Следующим утром Суджам так нагрузил Раня работой, что к полудню у того отнимались руки. Элай мимоходом продал заезжим эльфам три больших лука, выслушал множество восхищенных откликов и, охваченный сознанием собственного запредельного великолепия, не мог взяться ни за какое дело. Местный лекарь неожиданно отменил у Тахара заказ на кроветворные припарки, и теперь маг не мог решить: все-таки сварить их про запас или отделить травы на другие зелья. У Алеры с утра просто все не ладилось: забыла закрыть цыплячью загородку, ведро оборвалось и ухнуло в колодец, нос вчера сильно обгорел, покраснел, чесался и шелушился.

И вот так, сбежав кто от работы, а кто от безделья, друзья столкнулись у дома гончара и решили наведаться в какой-нибудь из ближайших Миров.

По пути и за порталом тоже Рань без умолку трещал о Кристалле, который ему вчера отдала Алера. Эльфа распирало от гордости: он, в отличие от некоторых шибко умных, сумел установить природу камня. Пришлось долго копаться в собственной коллекции замызганных манускриптов, но в конце концов было определено, что Кристалл помогает справиться с отравлением муравьиным ядом. А муравьи, что водились в скалистых Мирах, нередко вымахивали размером с мышь. Если такое чудовище кусало путешественника – тот маялся от боли и опухоли много дней, так что Кристалл оказался очень даже полезным для странствий, и Рань не зря так гордился собой. Понятное дело, что Кристалл у него никто отнимать не станет и теперь он, единственный из четверых, обладает такой редкой и полезной вещицей.

Сегодня язвить в ответ не стал даже Элай: слишком умиротворяющим был этот Мир. Степные травы с пряным запахом, ярко-голубое небо в пушистых облаках, свежесть от близкой реки, низкое гудение пчел – те тоже сегодня были ленивы и близко не подлетали.

– Знаешь, Тахар, – убедившись, что Элай и Рань не слушают, тихонько зашептала Алера, – я вот сегодня чистила свеклу и много думала.

Маг расхохотался так, что привлек внимание не только Элая и Раня, но и всех недружелюбно настроенных существ, которые могли шататься по округе.

Алера смутилась и отвернулась. Тахар прочистил горло, пробормотал что-то извиняющееся, но Алера только фыркнула.

Через некоторое время, когда над васильковым полем неожиданно вспорхнула огромная красно-желтая бабочка и эльфы принялись спорить, похожа ли она на бабочек Эллора, Тахар снова обернулся к Алере:

– Так что ты надумала?

– Ничего, – Алера отвернулась.

– Аль.

– …

– Аль!

– Ну… По-моему, мне нужно куда-то поехать.

– Аль?

– Да что ж такое… Слушай, я не знаю, я ничего не знаю, понятно? Просто мне тревожно, не сидится, все как будто чего-то ждется. Дед мне жуткие вещи рассказал про маму, ну то есть они больше дурные, чем жуткие. Но я теперь думаю, что как будто иду за ней по пятам, а я не хочу ни по чьим пятам идти, ясно?

Маг поскреб макушку.

– Ясно. И теперь, значит, ты хочешь, чтобы было не так? А как?

– Тоже не знаю. Вообще-то, я хочу, чтобы осталось как есть, потому что мне нравится так, как есть! Но чтобы стало еще и по-другому, вот чего. По-моему, мы должны что-то найти.

– А по-моему, тебя просто пороть некому, Аль, – невозмутимо решил Тахар. – Если бы ты была не такой нахальной, то лучше бы понимала цену всего вокруг и могла сообразить, что из этого «вокруг» тебе нужно на самом деле.

Алера посмотрела на Тахара сердито, но на него эти штуки не действовали.

– Ладно, а вот ты знаешь, чего тебе нужно от жизни? Ты же должен знать, раз такой умный и вовсе не нахальный!

Тахар ответил сразу:

– Знаний, Аль. На самом-то деле учиться магии без наставников – вовсе не просто, мне столько еще нужно понять, столькому научиться, а я пробираюсь ощупью, наудачу, я никогда не знаю, каким должен быть следующий шаг, куда он может привести меня, да и шаг ли – то, что я делаю. И мне бы хотелось получать знания… просто так, когда мне это нужно, ну, чтобы была такая книга, например, где все описано, о чем ни спроси. Даже про свое воздушное начало я не так много могу понять ощупью, а уж про другие-то…

– Но ты же обращаешься к другим началам вовсе даже запросто! Вот Сеть твоя любимая, она жжется, а не дует в ухо, значит, это магия огня, а не воздуха…

– Нет никакой магии огня, – перебил Тахар. – Огонь не может быть началом, он ничего не порождает, это лишь воздействие. Ну, в общем, я хочу сказать, что просто слишком мало знаю о тех вещах, которые использую.

– Знать все было бы страшно скучно. – Алера дернула плечом. – Протяни руку – получишь. Пожелай – обретешь. Никаких ожиданий, надежд, замираний сердца… Тоска смертная.

– Тоска, – признал друг. – Но, знаешь, в том, что касается магии, я бы потосковал немного.

Они прошли через васильковое поле, стали спускаться к реке. Солнце стояло высоко, все вокруг цвело, шелестело и пахло сладко-пряно, под облаками танцевала стайка птиц. Здесь, за порталом, было куда тише, просторней и, между прочим, прохладней, чем в родном поселке. И еще сам воздух был иным, легким, чистым, почти живым, он дразняще щекотал нос и обещал удивительные приключения. И путешественники в них верили, даже зная, что этот Мир – один из самых спокойных и малонаселенных, да к тому же исхоженных вдоль и поперек.

– Если бы была такая книга, где сидят все знания, – добавил вдруг Тахар, – ты бы могла узнать, что за великие дела тебе начертаны. И успокоиться.

– Успокоиться? – прищурилась Алера. – Вот еще! Тогда бы все, наконец, только началось! И для вас тоже. Тахар, ты же не думаешь, что вы сумеете отвертеться?

– Вот уж нет. – Тахар мотнул головой. – Этого мы точно не сумеем.

– Я думаю, мы должны что-то найти, – повторила Алера.

– А я думаю, ты ничего не знаешь на самом деле, – спокойно возразил Тахар, – и ничего не чувствуешь. Ты просто тревожишься не пойми с чего и пытаешься угадать… Но, как бы там ни было, мы будем рядом. Мы же всегда рядом.

Через полперехода, как раз у поворота к давно облюбованному песчаному берегу, магоны друзьям все-таки встретились. Или они встретились магонам. Во всяком случае, первый удар нанесли коренные обитатели Мира.

Рань рухнул, сбитый с ног гигантским дымным кулаком, магонов маг с торжествующим воплем выскочил из кустов. Тахар тут же швырнул в него загодя подвешенную на руку Сеть, и пока магон с воплями дергался между жгучими ячейками, Элай успел выпустить в кусты две стрелы, а Рань, даже не поднимаясь на ноги, – метнуть кинжал.

– Вы злодеи, – проворчала Алера, возвращая клинки в ножны. – Я бы даже приблизиться не успела. Растеряешь с вами все умения от безделья.

– Великодушно позволяю нашей злыдне забрать что-нибудь одно из любой котомки, – шутливо поклонился Элай и отправился к кустам, из которых торчала недвижимая серая пятка.

Алера пожала плечами, посмотрела на тело магонового мага, местами прижаренное Сетью, местами облитое кровью, присела, потащила котомку из-под его тела, запустила туда руку и, удивленно хмыкнув, потянула наружу что-то объемное. Добычей оказалась книга, на которую всю дорогу до бережка хищно косились Тахар и Элай.

Настоящая небольшая книга, не какой-то там чахлый манускрипт! Сшитая жилами, обернутая в кожаный переплет. Вязь была мелкой, с многочисленными завитушками и вензелями. В книге оказались даже маленькие картинки! В обычное время Рань бы тоже косился на нее жадным взглядом, но в этот день он был занят иным: тихо ругал магонову маму, плевался кровью и ощупывал десны языком. От удара дымного кулака, как бы глупо это ни звучало, у Раня раскололся зуб.

Никто не мог сказать, откуда у магонов брались книги. Магоны ведь были совсем дикими и даже не разговаривали – во всяком случае, гортанные выкрики сложно было посчитать за нормальную речь. И уж тем более – за общую, на которой говорили жители Идориса. Тем не менее у магонов попадались книги и манускрипты, написанные общей речью. Как будто Странники, которые в свое время и распространили этот говор по всем краям Идориса, добрались и за порталы… Что было бы не так уж странно, но ведь каждый знает, что порталы появились меньше ста лет назад, а многие книги, что попадались у магонов, выглядели куда старше.

Или просто хотелось думать, что они старше.

В любом случае – это была книга. Алера, присев на теплый песок, вертела ее в руках, изрядно потрепанную, увесистую. Тахар вытягивал шею, пытаясь разглядеть название. Рань, смирившийся с потерей половины зуба, тоже заинтересовался книгой, даже сделал попытку выхватить ее, но потерпел неудачу и тычок под ребро. Даже Элай посматривал заинтересованно.

– «Виды сберегателей», – наконец прочитала название Алера и принялась листать книгу. – Кто такие сберегатели?

Тахар пересел поближе. Знал, что Алера не терпит, когда в записи глядят через плечо, но картинки смотреть не возбранялось. Отсюда они были немного видны.

Рань уже давно грел Алере второй бок, уткнувшись в разворот почти что носом. Вязь разобрать было сложно – из-за чрезмерной витиеватости и засаленности страниц, да еще солнце светило слишком ярко, и блики на воде тоже были очень яркими.

– Гении, – прочитала Алера, потерла плечом ухо. – Вид заботливых сберегателей, приставленных к предмету, месту либо живому существу. Преданные хранители, которым дано определять наклонности хозяина или особенности места. Принимают вид существа или предмета, что отвечает наклонностям и устремлениям хозяина».

– А я знаю, я знаю! – воскликнул Тахар. – Элаев гений – бдыщевый хвост! Хво-ост!

Разваливавшийся рядышком эльф открыл глаз, презрительно посмотрел на Тахара и снова стал делать вид, будто дремлет. Под облаками разорались птицы.

– «Гений может вдохновлять хозяина, указывать ему на знания, истину и цель, наделять особыми способностями и другим образом оказывать покровительство…»Эй, я хочу себе такую зверушку!

Маг усмехнулся, разглядывая картинку. Либо у художника было больное воображение, либо его хранила жуткая погань из жеваных щупалец. Во всяком случае, себе такого сберегателя Тахар бы не пожелал. Предстанет еще перед тобой, не приведи Божиня, – заикой сделаешься.

Алера пролистала несколько страниц, наткнулась взглядом на картинку, покраснела и отвернулась, смущенно дергая страницу. Рань тоже посмотрел и порозовел, но глаз не отвел.

Тахар воспользовался случаем и схватил книгу. На картинке была изображена фигуристая обнаженная женщина с небольшими бараньими рожками. В довольно смелой позе изображена, надо сказать.

– «Ночница. Сберегательница, соблазняющая молодых, вызывающая у них сладострастные желания. Не может быть причислена к заботливым либо вредоносным сберегателям, некоторые исследователи вовсе не причисляют ночницу к таковым, считая ее особенным видом видений…»Хорошенькое видение!

– Такую зверушку хочет себе Тахар? – не открывая глаз, поинтересовался Элай.

Рань залился краской. Тахар показал эльфу что-то на пальцах, хотя тот не мог видеть.

– «Чары сберегательниц не действуют на гномов и троллей…» – с чувством закончил Тахар. – А может, это чары гномов и троллей не действуют на сберегательниц, как считаете?

Элай и Рань расхохотались.

– Откуда в Мирах знают про троллей? – пробормотала Алера.

Элай перекатился на живот, протянул руку и перехватил книгу, на вздох опередив Раня.

– «Водник – воплощение водяной стихии, одновременно заботливый и вредоносный сберегатель, хранитель рек и озер. Представляется в виде пучеглазого человека с рыбьим хвостом…»

Рань фыркнул:

– Вовсе водники не пучеглазые!

– Да мы знаем, – проворчал Тахар.

Алера оставила надежды получить книгу обратно и растянулась на песке, пристроив голову на пояснице Элая. Тот вздрогнул и чуть повысил голос:

– «Не выходит на сушу, командует рыбами, раками, утопарями и прочими жителями водоемов…»

– Как жизнеутверждающе, – одобрил Тахар. – Утопарь – житель водоема. Мертвяга, видимо, – обитатель погоста. М-м-м… Слушайте, сберегатели – это ж просто призорцы, выходит. Нетутошние призорцы, ну кроме водника, он-то наш.

В реке громко плюхнула рыбина. Элай закрыл книгу и снова лег, положив томик под голову.

– Отдай! – возмутился маг. – Я почитать хочу!

– Не блажи, – проворчал Элай. – Зачем тебе сборник детских сказок? Утопарь – житель водоема, ночницы вызывают сладострастные желания, а поверх витают гении, осеняя благодатью.

Тахар молча выдернул из-под эльфа книгу, привалился спиной к булыжнику и погрузился в чтение. Рань, приподняв следующие страницы, исследовал рисунки.

Алера некоторое время дремала, слушая мерное журчание речной воды. Еще несколько раз громко плюхнула рыбина, в камышах поодаль забила крыльями утка. Потом Алере на нос села большая голубая стрекоза, и девушка, открыв один глаз, стала наблюдать за ее полетом. Насекомое то зависало на пару вздохов, то бросалось в сторону, потом замирало там и снова возвращалось – без всякого видимого толка.

Элай приподнялся на локтях, посмотрел на солнце и зевнул, предъявив миру два ряда отличных зубов.

– Хороший амулет бы получился, – отметил Тахар. – Или бусики.

Зубы у эльфов были ровные, мелкие и крепкие, как у молодых лошадок. И почти никогда не болели – во всяком случае, так говорил местный лекарь, и он не мог припомнить, чтобы кто-то из лирмских эльфов когда-нибудь пожаловался на зубную боль. Тахар нарочно интересовался.

– Давайте собираться. – Элай и с хрустом потянулся. – Тетка нас всех скопом сегодня к обеду ждет. Обещала пироги, жареное мясо, фрукты в меду, что-то еще… И вина мы привезли эллорского. Хорошее вино, из белого винограда.

Тахар издал победный клич и тут же вскочил, сунув под мышку книгу: до этого к обеду его ждала только Сарта со своей извечной кошмарной стряпней. Рань потер глаза, вздохнул, тоже поднялся и снова принялся ощупывать языком расколовшийся зуб. С таким зубом, пожалуй, не очень-то мяса поешь.

Этот Мир обладал редкой особенностью: из него в Ортай вели два портала. Второй находился недалеко от речки и выводил за околицу Лирмы как раз напротив конюшни. А от конюшни до дома эльфов рукой подать.

Алера, не открывая глаз, помотала головой:

– Я ничего не знаю, я никуда не пойду. Мне удобно и хорошо, есть я не хочу, а хочу я спать. А давайте Рань сходит в Лирму и принесет нам от тетки мяса? И фруктов. И пирогов. И вина.

– Да, ты совсем не хочешь есть, – согласился Тахар.

– Вставай-вставай. – Элай ткнул Алеру. – У тебя вообще самая важная задача, Аль, ты деда на обед приводи. Тетка очень на нем настаивала, так мило отводя глаза и жутко краснея.

– Хобур говорит, в последнюю ярмарку в Киларе теленка видел белого.

– Да ну? Что ж не купил-то?

– На корм для птицы потратиться успел. К вечеру дело было.

– Да что ты, Анаэн, Хобур сроду до вечера в городах не задерживался! Сочиняет, небось, про теленка!

– Да зачем бы?

– А кто его поймет. – Орим пожал плечами и с удовольствием вгрызся в цыплячью ножку.

Мясо Анаэн приготовила нанизанным на палочки над очагом, где прогорали вишневые веточки. Получилось мягко и душисто, прямо само снималось с костей и запрыгивало в рот.

Весь дом сегодня пропах острыми и пряными томскими приправами, а еще – эльфийскими травками: не иначе с обедом тетка затеялась с самого утра. Дом у эльфов был светлый, очень чистый, повсюду стояли вазочки, фигурные камешки и коренья на деревянных подставках, сухие цветы в глиняных вазах, лежали вязаные салфетки и коврики.

Точнее, везде, кроме комнат Элая и Раня: те скорее походили на тролльи пещеры, чем на эльфийское жилье. Соваться к ним с метлой тетка перестала лет семь назад, решив, что если дети твердо решили вырасти свиньями – так это их Божиней данное право.

А еще была большая пристройка, которую эльфы делили как мастерскую: Элай там делал свои луки, а Рань, отгородившись занавесками и полками, мудрил с Кристаллами. Каморка Ал еры в сравнении с эльфийской мастерской выглядела образцом чистоты и упорядоченности.

Орим нагреб себе еще соленых огурчиков, блаженно вздохнул и заработал челюстями. Редко когда ему удавалось поесть сытно и вкусно: сам он, хотя и давно вдовствовал, так толком и не выучился стряпать. Алере же было интересней носиться с друзьями по округе и по Мирам, чем у печки плясать, и Орим на это слова дурного не говорил, потому как напляшется еще – женская доля известно какая. А Шисенна, эльфийка-помощница, готовила вкусно, но просто: супу сварит и каши, но пирожки вертеть не затеется и полдня держать мясо в травках не станет. Понятное дело, ее своя семья дома ждет, да и не было такого уговора, чтоб разносолы наводить в чужом дому.

Как же тут отказаться от приглашения на обед к Ана-эн? Чем порадовать пожившего человека, если не доброй едой и эльфийским вином?

Элай и Рань всегда привозили вино из Эллора, но в этот раз каким-то чудом раздобыли чуть ли не полуведерную бутыль чего-то особенно удивительного, золотистого, душистого и очень виноградного, прохладного и теплого одновременно. То ли эльфы решились ограбить погреб главного эллорского винодела, то ли им выпала редкая удача. Еще более редкая, чем покупка коровки чисто белого цвета.

Тахар, оценив размеры бутыли, утвердился во мнении, что его друзья вовсе не в качестве блудных родичей приезжают в Эллор. И что не зря они так упорно уходят от ответов, когда он задает им вопросы: знают, небось, что ответы ему не понравятся.

Прикинуться дурачком прямо сей вздох, спросить снова, при тетке? Может, она чего-нибудь и скажет по простоте душевной? Впрочем, нет. Анаэн вовсе не так проста, как можно подумать, глядя на ее радушную улыбку и вязаные коврики в доме, – она тетка мудрая и рассудительная, такие ни о чем и никогда не проговариваются по случайности.

– Главное – не давать Шагашу ни медяка, пока он всю работу не сделает, как бы ни упрашивал. И до заката тоже не давать ему ни медяка, потому как на все деньги он немедленно покупает вымороженного вина и упивается до потрясения в единый вздох. А когда он упит до потрясения, то начинает бегать вокруг таверны голышом, и выглядит это, ты знаешь, отвратно. Ладно еще, когда по темноте…

А еще Анаэн не сводит глаз с Орима и ни на какие слова Тахара не обратит внимания, даже если он заявит, что желает немедля сжечь дотла ее дом.

Заботливо пододвигая к Ориму очередное блюдо, эльфийка завела разговор про цены на скот: ходили слухи, что осенью обозы с мясом пойдут в Недру, самый северный край Идориса. О Недре мало что было известно, кроме того, что там ужасно холодно и где-то в горах спят самые настоящие драконы.

Анаэн сомневалась, что туда и правда будут возить мясо – это ж даль какая, из Ортая через Гижук, но вдруг слухи правдивы? Тогда, значит, в самом Ортае цена на мясо осенью не упадет, а напротив, взлетит до небес и будет подниматься, пока не достигнет порога Божини.

Анаэн и Орим живо обсуждали, как стоит поступить в конце лета со скотиной: то ли перерезать и насолить мяса впрок для собственных нужд, то ли перерезать и продать втридорога, то ли оставить на расплод – кто его ведает, как оно будет в следующем году.

Тахар и Алера переглянулись. И у Анаэн, и у Орима, как у почти любого другого лирмчанина, живности-скотины в хозяйстве и не было почти, а та, которая была – для себя, а не для расплода и не для продажи. Десяток кур, коза, пара поросят, которых так или иначе прирежут к зиме. Какая разница им, на самом деле, что там из Ортая в Недру повезут!

– А уже известно, что маги будут делать на полигоне, который Школа возле нас построит?

Алера исподтишка наблюдала за дедом. Интересно, он понимает вообще, что приглашение на обед – не простая вежливость? А мог бы и подумать: с начала весны это приглашение уже пятое, не многовато ли вежливости эльфийка рассыпает? Ей бы стоило, пожалуй, позвать одного Орима, без всяких детей и внуков… или нет, или не стоило бы, потому что пусть все остается как есть!

А впрочем, дед и тогда не сообразил бы ничего, наверное. Слишком он бесхитростный, чтобы понимать всякие вещи, не прилетающие ему прямо в лоб. Да и вдовствует он давно, привык считать себя одиноким и совсем уж пожившим, а ведь Анаэн моложе его лет, пожалуй, на двадцать. Вдобавок она, как бывает у эльфов с близкими эллорскими корнями, старилась медленно и выглядела намного моложе своих поселковых погодок. А эллорские эльфы, как говорили некоторые, вообще едва ли не бессмертны – на деле-то это было полнейшей чушью, жили они чуть дольше людей и не дольше гномов, но, правда, в гроб укладывались куда более сияющими.

Наверное, нужно что-то сделать. Поговорить с дедом, что ли? Или прямо сей вздох оставить их с Анаэн одних, пока тетка не совсем отчаялась? Или все-таки пусть все идет, как ему самому идется?

– … может быть, вчетвером справимся, – услышала она голос Тахара и поняла, что друг стоит рядом и глядит на нее выжидающе.

Элай и Рань, оказывается, уже маячили на пороге трапезной, а тетка заливалась румянцем.

– Да! – подтвердила Алера, выбралась из-за стола, и последовала за друзьями.

Заметила, как Тахар подмигнул Анаэн.

– Что ты им сказал?

– Что мне немедленно нужна ваша помощь в поимке бегунчика, и до поздней ночи мы будем заняты.

– Разве бегунчик вылезает засветло? Разве ему срок сегодня?

– Нет, конечно. Но твой дед этого вроде бы не знает. А тетка если и знает, то ничего ему не скажет.

Родители Тахара исчезли четыре года назад.

В Лирме они поселились после выпуска из Магической Школы, Тахар тогда только-только научился ходить. Никто в поселке не знал, откуда родом Шель и его жена, и почему-то теперь никто не помнил ее имени, только прозвище. Но в поселке очень обрадовались приезду гласного мага – такая радость только городам положена, в поселках обученные маги появляются, только если сами захотят там осесть. Так что выходило, двое магов после учебы почему-то сами попросили Школу отправить их в ничем не примечательный поселок северо-восточного Ортая – ни родни, ни друзей у них тут не было.

Шель был назначен гласником Лирмы, а его жена оказалась целительницей, очень талантливой, хотя и ужасно острой на язык. Поначалу к ней ходили только самые толстокожие посельчане или те, у кого был слишком уж трудный случай, но очень быстро стало понятно, что она помогает, всем и всегда помогает, даже в таких случаях, когда городские лекари оказывались бессильны.

Они быстро стали считаться в Лирме своими – худощавый невозмутимый Шель, его неугомонная жена-целительница и сын Тахар, копия отца, унаследовавший от матери только светлые волосы. Целительских способностей у Тахара не было, что его весьма расстраивало, зато отцовский талант передался в полной мере, вместе с отцовским же характером – донельзя упертым и въедливым, но исключительно мирным.

Через год жители поселка, кажется, вообще забыли, что эти трое жили здесь не всегда.

Никто и представить не мог, что однажды утром, много лет спустя, Тахар выйдет из комнаты и не найдет в доме ни отца, ни матери. Трапезная будет точно в том же виде, в котором он оставил ее вчера, когда родители пили вино и хохотали над какими-то листками вестей. Утром все останется так же: закрытое окно, груды пергамента, две кружки с недопитым вином. Но ни Шеля, ни его жены больше никто никогда не увидит, никто даже представить не возьмется, что могло с ними случиться, и только один из школьных магистров, старик с крючковатым носом, горько проворчит: «Я ж упреждал их от новых перемещений», но магистра никто не услышит в общем гаме.

Тахар никогда не говорил о том, что чувствует, продолжая жить один в этом доме. Наверное, пустота угнетала его, как бы он ни делал вид, что ничего такого не ощущает. Переехать из родительского дома, как не раз предлагал ему Орим, Тахар отказывался наотрез, но друзей у себя принимал всегда охотно, да и сам всегда рад был прийти в гости.

Друзья не говорили этого вслух и едва ли думали так осознанно, но именно Тахара они считали самым старшим, хотя все были одногодками. Все четверо так или иначе потеряли родителей, но только потеря Тахара, пережитая в сознательном возрасте, сделала его взрослее, серьезнее, сильнее, чем прежде.

Сегодня в доме мага пахло васильками.

Алера лежала на животе, болтая ногами и выдергивая волоски из многострадальной шкуры. Интересно, думала она, поймет ли дед, что Анаэн имеет на него виды? И что предпримет в связи с этим? Может, деду не нравятся эльфийки, кто ж его знает!

Тахар вытащил из котомки давешнюю книгу, взглядом спросил у Алеры разрешения, но та в его сторону не смотрела. Магу хотелось как-нибудь в спокойной обстановке, не спеша изучить «Сберегателей» до корки – книга зацепила. Пока они читали про всяких там ночниц и гениев, она и правда выглядела сборником сказок, как и говорил Элай, но водники ведь действительно существуют, и рисунок на странице был очень похожим. Тогда что выходит, и в Мирах призорцы водятся?

Рань ловко выхватил у Тахара книгу и уселся прямо на пол, опершись спиной на плетеное кресло. Открыл «Сберегателей», пролистал несколько страниц, выискивая, на чем в Мире закончили чтение. Уткнулся в разворот, чуть ли не касаясь носом листов, принялся сосредоточенно шевелить губами.

Тахар махнул рукой, не стал отбирать книгу обратно: успеет еще начитаться, когда друзья разбредутся по домам.

– Сдалась тебе эта книжка, – протянул Элай. Развалившись в другом кресле, эльф обстругивал маленьким ножиком толстенькую вишневую ветку, вытащенную из дровницы у камина. – Сказки же, что ты вцепился в них, как дитя малое?

– Ничего не сказки, – набычился Рань. – Ты что, водника никогда не видел? Тут вот и про хлевников есть, и про демонов еще.

Элай покрутил ножичком у виска.

– Ах, да, – «вспомнил» Рань. – Ты ж в демонов не веришь. Интересно, а они верят в тебя?

Элай скривил губы, не ответил.

Тахар с тоской потянул носом. Васильковый запах был силен, тем более – по такой жаре; если бы Сарта днем не открыла в доме окна настежь – теперь внутри была бы натуральная парилка и совершенно невыносимая вонь. Потому как орчиха, к гадалке не ходи, грохнула склянку с вытяжкой.

Вот что ты с ней делать будешь?

– Может, эти знания нам когда-нибудь жизнь спасут, – бубнил Рань. – Если мы будем знать, какие бывают демоны, чего кому надобно, от кого какой подлянки ждать…

– … то сможем всей этой ерундой до усрачки пугать детей лет пяти, – перебил Элай. – Ни на что больше эта книжица не годится.

– Тебе во всем Ортае ничто не годится, – огрызнулся Рань. – А может, вот сей вздох посреди комнаты демон выпрыгнет! Вот, к примеру, ифрит! И что тогда?

– Кто выпрыгнет?

– Ифрит. – Рань провел пальцем по строкам, пошевелил губами. – Демон-сберегатель огня. Вот что ты будешь делать, если он сей вздох из камина на тебя выскочит?

– Удивляться буду, – решил Элай. – А ты? С чувством зачитаешь ему описание его же из этой книжицы? Картинку покажешь?

– Нужно знать, с чем мы можем столкнуться, – упрямо мотнул головой Рань и вновь уткнулся в книгу.

Элай вздохнул, чуть склонил голову, оглядывая Раня, потом обернулся к Алере и к Тахару, который присел на шкуру рядом с подругой. Оба улыбались.

– Вот где он собрался сталкиваться с демонами? – спросил у друзей Элай.

Их ухмылки стали шире. Рань поморщился и перевернул страницу.

– Ну, если он будет читать ифриту вслух, тот его запомнит, – заявила Алера, перекатилась на спину, закинула руки за голову. – Ифриту приятно будет, что какой-то сожранный им эльф проявил не абы какие познания в природе самого демона. Он демонятам своим про Раня расскажет. И запомнится он демонам всего ифритского вида как самый ученый и обходительный обед.

Рань угрюмо засопел, переворачивая очередную страницу.

– Запомниться важно, – без улыбки сказал Тахар после недолгого молчания. – И к слову об этом: про бабу Наню слышали?

Друзья покачали головами.

– Так вот, она чудесное дело удумала, она теперь не хочет, чтоб ее община досматривала.

– Как так? – не поняла Алера. – У нее же нет родни, кому еще за ней смотреть-то?

– А она вот что сообразила: говорит, выберет себе названного родича, которому дом и садик отойдет, а тот взамен ее досмотрит.

– Блажит, – оценил Рань и вновь склонился над книгой.

– А желающих, однако, набежало куда как больше, чем в прежние дни, когда по общинным обязанностям ходили, – продолжал Тахар. – Ну а тут и баба нос задрала – дальше некуда, потому как во какая она всем нужная! Во как будет теперь выбирать, кто перед ней хвостом метет бойчее! А если, значит, этот выбранный названый родич будет плохо ходить за ней – так она его разназовет обратно и выберет другого.

– А поверх чтоб порхали гении, – предложил Элай. – И осеняли благодатью.

– С нее станется и гениев затребовать, – без улыбки ответила Алера. – Те, кто согласился, они или разума лишились, или совсем уж в отчаянии. Баба Наня из них душу вытрясет. И пусть ей уже больше ста лет, она ж еще крепкая старуха и разумом светлая, она еще лет двадцать протянет и похоронит штук сорок этих названных родичей. Похоронит, вот правда! Она ж сама их в гроб и загонит!

– А ведь я помню, как ты к ней за речку за пирогами с тыквой бегала, – укоризненно покачал головой Тахар. – Лет десять назад еще бегала. Чуть ли не каждый день.

Алера вздохнула. Бабу Наню она помнила с самого раннего детства: сухонькую и сутулую, очень добрую и говорливую. Платья у нее всегда были темные, а платки – яркие, и она всегда носила платки, то на плечах, то на голове, а иногда повязывала их вместо пояса. У нее были очень белые волосы, сколотые большим деревянным гребнем, и крупные уши с морщинистыми мочками, оттянутыми под тяжестью костяных серег. У бабы Нани были добрые глаза, сильный голос и крепкие короткопалые руки в мелких пятнышках.

– Бегала, да. И когда она овдовела – я ходила к ней сколько раз! Только знаешь, я по два дня потом как пришибленная была. Сиди с ней целый день да слушай, чего она тебе рассказывать будет. Я поначалу была и не против посидеть, ну что тут трудного? И бабка вроде как не чужая же. И с детства я ее знаю, и ничего плохого не скажу про нее. А как заладится языком чесать – так будто кровь пьет из меня, и еще так усмехается и приговаривает: сиди, девочка, сиди с бабушкой – а у меня аж в ушах шумит. Так вот оттого она и не хочет, чтоб ее община досматривала – тот, кто приходит по обязанности, его силком на лавку не посадишь и не продержишь там полдня. А вот если она названого родича получит, который вроде как по доброй воле – так на нем душу и отведет, а мы только будем успевать хоронить этих родичей. Или выхаживать их от мозговой горячки. Потому как пьет она из них кровь, и хоть ты мне что хочешь!

– А все равно тебе неловко, что ты к ней больше не заходишь, – припечатал Тахар.

– Нашей злыдне со-овестно, – пропел Элай. – Все скорей бежим смотреть на это диво!

Алера отвернулась, стала глядеть на стоящую на столе лампу, огонь в которой то становился крошечным, словно вот-вот погаснет, то разгорался ярко вновь.

Ну да, ей неловко. Прежде баба Наня была добрая, кормила пирогами всех поселковых детей, охотно принимала помощь по хозяйству, рассказывала всякое интересное про животных, про травы и про войну с Гижуком, а иногда даже позволяла перемерять несколько своих платков.

Пожалуй, было что-то нечестное в том, чтобы теперь думать о ней не как о доброй бабе с пирогами, а как о зловредной вдовице, которая измывается над всеми вокруг, чуя свою скорую смерть. И жалко ее было.

– Она же и правда душу выматывает, – неожиданно подал голос Элай. – Неспешно, основательно и до донышка. То ей крупу перебрать надо, то половики потрусить, то воды наносить, и оно бы ничего, только все эти надобности по пять раз переделываются, потому как иначе бабке скучно и поговорить не о чем. Вот ты делаешь, что она попросит, а она сидит тихонько, смотрит на тебя и молчит, улыбается, кивает… И только думаешь, что закончил – вот тут она рот и раззявит! Не-е-ет, не годится ту крупу сыпать справа налево, давай слева направо все переделывать. И не так тот половик трусить надо было, не сверху вниз, а снизу вверх. И не годится вода из этого колодца, потому как полвека назад за полперехода от него птичка сдохла, так что вода в нем теперь отравленная навсегда и бабкино ценное здоровье от нее испортится до самой присмерти. Так что ту воду тащи обратно и не смей выливать на ее подворье, а потом пойдешь к колодцу, который подальше, да не к тому, а который еще подальше… И так целый день, и про все, что надо сделать. Вот много добрых слов у тебя потом отыщется для бабки, а?

– Много, – кивнул Тахар, – только не добрых.

– А вот представь, как она выкрутит кишки этим названным родичам. А они отыщутся, дом-то у нее хороший, и сад, и земля – есть чем заманивать!

Тахар поскреб макушку.

– Может, она как раз успокоится. Может, ей тогда перестанет быть страшно. Я слыхал, как лекарь говорил, что Наня – бабка при полном разуме. Значит, она…

– Сосет кровь с полным пониманием, с чувством и толком!

– Думаешь?

– А что, заставляет себя, что ли? – Алера вздохнула. – Не хочу я жить до старости. Лучше помереть до того, как стану всем противна и сама себе не рада.

– Просто никто не должен быть один, – сказал Рань, не поднимая головы от книги, и все посмотрели на него с удивлением: эльфы в такие разговоры обычно не встревали.

Элай и теперь как будто не слушал вовсе, вытачивал себе из деревяшки длиннорукую фигурку, похожую на лешего.

– Никто, – повторил Рань так сосредоточенно, что можно было подумать, он читает вслух, а не говорит то, что думает сам. – Когда кто-то остается один, то ведь самое интересное – какой он, этот один. Кто знает все, что может увидеть в себе в такое время! Одиночество… меняет. Потому бабка Наня и стала вреднючей, и наша тетка потому же приглядывается к твоему деду… Страшно им. Но все ж еще корявей, и вовсе не обязательно названые родичи тебя спасут, ведь можно быть одиноким, даже если вокруг все время что-то делается, и даже если ты сам вроде как участвуешь в этом во всем.

Долго-долго после этих слов все четверо молчали и не смотрели друг на друга.