Едва я отпираю дверь, на меня прыгает Лео. Его коротенькие лапки едва достают мне до колен. Он еще не был на улице после того, как я отправилась делать макияж Рейне и Тиффани. Я ставлю саквояж, беру шерстяной шарф, затем цепляю на Лео поводок.

Мне эта прогулка нужна так же, как и ему.

Все три этажа, что мы спускаемся, Лео несется впереди, тянет меня за собой, потом вылетает из подъезда. Я ухожу всего на несколько минут, но все равно вручную плотно закрываю подъездную дверь: автоматический замок иногда не срабатывает.

Пока Лео облегчается на пожарный кран, я оборачиваю шарфом шею и проверяю телефон. Два пропущенных сообщения. Первое – от моей подруги Аннабель, с которой я работала в театре: «Скучаю по тебе, подружка. Позвони!»

Второе – с незнакомого номера: «Привет. Просто хотел сообщить, что Мэрилин жива-здорова. Ее дочь сказала, что уже через несколько часов мать отпустили из больницы. Надеюсь, вы не опоздали на работу». И в конце – смайлик.

«Отличные новости! Спасибо», – печатаю я в ответ.

Выгуливая Лео, свободной рукой я массирую заднюю часть шеи, чтобы расслабить мышцы. Мною владеет тревожное возбуждение, которое не нейтрализует даже известие о том, что у отца, возможно, скоро появится новая работа.

Мне хочется с кем-нибудь поговорить о том, что происходит. Но я не могу излить душу ни отцу, ни матери – и не только потому, что доктор Шилдс обязала меня соблюдать конфиденциальность. Многие мои подруги звонят отцам, если им нужно занять денег или посоветоваться по поводу того, как вести себя с излишне настойчивым начальником. Матерям они звонят, если нуждаются в утешении – когда заболевают гриппом или ссорятся со своими парнями. При других обстоятельствах у меня с моими родителями тоже могли бы сложиться не менее доверительные отношения.

Но у моих родителей своих забот выше крыши; не хватало еще, чтобы они переживали из-за меня.

Скоро девять.

Я снова смотрю на телефон.

Ноа в отъезде до воскресенья. Можно, конечно, позвонить Аннабель или Лиззи и попросить их о встрече. Веселая болтовня подруг развлекла бы меня, но сейчас это не то, что мне нужно.

Я поворачиваю за угол и иду мимо ресторана. В его окнах сияют белые огоньки праздничных гирлянд. На двери расположенного по соседству магазина висит рождественский венок.

У меня урчит в животе, и я вспоминаю, что не ела с самого обеда.

Навстречу мне идет веселая компания во главе с парнем в колпаке Санта-Клауса. Пятясь задом, он орет во все горло песню «Рудольф Красноносый Олень» под аккомпанемент хохота своих друзей.

Я сторонюсь, пропуская их, и у меня такое чувство, будто я, в своем черном наряде, растворяюсь в темноте.

Год назад я тоже веселилась в шумной компании. Пятничными вечерами после репетиций мы собирались вместе, и Джин заказывал для всех китайскую еду. Иногда жена Джина приходила, приносила домашнее печенье. В каком-то смысле мы были как одна семья.

Я не сознавала, что теперь мне в жизни этого не хватает.

Сегодня я одна, но мне не привыкать. Просто я не часто чувствую себя одинокой.

Последний раз, справляясь о Джине в Интернете, я выяснила, что его жена недавно родила девочку. В сетях я нашла одну фотографию, на которой они втроем запечатлены на премьере одной из его постановок: его жена улыбается малышке, которую она держит на руках. Они выглядят счастливыми.

Я вспоминаю две эсэмэски от Катрины, на которые так и не удосужилась ответить.

И, как я ни стараюсь забыть тот период своей жизни, в голове моей формируется вопрос. Думая о невинной жене Джина, я словно слышу голос доктора Шилдс:

Нужно как-то отделаться от этих мыслей. Если бы я принимала наркотики, то сейчас потянулась бы за косячком. Но такой вариант не для меня. Я иначе даю выход напряжению, когда давление обстоятельств слишком велико.

Ноа считает, что я из тех девушек, для которых приятно готовить и которых на первом свидании можно только целовать. Но я давно уже не такая – с того самого вечера с Джином Френчем. Возможно, потому что я ему очень доверяла, у меня теперь эмоциональный иммунитет против мужчин. Но даже если бы Ноа был в городе, он не тот, кто мне нужен сейчас.

И я подумала о мужчине, на сообщение которого только что ответила. Вспомнила, как он смотрел мне вслед, когда я заходила в музей. С ним я могу быть обычной девушкой, каких полно, – безымянной, безликой.

И я снова ему написала: «Если ты сейчас свободен, мы могли бы где-нибудь вместе посидеть, выпить».

Перед глазами на мгновение возник Ноа: я представила, как он жарил мне гренки на кухне, заткнув за пояс кухонное полотенце.

Он никогда ничего не узнает, думаю я.

Я просто разок увижусь с тем мужиком, проведу с ним несколько часов. И это будет наша первая и последняя встреча.