23

Притопал дьяк путный и передал мне повеление от бати явиться к нему. В государевом кабинете находился молодой человек в невероятно красивых одеяниях. Князь Юрий на фоне этого блестящего великолепия казался скромным рядцем, случайно забредшим сюда с докладом. Не оставалось никакого сомнения, что я встретился с легендарным Шемякой. Интересно бы узнать, его уже называют в народе этим прозвищем? Думаю, что пока он довольствуется лейблом "Старший". Братец тоже посматривал на меня с нескрываемым интересом. Он поднялся навстречу и обнял меня с поцелуями.

— Брате мой ужичий! Яко ты возрос, не узнати! Елико лет тя не зрел? Посчитай, пяток есмь, — заговорил он приятным баритоном.

Обликом Дмитрий Старший не был также хорош, как его одежды. Невысокий, худощавый, широкоплечий, статью он заметно уступал отцу. Не особо красивое, но привлекательное лицо, благодаря резким, волевым чертам и широко поставленным голубым глазам. Борода небольшая, европейская, напоминающая стиль эспаньолка, как у Бреда Питта. Каштановые волосы с лёгким рыжеватым оттенком волнами ниспадали до самых плеч. Такая причёска несколько противоречила современным русским канонам. В остальном он был сильно схож с отцом. Не столько обликом, сколько неким животным обаянием. Такой минибатя, только с изящной фигуркой. Женщины там, в Москве, верно, водопадами слёз исходили по нему.

Почему-то мне показалось, что мой тёзка был излишне напряжён, перебрасываясь словами на разные темы с отцом и потягивая из кружек сурожское вино. Брат рассказывал о своём житье-бытье в Москве, при дворе великого князя. У него и у брата Василия имелись там свои дворы с челядью и выездом. В их уделах заправляли всеми делами волостели, изредка наведывающиеся в Москву с деньгами и докладами. Не обошёл молодой и неженатый парень прекрасных обитательниц многолюдного города. По статусу князя он не мог свободно общаться с простолюдинками, но частенько применял мою методику вылазок в город в простом одеянии. Правда, я ещё не додумался посещать тайные блудилища, коих по Москве оказалось преизрядно.

— Ох, Митря! Мало я тя бивал ране. Взымешь хворобу прелестну и не оженити тя ноли, — вздохнул князь Юрий.

Поняв, что перегнул с рассказами о блудливых похождениях, братец моментально переключился на описания встреч с девами из знатных семей. До петровских ассамблей было ещё два с половиной столетия. Выручали в таком подходе церковные службы, брячины и взаимные гоститва, на которых иногда можно было увидеть милое личико какой-нибудь московской затворницы.

Отец кисло воспринимал восторженные россказни зрелого по средневековым меркам мужчины, пытаясь переключить разговор на политические темы. Молодой человек неохотно отвечал на вопросы о жизни московской элиты, но кое о чём всё-таки поведал. Как было известно, в отсутствии малолетнего князя, его ближников и двух соправителей, находящихся с визитом в Литве, бразды правления в Москве держал третий соправитель — боярин Иван Дмитриевич Всеволож. Гений в дипломатии и в интригах, в хозяйственных делах, по мнению гостя, боярин Иван не блистал успехами. Следствием чего явились многочисленные жалобы от купцов и ремесленников на притеснения приказных дьяков. По Москве ходили слухи, что правитель не столько занят управлением, сколько сварами с другими боярскими родами, прежде всего с Добринскими и Кошкиными.

— Порушено пращурами нашими заповеданное право передавать стол по старшинству в роде. Сие к разброду ведёт, к непорядку, к боярской вольнице. Деи отроку мочно стояти во главе рода? — не сдержался Звенигородский князь, в ярости ударяя кулаком по столу.

Дмитрий Старший горячо поддержал отца и сам обрушился с бранными словами на великого князя и его окружение. Особенно досталось боярину Ивану Всеволожу и сыновьям его. Де самоуправствуют они, бесчинства творят.

— Добре, — хлопнул руками по коленям отец, — Ступай, Димитрие, в мовню. Помойся и отдохни с дороги. Брат тей младшой перемолвится с ми и к те такожде прииде.

Оставшись со мной наедине, спросил, кивнув на дверь:

— Иже мнишь о сём, Митря?

По правде говоря, я был сильно разочарован в Шемяке. Такая яркая историческая личность показался мне обыкновенным, примечательным только своими одеяниями человеком. Ожидал чего-то большего.

— Почему он надумал навестить тебя?

По словам отца, старший Дмитрий просил у него много денег, почти тысячу рублей. Якобы из-за сильной жары случился сильный недород в его маленьком княжестве. Люди будут зимой голодать.

— А почему он в Москве у многочисленных бояр помощи не просил, или у своего брата Василия? — возник закономерный вопрос.

— Про сие вопрошай его самого, — пожал плечами отец.

Тут могло быть два варианта: либо парень банально промотался, либо его подослал к отцу московский временщик.

— Пусть тогда он женится на Боровской княжне. А ещё заставь подсылым твоим стать на Москве, — предложил государю, — И княжество своё пусть под залог отдаст.

— А сребра толико отнуду яти ми? Боярину Никитовичу обещал. Либею поминки готовити нать. В Орду такожде нать, — возразил отец.

Разговор как-то заглох, сидели некоторое время молча.

— Добре, ступай в мовню, разговорись с братом. Негли поведае те паки лишче, — предложил он.

Тёзка сидел в предбаннике ещё одетый, потягивая какой-то напиток из кувшина, ожидая пока холопы растопят каменку для парной. Своих слуг оставил во дворе. Думал, что разговорю братца, выполню поручение отца и свалю из бани, будто бы опасаясь, что путные распорядители нагонят в мыльню толстых баб. Оголяться мне самому перед братом не хотелось по причине позорных следов. Подговорил банных холопов, чтобы не сильно торопились со своей работой.

— Брате мой, седи к ми, — снова заключил меня в объятия старший Дмитрий и принялся тискать, — Сказывай, яко ты бытиешь зде с отичем. А помнишь, яко мы на ловитву хаживаша купно к Москве реке? Ты детищ возгривый бысти паки. За нами, отроки, лещился присно. Потеряша тя ноли повечеру. Мниша, иже утоп. Искаша обношь на реке с ребяты, а ты дома оказался. Яко мы на качелях катались, помнишь? Я тя раскатал до верха, а ты пал и главою убился. Гугнити с той поры стал. Отич мя побил яро ноли. Сести долго не мог.

Парень засмеялся как-то легко, душевно. Никакой настороженности в нём уже не чувствовалось. Наоборот, сейчас я видел перед собой доброго и любящего брата. Даже стыдно стало за свои предположения, высказанные ранее отцу.

— Молва шед, иже главой ты хвор? — продолжил он, — Блядяша поди. Гугнил токмо зельно. Бывало, чаяшь, дондеже ты косно мыслю глаголишь, и в томление влещиваешься. А ныне ты выправился. Глаголешь, яко вития на торжище. Ладен стал. Ликом красным матушке уподобен. Деву пригожу те нать. Иму тя с сей в Москву, а то скваснешь зде.

В кувшине оказался крепкий перевар, на вкус очень даже отменный. Брат вдруг взъярился и наорал на холопов, что они медленно работают. Мужички забегали шустрей.

— Ты сам как поживаешь в Москве? — поспешил переключить поток вопросов на него.

— Инде те вся поведаю, а то отичу полный час рекл о сиём бытие в Москве. Язык ужо заболел, — увернулся от допроса брат, — Женити тя нудит, небось? Мя на Феодору Васильевну, княжну Рязанску спихивал. А она ликом травлена. Черти на ей горох молотили. Нудма отлещился от сего, с братом Васькой ушед под руку государя Московска.

— Есть такое дело. Сватают за Машку Боровскую, — признался ему.

— Воно иже! — поразился брат, — И я же семо пришед по сему ряду. Такожде хочу к ней посвататися. Стара княгиня Елена Ольгердовна зельно скудна калитою стала. Готова за унучку Марию град Малоярославец с окрестью в приданное дати, удел вящший. За сие мнит от долга сваго избавитися. А у мя удел мал вельми, гобину не зрю. Долгов сеих мнозе.

— Не тревожься, братиш. Постараюсь уговорить отца тебе помочь, — заявил я.

— Добре, — просто согласился будущий Шемяка, улыбнулся и потрепал мои волосы, — Отич присно любил тя лишче мя с Васькой, но я такожде тя люблю.

И вдруг заорал зычно в сторону суетящихся холопов:

— Зачну совлещася. Не уборзитеся пещь запалити, пока порть на ми есть, болезновати будете сеими гузнами.

Я предупредил тёзку, что мыться с ним не стану.

— Не люблю купаться с толстыми тётками, — объяснил свой отказ.

— Не хоронися мой утый брате, — хохотнул брат и саданул ладонью по плечу, — Управимся без женок дебелых. Буде нам радощи и удало.

Он подозвал одного из холопов и произнёс какой-то приказ. Я не разобрал ничего, а парень тут же умчался.

Как я не пытался уйти, как не вырывался. Всё было бесполезно. Пришлось тоже раздеваться, горестно вздыхая и сгорая от стыда. Историческая персона, уже раздетая полностью, стояла, улыбаясь и ожидая меня. Фигурой он был похож на греческого бога Гермеса, сошедшего с Олимпа. Нет, скорее на козлоногого сатира, вышедшего из оливковой рощи после секса с нимфами, если принимать во внимание слегка кривоватые ноги, обильную волосатость и прочие детали ниже пояса. Его тело, источающее запахи пота и адреналина, было также покрыто множеством ссадин и синяков. Задышалось гораздо спокойней. Меня комментировать он тоже не стал, хотя заинтересованно разглядывал.

— Готов? Поидем ужо в мыльню, а то у мя гузно простыло, — заорал на меня сатир и, дурачась, толкнул вперёд.

Мы с грохотом и хохотом поскакали в парную.

— Где же бабы? — заинтересованно промявкал я, млея от предвкушения.

На такую сексуальную наживку, как мой братан, должны клевать только красотки первой величины. И мне, надеюсь, тоже что-нибудь откатится. Отцовы гренадёрши и прочие гиппопотамихи будут вспоминаться только у угасающих воспоминаниях.

— Не терпится? — поощрительно улыбнулся брат, — Поскору буде те лепше баб.

Я ещё не успел переварить в своём мозгу эти слова, как в мыльню ввалилась толпа голых парней, вопя, пихаясь, размахивая руками и прочими конечностями. Все без исключения выглядели ожившими статуями древнегреческих богов. Братец, точно, спецкастинг устраивал в свою команду. Бород почти у всех атлетов не было, только некоторые из них имели кое-какую поросль на своих лицах. У меня даже похолодело как-то там внизу, в кишочках.

— Чего это они сюда припёрлись? — прошептал я одеревеневшими губами, но брат услышал, или просто догадался:

— Буде радощи! — проорал он, подмигивая шалыми глазами.

Данунах! Клял себя последними словами. Не зря свербило под копчиком. Чуть не наделал при всём честнОм народе в мыльной.

— У меня живот скрутило чего-то вдруг, братец, — сообщил тёзке слегка охрипшим дискантом, борясь с рвущейся на свободу массой.

— Иди, избременися и ворочайся наопак. Мы тя древле чаяти не будем, — ответил он, нетерпеливо суча руками.

Я вскочил и пулей вылетел из мыльни. Позади раздались жуткие крики. Началось! Даже не хотелось думать о том, что там могло твориться. Рука сама неосознанно совершила над собой крестное знамение. В предбаннике накинул на себя холстину и проскочил в ближайший нужник. Вернувшись, принялся лихорадочно набрасывать на себя шмотки, вспоминая моменты общения с братом и злобно матерясь.

Когда посидел немного и успокоился, прислушиваясь к доносящемуся из мыльной рёву, вдруг жутко захотелось взглянуть на мужскую групповуху, хоть краем глаза полюбопытствовать. Для расширения кругозора, ясен пень. Осторожно приоткрыл дверь и заглянул.

В помещении происходила банальная драка. Голые атлеты боролись стенка на стенку. Махались руками, ногами, шмякались телами о деревянный пол, тискались в борцовых позах. Многие были уже окровавленными. Кое-кто отдыхал без сознания на лавках. Князя Дмитрия дивные атлеты возюкали так же немилосердно, как и всех остальных. С трудом узнал его с подбитым фейсом. Вместо жёсткого порно оказался всего лишь голый баттл.

— Ну, ты иде тамо закоснел, Митка? Иди к нам боронитися, — весело заорал брат, заметив меня.

— Сейчас, я скоро, — сообщил ему и бросился в предбанник снова раздеваться. Когда вернулся, сражение уже закончилось. Боги отдыхали, омывая боевые раны, сидя по лавкам и обсуждая варианты наказания проигравшей стороны. Предлагались самые жуткие глумления, которые только может вынести над собой душа русского парня. Против порки и прочих унижений уже я решительно возражал. Обрыдли мне эти все садистские штучки. Наелся ими в этом времени до печёнок. Однако, свои варианты наказаний не предложил. Кроме как кукарекать под столом, ничего в голову не приходило.

Баб так и не позвали. Меня омывали и парили мужские руки. Даже взгрустнулось как-то, вспоминая банный разврат на прошлой недельке. Вариант, предложенный братом, тоже в чём-то прикольный, но если драться голышом, то лучше с бабами, пусть даже бегемотного типа.

С братом ещё немного потрепались дружески в предбаннике за бутылью терпкого сурожского вина, сидя в простынях. Его подручники быстро оделись и убрались, повинуясь нетерпеливому жесту своего начальника. Выспрашивал больше он, чем я. Интересовало его практически всё, что творилось за последнее время в этом далёком, затерянным среди болот и дремучих лесов Галиче, хотя город ему определённо не нравился. Прежняя батина столица — златоглавый Звенигород — по его словам, был востократ лепше. А про Москву даже не стоило упоминать. Не заметил, как втянулся в разговор и рассказал брату о своих приключениях в образе холопа и о побеге из темницы с Фокой, о знакомстве с гудцами. Братец искренно сопереживал моему повествованию и смеялся до колик в животе, когда я описывал барственные замашки своего сообщника.

— Помню его по Звениграду, егда в отроках стрекал. На вящшем месте у отича он сидел, — заметил брат и сильно огорчился гибели такого человека, — К се бы его приспел, аще он живый бе.

Рассказал он как в позапрошлом году принял в своём княжестве жену и детей Фоки, бежавших из разорённого разбойниками поместья. Вышегородский удел соседствовал с владениями боярина Плесни. Несколько позже батя конфисковал всю собину Фоки, а его семья так и осталась на попечении моего брата. Он выделил им для проживания земли и усадьбу в кормление.

Решил открыться брату о своём вокняжении и назначении воеводой. Поведал и о взаимоотношениях с Морозовым и с Жеховскими. Обсуждать рождение брата Семёна, остерёгся. Пусть с батей наследственные вопросы сам решает. С батиными ближниками у моих старших братьев в своё время также не сложились отношения. Доверять им мой старший брат категорически не советовал, питая особую ненависть к боярину Морозову. Моё возвышение его нисколько не впечатлило. Показалось, что он где-то даже посочувствовал мне. Конечно, разница есть — княжить в далёкой неосвоенной глуши, или в населённых местах.

Дмитрий Старшой посоветовал мне назначить на удел толкового волостеля, а самому как можно скорее перебраться в Москву и жить там полноценно. Он с воодушевлением поделился со мной впечатлениями о столичной жизни. Рассказал, как на Спас приезжали фрязины и глуму лицедейскую показывали, да мусикию голосили лепо. Поведал о затейливых механикусах из земель немецких, о пышных ярмарках, где продавали ткани и камни переливчатые и тварей неведомых показывали из земель полуденных, персидских, да синдских.

Где-то в потоке слов промелькнула мысль, что Москва в скором времени задавит Галич. Я спросил его напрямую:

— Если начнётся война Галича с Москвой, под чьи стяги ты встанешь?

Лицо брательника стало серьёзным. Он глухо произнёс:

— Отичу не одолеть правительницу Софью. За ней стоит могутная Литва.

И грустно добавил:

— Аще Галич не преклонитеся Москве, отич вся собину отщетит. И оружие претное ваше, немцами сотворяху, не пособит. Мы с братичем Василём шерт даваша государю Московску служити ему с честию.

— Дураки вы с братом Василием. И дядья ваши тоже. Подлое существо из сына княгини Софьи растёт, весь в матушку-литвинку. Всех своих родственников они оба попытаются на тот свет спровадить. Кого железом, а кого ядом. Да и прежний правитель Московский Василий Дмитриевич не своей смертью помер.

Зря я разорался так. Брат взглянул на меня, как на сумасшедшего. Понять его было не трудно. В княжеских семьях детям с молоком матери прививали жёсткий запрет даже на помыслы об убийстве какого-либо родственника, даже самого дальнего.

— Несмь супостат отичу сваму, — мрачно высказался тёзка, — От епископа Ионы свиток ему прилещах. Советуе владыко отичу не прятися с боярином Всеволожем до возвращения митрополита в Москву. Святейший сможе утишити ерохвоста.

Под конец встречи брат сам вдруг предложил поучаствовать своим отрядом в военной экспедиции на Чухлому. Сказал, что одного меня оставлять на таком поприще очень опасно. Его два десятка обстрелянных бойцов пришлись бы мне весьма кстати. Я с благодарностью принял помощь.

Отца застал в его рабочем кабинете в окружении дьяков и бумаг. Выпроводив за дверь рядцев, он пожаловался:

— Вельми требен ми боярин Семён. Яко шуйца у мя отъяша.

— Разве среди твоих бояр и дьяков мало умных людей, способных заменить твоего дворецкого и так же лихо тырить деньги из казны? — опрометчиво возразил ему.

Государь сразу же насупился и буркнул:

— И ты такожде мнишь. Напрасно я тя послал к старшому брату. Иже паки он те рече?

Рассказал государю о состоявшемся разговоре с братом. Посоветовал пойти навстречу намерениям брата посвататься к Боровской княжне. В его желании посредством брака прираститься новыми землями не было ничего зазорного. Сам же как-то говорил о своём желании помириться со старшими сыновьями. Вот пусть и мирится. Василию можно будет пообещать Новгородское княжение. Государь меня выслушал, скептически кривясь и высказался:

— Инде ты разумом востр еси, инде буий вельми, яко детищ возгривый. Брате тей в зернь зельно пенязь тощит. Подсылы рекоша. Прозакладал мнозе веси. По хороминам соромным порскает, яко пёс шалый. Елико сребра ему не даси, вся не впрок.

Странно как-то. Что он ещё хотел вызнать о приехавшем сыне. Мои предложения по информационной войне князь воспринял с бОльшим интересом. Пришлось рассказать ему байку о шемякином суде, немного переиначенную. Отец смеялся до слёз над забавными решениями судьи-пройдохи. Потом надумал продолжить выторговывать у меня гудцов. Я сначала вежливо попытался закрыть эту тему. Имелась масса более важных дел. Толпа дьяков томилась в прихожей, ожидая окончания нашего разговора. Под конец я разозлился и высказал всё, что об этом думаю:

— Мироша и Треня для меня — лучшие друзья. Не каждый способен добровольно продать себя в холопы, чтобы только быть вместе со мной. Друзей не продают. Ты, отец, хочешь построить боголепное государство, а дозволяешь продавать безвинные христианские души, будто скотину какую-то. Добро бы врагов иноземных, а то своих же, русичей. Ошибся человек, не рассчитался с долгами. Так у тебя такие законы, что скоро свободных людей в княжестве не останется. Все закупами станут. Даже басурмане своих единоверцев не продают в рабство.

— Зри-тко, яко сын отича родша излаял. Законы ему худыми мнятся. Аще рачение промеж вами, тако бы и рекл, — обиженно заворочался князь.

— Не о том говоришь, — досадливо качнул я головой, — Если хочешь Мирона к себе приблизить, даруй ему боярство, должность придворную. Есть же у тебя ловчие, постельничие, кравчие всякие. Пусть будут и певчие. Только на этих условиях я согласен расстаться со своим слугой.

— Возвышать холопа до боярина спехом невместно. Вятши мужи галицки мя зазрят? — возразил князь.

Устав со мной препираться, отец отпустил меня.

В своих палатах застал бывших слуг Ждана и Устина. Увидев меня, привычно упали на колени передо мной, вопя:

— Господин, иже хочешь с нами дей, но не гони нас!

— Вы есть холопы дворцовые, принадлежите князю Галицкому. У меня теперь свои холопы имеются, которые не предадут, не оболгут подлыми словами. К тому же, вы отсутствовали на рабочем месте больше суток. Посему я решил вас уволить за нарушение трудовой дисциплины, — постарался объяснить им положение вещей, но меня не слушали и всякими уничижительными позами и телодвижениями пытались добиться расположения.

Ждан предложил мне пососать из себя сколько угодно кровушки. Даже шею подставил.

— Пусть они изостанутеся, княжич, — неожиданно вздумал заступиться за них добряга Мирон.

— Случилось слышать мне в харчевне, как эти шаврики всякие гнусности про меня вам в уши несли. Баламошкой прозывали, — высказал гудцам.

— Прости их, драгий Димитрие, ибо отроцы скудоумны. Посеки их и прости, — продолжил упрашивать Мирон.

Резон оставить гнусобесов был. Они знают тут все входы и выходы. Как слизни проныривают во все дыры. Пусть бы делились своим опытом с новобранцами. К тому же мне немного совестно заставлять своих друзей вытаскивать после себя продукты жизнедеятельности. Приходилось сейчас бегать во двор в общую отхожку. С гнусобесами я не особо церемонился. Вот только я теперь стал самостоятельным феодалом, и придётся выкладывать за этих бродяг отнюдь не лишние монеты. Стоит ли овчинка выделки?

— Ладно. Дам вам, злыдням, новый испытательный срок. Мирона для вас старшим назначаю. Слушать его, как отца родного. Если хоть что-то мне в вашей работе не понравится, или Мироша мне даже одно слово не в вашу пользу промолвит, то сам ад покажется вашим спасением, — заявил, злясь на себя.

Вызванный Агафон доложил, что делегация из двух поддьячих и четырёх воев уже отправлена в Чухлому. Парни молодые, сметливые, быстро разберутся в сути мятежа на месте, а насчёт символа нового государственного образования мой управитель ничего не сумел придумать. Я сам взял бумагу, перо и чёрными чернилами собственноручно нарисовал крылатую рысь в профиль. Русана как раз позировала мне, рассевшись на лавке у меня в покох. Даже сам испытал восторг от силуэта грациозного зверя с распростёртыми крыльями. Агафон заверил, что мастера сделают печати и вышьют стяги в течение дня в лучшем виде. Заскочил ещё на кухню пообщаться с искусным кухнарём Ермаком, создавшим качественный заменитель кофе. Озадачил его просьбой подобрать для меня личного повара из числа своих лучших помощников и не особо привередливого к походной неустроенности.

Дьяки нашли меня на кухне и передали повеление государя привести на трапезу гудков. Можно было об этом не упоминать. Они и так всегда, везде и всюду за мной таскаются со своими бандитскими рожами. Со шмотками теперь было в порядке — Агафон расстарался. Выглядели теперь приличными такими холопами, если бы не покоцанные мордахи.