По роду занятий я – визажист, но не из тех, о ком пишут в журналах и газетах. Я не работаю с моделями или кинозвездами. Мои клиенты – обитательницы Верхнего Ист-Сайда: подростки, собирающиеся на выпускной, и их мамаши, посещающие престижные благотворительные мероприятия. Я также обслуживаю свадьбы и торжества по случаю бат-мицвы. Поэтому, конечно, я запросто могу сказать нервничающей матери, что она выглядит очень молодо, или застенчивой 16-летней девочке, что я даже не заметила ее прыщей. Не в последнюю очередь потому, что надеюсь своей лестью раскрутить их на щедрые чаевые.
Я отсылаю сообщение, не зная, устроит ли профессора мой ответ. Но, видимо, мои откровения его удовлетворили, потому что на экране быстро высвечивается второй вопрос.
Опишите случай из своей жизни, когда вы решились на обман.
Не слабо. Откуда такая уверенность?
С другой стороны, наверно, каждый человек хоть раз в жизни да солгал, хотя бы в детстве, играя в «Монополию». Я пару секунд раздумываю, затем пишу: В четвертом классе я схитрила на контрольной. Салли Дженкинс слыла самой грамотной в классе, и когда я, подняв голову, сидела и жевала розовый ластик на кончике карандаша, пытаясь вспомнить, одна или две буквы «п» в слове «аппетит», мой взгляд упал на ее тетрадь.
Оказалось, что две. Я написала слово и про себя поблагодарила Салли, получив за контрольную «пять».
Я отсылаю ответ.
Странно, что мне так живо вспомнился именно этот случай, ведь о Салли я уже и думать забыла. Мы вместе окончили школу, но я давно не была на встречах одноклассников и понятия не имею, как сложилась ее судьба. Наверно, у нее двое или трое детей, работа в режиме неполной занятости, дом неподалеку от родителей. Так теперь живут многие девчонки, с которыми я выросла.
Следующий вопрос еще не материализовался. Я снова нажимаю клавишу возврата. Ничего.
Может, сбой в программе? Только я собралась встать и выглянуть в коридор – нет ли поблизости Бена? – на экране начинают появляться буквы, одна за другой.
Словно кто-то печатает в реальном времени.
Респондент 52, отнеситесь к заданию более ответственно.
Невольно содрогнувшись, я озираюсь по сторонам. Жалюзи из тонкого пластика на окнах подняты, но снаружи под тусклым хмурым небом никого. Газон и тротуар безлюдны. Напротив высится здание, однако трудно определить, есть ли в нем кто-нибудь.
Умом я понимаю, что в аудитории я абсолютно одна. Но ощущение такое, будто кто-то стоит рядом и нашептывает.
Я снова смотрю на экран ноутбука. Пришло еще одно сообщение:
Вы действительно написали то, о чем инстинктивно подумали в первую секунду?
Я чуть рот не открываю от изумления. Как доктор Шилдс догадался?
Я резко отодвигаюсь на стуле от стола и начинаю вставать. Потом до меня доходит: вероятно, он заметил, что я немного помедлила перед тем, как принялась печатать. Доктор Шилдс понял, что я отвергла свою первую мысль и остановила выбор на более осторожном ответе. Я снова придвигаюсь на стуле к компьютеру и протяжно выдыхаю.
На экране появляется очередное указание:
Глубже загляните в себя.
Не может быть, чтобы доктор Шилдс знал, о чем я думаю, убеждаю я себя. Это пустая аудитория на меня так действует. Я не чувствовала бы себя так чудно́, будь вокруг меня люди.
После короткой паузы на экране снова высвечивается второй вопрос:
Опишите случай из своей жизни, когда вы решились на обман.
Ладно, думаю я. Вам нужна неприглядная правда о моей жизни? Что ж, копну чуть глубже.
Если вы просто участвуете в обмане, это тоже расценивается как обман? – спрашиваю я.
И жду ответа. Но движение на экране создает лишь мигающий курсор. Я продолжаю печатать:
Иногда я зависаю с парнями, которых знаю не очень хорошо. Или, вернее, которых не хочу очень хорошо знать.
Ноль эмоций. Я продолжаю:
Благодаря своей профессиональной деятельности я научилась оценивать людей с первой минуты встречи. Но вне работы я умышленно теряю концентрацию, особенно после пары бокальчиков спиртного.
Несколько месяцев назад я познакомилась с одним басистом. Пришла к нему домой. По всем признакам в квартире с ним жила женщина, но спрашивать об этом я не стала. Сказала себе, что это просто соседка по квартире. Может, зря я надела шоры?
Я отсылаю ответ, а сама думаю, как профессор воспримет мое признание. Моей лучшей подруге Лиззи кое-что известно о моих одноразовых свиданиях, но я так и не сказала ей про флакончики духов и розовую бритву, что видела в ванной в тот вечер. И про то, как часто у меня случаются такие свидания. Наверно, не хочу, чтобы она меня осуждала.
Буква за буквой на экране компьютера складывается короткая фраза:
Уже лучше.
Я довольна, что мне удается подстраиваться под требования анкетера.
Но радость моя мимолетна, потому как в следующую секунду я осознаю, что рассказываю об интимной стороне своей жизни совершенно чужому, незнакомому человеку. Бен, в строгой сорочке, в очках со стеклами в роговой оправе, показался мне профессионалом. Но что мне известно о самом психиатре и его исследовании?
Не исключено, что «морально-этические принципы» в названии теста – это просто слова. На самом деле, это может быть что угодно.
Откуда мне знать, что этот человек действительно преподает психиатрию в Нью-Йоркском университете? Тейлор, на первый взгляд, не из тех людей, кто стал бы выяснять подробности. Она просто красивая молодая женщина, и, возможно, поэтому ее и пригласили.
Пока я решаю, как мне поступить, на экране всплывает следующий вопрос:
Отменили бы вы встречу с кем-то из друзей ради более выгодного предложения?
Напряжение уходит из моих плеч. Кажется, что это совершенно безобидный вопрос, который могла бы задать мне Лиззи, спрашивая совета.
Если б доктор Шилдс замыслил нечто гнусное, зачем бы он стал проводить тестирование в университетской аудитории? К тому же он не спрашивал меня про мои сексуальные связи, напоминаю я себе. Я сама с ним разоткровенничалась.
Я отвечаю на вопрос: Конечно, потому что работа у меня не постоянная. Бывает, я неделями загружена по горло, обслуживаю по семь-восемь клиентов в день, бегая по всему Манхеттену. А за следующие несколько дней – всего пара заказов. Отказываться от работы – не мой вариант.
Я уже хочу отослать ответ, но тут понимаю, что доктора Шилдса не удовлетворит то, что я написала. Выполняя его требования, я даю развернутое объяснение:
Работать я пошла в пятнадцать лет – устроилась в кафе-бутербродную. В колледже проучилась всего два года, потом бросила – не хватало денег на учебу: даже при финансовой поддержке я была вынуждена три раза в неделю подрабатывать официанткой и брать студенческие ссуды. Мне не нравилось, что я постоянно в долгах. Что я постоянно со страхом сую карту в банкомат, ожидая увидеть на чеке отрицательный баланс. Что, уходя домой с работы, я стараюсь украдкой прихватить с собой сэндвич…
Теперь я преуспеваю чуть лучше. Но у меня нет финансовой подушки, как у моей близкой подруги Лиззи. Родители ежемесячно присылают ей чек. А мои сами еле сводят концы с концами, тем более что у моей сестры особые потребности. Поэтому, да, порой мне приходится разочаровывать кого-то из друзей и отказываться от запланированного похода в кино или в бар. Я должна заботиться о своем финансовом положении. Потому что рассчитывать я могу только на себя.
Я смотрю на последнюю строчку.
Не слишком ли плаксиво? Надеюсь, доктор Шилдс поймет, что я пытаюсь до него донести: проблемы есть у всех, и в этом смысле моя жизнь – не идеал. Но могло быть и хуже.
Я не привыкла выставлять на обозрение всю подноготную о себе. Писать о сокровенных мыслях – все равно что смыть косметику и увидеть голое лицо.
Я отвечаю еще на несколько вопросов, в том числе и на такой: Стали бы вы читать SMS-сообщения, адресованные вашему супругу или партнеру?
Если б я подозревала его в измене, непременно, печатаю я. Хотя замужем я никогда не была и в гражданском браке тоже ни с кем не жила. У меня были полусерьезные отношения с двумя парнями, но они не давали мне повода усомниться в их верности.
К тому времени, когда я заканчиваю отвечать на шестой вопрос, чувствую я себя уже совершенно не так, как в первые минуты тестирования. Я возбуждена, будто выпила лишнюю чашку кофе, но больше не нервничаю и не волнуюсь. Я предельно сосредоточена. И совершенно потеряла счет времени. Сколько я уже в этой аудитории: сорок пять минут, полтора часа?..
Только я закончила писать о том, в чем никогда не решусь признаться родителям, – что я втайне оплачиваю некоторые расходы на лечение Бекки, – на экране возникает очередная запись:
Должно быть, вам нелегко.
Я прочитываю сообщение второй раз, медленнее. Как ни странно, добрые слова доктора Шилдса даруют мне утешение.
Я откидываюсь на спинку стула, чувствуя между лопатками холод вдавившегося металла, и пытаюсь представить внешность доктора Шилдса. В моем воображении это седобородый мужчина плотного телосложения. Вдумчивый, чуткий. Наверно, он все это уже читал. И не осуждает меня.
Нелегко, думаю я, быстро моргнув несколько раз.
И печатаю: Спасибо.
Прежде никто никогда не стремился узнать обо мне так много; большинство довольствуются учтивой болтовней, которую не жалует доктор Шилдс.
Возможно, тайны, что я храню, куда более весомые, потому что, исповедуясь перед доктором Шилдсом, я будто сбрасываю с себя тяжесть.
Ожидая следующего вопроса, я подаюсь чуть вперед и сижу, покручивая на указательном пальце серебряное тройное колечко.
Секунды идут, вопроса нет. Предыдущие появлялись быстрее.
Но вот наконец очередной вопрос:
Когда-нибудь вам случалось наносить глубокую обиду тому, кто вам дорог?
Я едва не ахаю.
Дважды перечитываю вопрос. Невольно бросаю взгляд на дверь, хотя знаю, что никто не подглядывает за мной через стекло в ее верхней части.
Пятьсот долларов, думаю я. Мне уже не кажется, что это легкие деньги.
Я не хочу мешкать слишком долго. Доктор Шилдс поймет, что я пытаюсь уйти от честного ответа.
К сожалению, да, печатаю я, надеясь выиграть время. Накручиваю на палец одну из своих волнистых прядей, затем продолжаю: Впервые приехав в Нью-Йорк, я познакомилась с одним парнем, который мне понравился. Одна моя подруга тоже была в него влюблена. И он пригласил меня на свидание…
Я останавливаюсь. Рассказать тот случай – раз плюнуть. Это не то, что желает знать доктор Шилдс.
Буква за буквой я медленно стираю напечатанное.
До сей минуты я была честна, выполняя условия, на которые согласилась перед тестированием. Но теперь подумываю о том, чтобы слукавить.
Доктор Шилдс, наверно, поймет, что я сочиняю.
Вот интересно… А что будет, если я скажу правду?
Порой мне кажется, что я причиняю боль всем, кого когда-либо любила и люблю.
Мне страсть как хочется это напечатать – аж руки чешутся. Я представляю, как доктор Шилдс сочувственно кивает, предлагая мне продолжать. Если б я рассказала ему о том, что я совершила, возможно, он опять написал бы что-нибудь подбадривающее.
У меня сжимается горло. Я провожу рукой по глазам.
Если б у меня хватило смелости, я принялась бы объяснять доктору Шилдсу, что летом, пока родители были на работе, Бекки находилась на моем попечении, что я уже в тринадцать лет была вполне ответственным человеком. Бекки порой меня жутко раздражала – вечно врывалась ко мне в комнату, когда у меня были друзья, брала мои вещи, пыталась всюду следовать за мной по пятам, – но я ее любила.
Люблю, поправляюсь я. И сейчас люблю.
Просто мне больно быть рядом с нею.
Я все еще не написала ни слова. Стук в дверь. Бен предупреждает меня, что осталось пять минут.
Я поднимаю руки и медленно печатаю: Да, и я готова отдать что угодно, лишь бы загладить свою вину.
Не раздумывая, я отправляю это сообщение.
Смотрю на экран компьютера, но доктор Шилдс ничего не пишет в ответ.
Курсор пульсирует, как сердце, – завораживающее зрелище. Я ощущаю резь в глазах.
Если доктор Шилдс сейчас что-нибудь напечатает – если попросит продолжать, скажет, что я могу задержаться сверх отведенного мне времени, – я останусь. Выплесну из себя все; расскажу ему все начистоту.
У меня учащается дыхание.
Будто я стою на краю скалы и жду сигнала, чтобы прыгнуть вниз.
Я неотрывно смотрю в компьютер, зная, что у меня в запасе всего одна минута.
На экране по-прежнему пусто, только курсор трепещет. В такт его мерцанию в моем сознании внезапно начинает пульсировать: Расскажи. Расскажи.
Когда Бен открывает дверь, мне стоит больших трудов отвести глаза от экрана и кивнуть ему.
Оборачиваясь, я медленно стягиваю со спинки стула куртку, беру рюкзак. Напоследок бросаю взгляд в компьютер, но экран по-прежнему пуст.
В ту же минуту как я встаю, меня захлестывает волна усталости. Я абсолютно выхолощена. Ноги свинцовые, в голове туман. Мне хочется одного – прийти домой и залезть под одеяло вместе с Лео.
Бен ждет у выхода, глядя в «Айпад». Я замечаю на дисплее имя Тейлор, под ним – еще три женские фамилии. И у каждой свои секреты. Интересно, станут ли они их раскрывать?
– Завтра в восемь жду вас здесь в вестибюле, – говорит Бен и начинает спускаться по лестнице. Я с трудом поспеваю за ним.
– Хорошо. – Держась за перила, я смотрю на ступеньки, чтобы не споткнуться.
Мы достигаем подножия лестницы, и я, поколебавшись, спрашиваю:
– Можно вопрос. Что это за исследование?
У Бена вид немного раздраженный и какой-то дерганый. Я обращаю внимание на его начищенные туфли, на изящный стилус в руке.
– Комплексный анализ морально-этических принципов XXI века. Доктор Шилдс пишет научную работу по результатам тестирования сотен респондентов.
Потом он устремляет взгляд мимо меня, в сторону следующей женщины, ожидающей в вестибюле.
– Дженнин?
Я выхожу на улицу, застегиваю кожаную куртку. С минуту стою на месте, пытаясь сориентироваться, затем поворачиваюсь и иду домой.
Кажется, что все вокруг заняты обычными делами: несколько женщин с яркими ковриками в руках заходят в студию йоги, что находится на углу; мимо, держась за руки, идут два парня; по тротуару мчится на самокате малыш, за которым с криком бежит его отец: «Сбавь ход, дружище!».
Два часа назад я даже не оглянулась бы ни на кого из них. Но сейчас, вновь оказавшись в шумном кипучем мире, я немного растеряна.
Я иду к своему дому, дойдя до угла, останавливаюсь на светофоре. На улице холодно, и я достаю из карманов перчатки. Надевая их, замечаю, что прозрачный лак на ногтях, который я нанесла только вчера, уже отслаивается и шелушится.
Должно быть, я скребла по ногтям, пока раздумывала, стоит ли отвечать на последний вопрос.
Ежась, я обхватываю себя руками. Такое ощущение, что я подхватила какой-то простудный вирус. А у меня сегодня четыре клиента, и я плохо представляю, где взять силы, чтобы таскаться по городу с чемоданчиком и поддерживать пустой разговор.
Интересно, а завтра тестирование продолжится с того вопроса, на котором я остановилась? Или доктор Шилдс позволит мне пропустить его и задаст новый?
Я сворачиваю за последний угол, и передо мной вырастает многоквартирный дом, в котором я живу. Я вхожу в подъезд, тяну за собой дверь, пока не раздается щелчок. Тащусь наверх, с трудом преодолевая четыре лестничных пролета, отпираю квартиру и падаю на постель. Лео запрыгивает ко мне, сворачивается рядом клубочком. Порой мне кажется, он чувствует, что я нуждаюсь в утешении. Я завела его два года назад, по сути, поддавшись сиюминутному порыву. Как-то зашла в приют для животных, чтобы посмотреть на кошек, и увидела его. Он не лаял, не скулил. Просто сидел в клетке и смотрел на меня, будто только и ждал, когда я за ним приду.
Я поставила будильник в телефоне, чтобы разбудил меня через час, и положила ладонь на маленькое теплое тельце своего песика.
Лежала и думала, а стоит ли оно того? Я не ожидала, что тестирование окажется столь напряженным и вызовет бурю разноречивых болезненных эмоций.
Повернувшись на бок, я смежила отяжелевшие веки, убеждая себя: вот отдохну часок и сразу почувствую себя лучше.
Я не знаю, что будет завтра, какие вопросы подготовит для меня доктор Шилдс. Меня никто не заставляет идти на второй сеанс, напоминаю я себе. Я могу сослаться на то, что проспала. Или, по примеру Тейлор, попросту не явиться.
Я не обязана возвращаться, думаю я, проваливаясь в забытье.
Но я знаю, что всего лишь обманываю себя.
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4