Не знаю, как они до меня добрались. Помню только, что после новостей про гибель Каролины, я пытался встретиться с Саулом. Но он словно испарился. Я махнул на все рукой и завис в темных уголках Гейланга, пытаясь утопить совесть в алкоголе… и не только… Братство искало меня и, видимо, нашло. Укол шприцом я получил, когда отключился в одном из баров. Смутно помню тесную комнатушку в борделе, лицо Линн. И кажется, полные тревоги глаза Катрин.

Не знаю, на сколько дней я увяз в полной кошмаров трясине между комой и реальностью. Когда я пришел в себя, полумрак в комнате нарушался лишь мельканием порнофильма на стене. Тело ломило, во рту пересохло, а голова была тяжелой, словно весила тысячу тонн. Во всем здании раздавался треск ломаемых дверей, визжали испуганные проститутки. Я слышал, как Линн перезаряжала оружие в коридоре, нервно крича кому-то по рации. Моего телефона нигде не было. Все, на что меня хватило, – дотянуться до экрана и вбить знакомый логин в порноканал. Вот он, мой единственный настоящий друг.

Следующее воспоминание: голос Сумо, который тормошил меня, матерясь на чем свет стоит. Он поднял меня на руки и потащил прочь из комнаты. Линн сидела на полу у сорванной с петель двери, запрокинув голову. Я заметил шприц, торчащий у нее из шеи. Она хрипло дышала, ее остекленевшие глаза смотрели в потолок.

– Дал сучке отведать собственного лекарства, – проворчал Сумо. – Молодец, что меня дернул. Пришлось хакнуть ее аккаунт, чтобы тебя вычислить.

У двери его ждали двое громил, которые повели нас по узкому коридору, вниз по лестнице, на улицу.

– Знаешь, сколько пообещали за твою голову? Радуйся, что я твой друг, – говорил Сумо, осторожно отпирая черный ход борделя.

Это все, что он успел сказать, – автоматная очередь пригвоздила толстяка к стене. Сумо, булькнув горлом, осел в нелепой позе, а я, повалившись на пол, пополз внутрь здания, пока за моей спиной разгоралась перестрелка между громилами Сумо и людьми, приехавшими на черном кадиллаке. Я выбрался на улицу через подвальное окно. Аллея за зданием была пуста, только у мусорного бака сидел человек в форме полицейского спецназа, будто отдыхая. Только приблизившись, я заметил, что его лицо превратилось в кровавое месиво, а из живота торчал кусок арматуры. Вдалеке раздавались крики и частые выстрелы. Пошатываясь, я добрался до перекрестка, где затерялся в толпе. Дым и темнота надвигающейся ночи спасли меня от разоблачения. Но увидев, как в одной из разбитых витрин двое мужчин насиловали девушку прямо на осколках стекла, а толпа безучастно неслась мимо, не пытаясь им помешать, я понял, что в городе происходило нечто зловещее. Уже стемнело, и вместо отключенных уличных фонарей город был подсвечен заревом пожаров: горели небоскребы, торговые центры, заправочные станции.

Чтобы выбраться из толпы, я пробежал еще через несколько аллей. Чудом поймав такси, я выкрикнул автопилоту свой адрес. Машина домчала меня до дома, и я поторопился нырнуть в ворота, завидев приближающуюся группу с факелами. Не включая свет, приказал Аманде привести дом в режим максимальной безопасности и поднялся в кабинет, где находились наши с Катрин компьютеры. Я звал Катрин, уже зная, что ее здесь нет.

В кабинете было тихо и спокойно, будто в нескольких километрах отсюда не бушевало безумие. Я вывернул на пол ящики в поисках ключа от сейфа, где хранился позолоченный пистолет, подарок президента Азовстана. Покойного президента. Среди хаотичных новостей на экране такси промелькнул ролик: разъяренная толпа терзала его безжизненное тело. Ключ я не нашел.

Зато в глаза бросился маленький блокнот с замочком. Дневник Катрин! Мне так нравилась ее старомодная любовь к бумаге, книгам. И вот я судорожно перелистываю страницы дневника в самый конец, в поисках хоть какой-нибудь информации о ее местонахождении.

Страницы исписаны мелким и аккуратным почерком. Иногда попадаются сложные абстрактные рисунки, над которыми Катрин, видимо, просидела не один час. Так она, перенося на бумаги образы из своего подсознания, увязывала их единым смыслом. Из дневника выпадает последняя зарисовка, набросанная на листе с логотипом отеля. На картинке – целый мир теснится внутри огромной мрачной головы, породившей его и питающейся им одновременно. Обратная сторона листа испещрена телефонами и именами, много раз обведено «Нинг Буакао». Я откладываю рисунок и читаю последнюю запись в дневнике.

«22 ИЮЛЯ»

Нашего… ребенка? Я опускаюсь на пол, потрясенный этой новостью. И раздавленный плохими предчувствиями. Еще раз перечитываю последнюю запись.

– Аманда! Покажи новости от двадцать второго июля. Ключевые слова «пресс-конференция», «Транс-Реалити»… – имя Катрин я произнести не в силах, будто боюсь результатов поиска.

– Хорошо, Золтан. Я нашла миллион двести тысяч двадцать четыре результата по твоему запросу.

– «Масштабная пресс-конференция»… «Нинг Буакао»… – Я снова перечитываю дневник.

Экран вспыхивает, освещая темную комнату тревожным светом. Катрин и правда собрала большую пресс-конференцию. Я смотрю, как перед рядами направленных на нее камер она гневно разоблачает своего отца и всю корпорацию. Перечисляет трагические смерти, связанные с персональной реальностью, от Игаля Мизрахи до Каролины Шиллер и азовстанских бунтовщиков. Говорит про свободу, ценность выбора и билет в один конец. Убеждает, умоляет… В то время как счетчик зрительского интереса показывает рекордные цифры.

Вдруг все меняется. Экран делится на два сегмента – с прямым включением выступает Саул, который объявляет о немедленном бесплатном запуске Трансферизма. Экран множится опять. Презентация Трансферизма со мной в главной роли крутится по всем главным каналам. Катрин стремительно теряет зрителей, а по всему миру начинается ажиотаж. Катрин, крошечная, уменьшенная каналом до одной восьмой экрана, продолжает взывать и протестовать, а на остальных сегментах мультиэкрана люди по всему миру уже выстраиваются в очереди к автоцерквям, где получают нанопилюли и проходят сканирование. И спешат погрузиться в обещанный рай. Обещанный мною рай.

Трансферизм начинает стремительно распространяться по планете. Мелькают кадры длинных очередей, ликующие толпы, стихийные празднования в разных странах.

Удрученный происходящим, я пропустил момент, когда в кадре рядом с Катрин появился Набиль. Ее «ключевой свидетель» не тратил время на слова. «Я отомщу тебе, Саул Гаади, и твоему Дилеру!» – прокричал он в камеры. Заключив Катрин в объятия, Набиль дернул шнур жилета со взрывчаткой и взорвал ее вместе с собой и с сотней журналистов, находившихся в студии. Мощный взрыв погрузил зал в темноту. Смерть в прямом эфире – новая технология! А счетчик зрительского интереса продолжал показывать рекордные рейтинги презентации Трансферизма.

Мир обрушился на мою голову со всей своей тяжестью, круша все, что имело для меня значение, пока неведомая сила снова и снова заставляла меня прокручивать эпизод из эфира, где погиб единственный человек в мире, который любил меня безоговорочно и бескорыстно.

Наконец-то до меня дошло. Я потерял все.