ГЛАВА 14
Внезапный вскрик вырвал Марьяна из глубокого сна, заставив подпрыгнуть и выругаться. В первый миг он решил, что уснул, как часто бывало, на рабочем месте или на неудобном диванчике в собственном кабинете, но потом вспомнил, что у казенного дивана не может быть гобеленовой обивки с вытертыми бледно-красными маками и неудобных подушек с жесткими кистями.
Крик повторился, и его поддержал Туман, басисто гавкнув из своего угла под лестницей. Рейян вскочил, недовольно выругался, видя, что бумаги подбитыми птицами разлетелись по ковру и полу, и помчался на звук, толком не успев сообразить, что же именно случилось.
Вой и всхлипы доносились из комнаты Алеси, и Марьян перепугался. Еще никогда сестра не рыдала так громко и с таким надрывом. Старший следователь ворвался в спальню, собираясь убить на месте негодяя, что вломился в дом и напугал его младшую сестру.
— Нет! — заверещала Алеся, завидев брата. — Уйди! Уйди! Уйди-и-и-и-и-и!
От неожиданности Марьян попятился обратно в коридор, но дверь за собой не закрыл, замер, оглушенный криком и видом красного от стыда и ужаса лица сестры.
— Леся? Леся, что случилось? — позвал он, не пытаясь вновь войти в комнату.
Злодеев в спальне не наблюдалось. Разгрома тоже. Да и сторожевые артефакты помалкивали. Лишь рыдала Алеся, сидя в кровати и до подбородка натянув на себя одеяло, да гулко гавкал внизу Туман.
— Леська! — снова позвал рейян, когда сестра не ответила. — Лесенька, что происходит?
Он вновь попытался войти в комнату, но тут дверь с грохотом захлопнулась прямо у следователя перед носом. Дзынькнули стекла в окнах в обоих концах коридора. Сестра зашлась причитаниями и всхлипами.
— Леся! — позвал Марьян, попытался толкнуть дверь, но та не поддалась даже тогда, когда рейян попробовал открыть ее при помощи магии.
— Уйди! Уйди! Уйди-и-и-и! — заорала девушка.
— Леся! Да что происходит? Ответь мне!
Сестра лишь еще громче заплакала.
— Да что стряслось?! Тебе приснился кошмар? Леся! Я позову Агнию. Где ее вообще носит? Она не слышит, что ли?
Тут только Марьян вспомнил, что кухарка взяла несколько дней выходных.
— Хракс! — только и смог вымолвить Белянский, растерянно соображая, что же ему предпринять. — Леся, тебе плохо? Я вызову кого-нибудь, ладно? Тебе больно? Или ты просто испугалась? Я свяжусь с маггоспиталем.
— Нет! Нет! Нет! — закричала Алеся и зарыдала пуще прежнего. — Не хочу! Не надо! Уйди! Уйди!
Постояв еще немного, бессильно сжимая кулаки, Марьян направился вниз, разыскал в кармане брошенного в гостиной пиджака кристалл и связался с управлением.
— И куда вы меня привезли, уважаемый? — обернулась я и хмуро задала вопрос в пространство — водитель казенного самохода уже завел мотор и начал движение к арке, за которой маячил проспект.
Передо мной высился солидный дом из темно-коричневого камня, построенный пару веков назад. Запущенный палисадник, в котором буйно разрослась сирень, закрывавшая нижнюю часть окон на первом этаже, портил впечатление. Как и мелкая травяная труха, сухие листочки и песок на ступеньках.
Я вздохнула, прижала к себе сумочку и бумажный пакет и решительно поднялась по ступенькам. Что еще делать?
О том, что шеф вызывает меня с самого утра и непонятно куда, мне сообщил смотритель казенного жилого фонда управления, квартировавший тут же, в соседнем подъезде. Совсем недавно он показывал мне квартиру и проводил краткий инструктаж. Знакомство не впечатлило. И когда смотритель возник у меня на пороге за полчаса до звонка будильника, я окончательно и бесповоротно его невзлюбила. И тот факт, что человек просто выполняет свои обязанности, ничего не менял.
Транспортное средство причалило к моему подъезду через пятнадцать минут, за которые я успела одеться, худо-бедно расчесать волосы и соорудить себе огромный бутерброд из целой, купленной вечером белой булки и тончайших ломтиков копченого мяса. Оставалось надеяться, что рано или поздно я доберусь до управления, смогу разрезать свой гигантский бутерброд на части и съесть его весь с парой кружек кофе.
— Только сначала я сварю целый кофейник и вылью Белянскому на голову! — зло пробормотала я и решительно постучала в дверь. — Какого хракса вообще происходит, а? Что это за место?
Вопрос был насущный, потому как смотритель просто предупредил о том, что за мной вызвали самоход из управления, а водитель просто повторил записанный у него адрес.
Дверь открыл старший следователь лично и выглядел он при этом так, что я мигом забыла, что хотела с порога высказать ему все свое недовольство.
— Бонс. Заходите.
Шеф посторонился. Я мимоходом оценила его встрепанный и заспанный вид и прошла в холл большого и не слишком уютного дома. Огромный темно-серый, почти черный косматый пес с любопытством таращился на меня у лестницы, пока я пыталась незаметно осмотреться и оценить ситуацию.
— Что случилось, шеф? — в конце концов спросила я, не обнаружив хладного тела посреди холла или толпы жандармов.
— Бонс, — чуть помедлив, строго сказал рейян, вынудив меня обернуться и посмотреть ему в глаза. — У меня к вам деликатное дело.
— Какое? — с опаской произнесла я.
Шеф запустил пятерню в волосы и остервенело почесался. Огромный пес, воодушевленный примером, повторил это движение за Белянским, отчего эти двое стали похожи, как братья.
— Видите ли, я и сам не знаю какое, — признался следователь чуть растерянно.
— Не пугайте, — неожиданно для себя выдохнула я, впервые с момента знакомства увидев начальника в растерянности.
— Что-то случилось с сестрой, но она меня к себе не подпускает, — наконец сказал Белянский. — И начинает кричать, если я предлагаю вызвать врача. Я решил, что женщина сможет с ней поговорить и понять, что происходит.
Я стиснула зубы, чувствуя, как возвращается утренняя злость.
— И поэтому вы вызвали меня до начала рабочего дня? — холодно спросила я. — Вы не могли обратиться к кому-нибудь из родственников или знакомых? У вас ведь должны быть пассии, любовницы… Я не женщина, я ваш секретарь.
— У нас нет родственников, — ответил Белянский таким тоном, что мне мгновенно стало холодно, а потом с яростью воскликнул, изрядно повысив голос: — И даже если бы у меня было время на все эти глупости, неужели вы думаете, что я познакомлю свою четырнадцатилетнюю сестру со своей любовницей?!
А он ведь волнуется. Он по-настоящему волнуется за свою сестру. Не так, как это делают очень многие мужчины, которые лишь ищут того, кому могли бы перепоручить заботу о девочке-подростке. Занимательно…
— Четырнадцать? — переспросила я и улыбнулась собственному открытию. — И где она?
— Только она, наверное, не откроет, — злясь уже на себя за то, что не подумал об этом, сказал Марьян. — Придется уговаривать. Алеся умеет дверь магией запереть так, что и лучший штатный маг Центрального управления не отомкнет.
Привычкой закрываться сестра обзавелась то ли до знакомства с рейяном, то ли уже после. Вспоминая об этом, Марьян с сожалением ловил себя на мысли, что в тот злополучный день восемь лет назад повел себя хуже некуда. Но что он, двадцатидвухлетний, знал о детях? Он и сестрой-то Алеську тогда не считал. Ее появление, да еще и такое неожиданное, внесло сумятицу в не самый налаженный быт молодого следователя.
В тот день рейян просто завел девочку в первую попавшуюся гостевую спальню, велел кухарке следить за ней, а сам умчался решать вопрос с мачехой. Та, естественно, упиралась изо всех сил. Марьяну по сию пору до мельчайших подробностей помнилась та унизительная сцена, когда вдова отца смотрела на следователя, как на грязь под ногами, посмевшую испачкать ее дорогие лаковые туфельки.
Вернувшись домой, Марьян обнаружил, что кухарка заполошной курицей мечется по дому, а шестилетняя девочка так надежно забаррикадировалась в спальне, что ни магией, ни силой ее оттуда не достать.
Магическими способностями Алеська не блистала, но, как и все маги, в минуты сильных душевных переживаний выдавала что-то невероятно мощное. Пока никто из магученых не расшифровал подобные всплески, но все сходились на том, что сам дар мобилизовал все крохи сил и использовал какие-то скрытые резервы, чтобы защитить перепуганного и неспособного к обороне человека.
В тот первый раз Марьян ничего не понял. Ломился в комнату. Кричал и требовал от совершенно незнакомой маленькой девочки открыть дверь, если она не хочет оказаться на улице. Дураком был, конечно. Совершеннейшим.
Леська, перепуганная еще больше, дверь открыла, но потом сбежала в самый дальний уголок, забилась под кровать и сидела там мышонком, глядя на страшно недовольного всем Марьяна заплаканными глазищами.
Это потом, когда раз за разом сестра по любому поводу запиралась в своей комнате, рейян научился тому, что ее стоит оставить в покое и переждать. Сама выйдет. Серьезно они никогда не ссорились. Быстро мирились. Оба знали, что никому они не нужны так, как друг другу. Но в первый миг, когда страсти еще кипели и бушевали, Алеська любила хлопнуть дверью.
— Лучший штатный маг? — переспросила Элла Бонс, ловчее перехватывая свои вещи и прижимая их к себе одной рукой. — Я за него!
Не пытаясь вести разговоры через дверь, секретарша взялась за ручку двери и легонько толкнула. Дверь на миг покрылась сетью белых всполохов, а потом без сопротивления поддалась. Девица удовлетворенно хмыкнула и вошла внутрь, вновь захлопнув дверь перед носом рейяна.
Спальня Алеси Белянской разительно отличалась от остального дома. Здесь отсутствовал хоть какой-то намек на темные краски: светлая мебель, светлая обивка, радужные шторы, золотисто-оранжевый наборный паркет. Даже книги на полках оказались с яркими цветными обрезами, повернутые так, чтобы скрыть корешки. Видимо, девушка сама их окрасила, не желая жить среди обыденных и неприметных вещей.
Но даже если бы спальня девушки осталась такой, какой, видимо, задумывалась первыми хозяевами дома, с темными деревянными панелями и темными обоями, эти мрачные краски потерялись бы из-за обилия картин, рисунков и просто карандашных набросков, которые покрывали практически каждый свободный клочок в этой довольно большой спальне. На стенах теснились полотна, выполненные в самых разных техниках. На одном я узнала искусно написанный портрет старшего следователя. На другом также был изображен Белянский, но в какой-то сюрреалистической манере, с травянисто-зелеными волосами и сиреневыми губами. Но эти две картины скорее были исключением среди остального множества, наполненного хаотичной пляской ярких пятен и линий. Между картинами прямо к стене, не слишком аккуратно, были приклеены вырванные альбомные листы. На одних девушка изобразила что-то маслом, на других — гуашью, на третьих — акварелью, но большинство рисунков и набросков были наспех сделаны мелом и углем. Из-под этого пиршества красок лишь кое-где проглядывали обои. На мебели рисунков оказалось поменьше, но все равно больше, чем хотелось бы. Мне пришлось деликатно подвинуть целый ворох в кресле, чтобы пристроить свои вещи.
Самой хозяйки удивительной комнаты в спальне не оказалось. Алеся нашлась в ванной комнатке, на холодном плиточном полу. Девушка забилась в уголок под окном, поджав колени к подбородку и закрыв голову руками.
— Привет, — как можно мягче сказала я, стоя на пороге.
Девушка вскинулась, глянула на меня, шумно всхлипнула и зарыдала.
— Эй, эй, ты чего? — опешила я, скидывая туфли и проходя в ванную. — Алеся…
— Я умру! Я умира-аю! И Хмарь останется оди-и-ин! Я знала! Я знала, что мне отведено не так уж много-о! — с подвываниями, всхлипами, прерываясь и икая, выдавила из себя девушка. — Я умира-а-аю…
— Я вижу раскрасневшуюся и заплаканную молодую девицу, — фыркнула я, хотя мне, по идее, следовало причитать и утешать. — С чего ты решила, что умираешь?
Я даже лоб ей потрогала, убеждаясь, что здесь и сейчас этот полный жизни цветочек не зачахнет.
— М-мне приснился страшный кошмар, — всхлипнула Алеся и вытерла красный нос рукавом изрядно потрепанного халата, темного и явно мужского. — А потом я проснулась от боли… и увидела кровь! Я ранена… Меня ранили во сне… Больно. И кровь течет.
Чуть отодвинувшись и не обнаружив под девушкой лужи крови, я прищурилась и спросила:
— А рана у тебя где?
Алеся расплакалась еще горше и призналась. А я, взрослая и совершенно никудышная утешительница, не выдержала и расхохоталась.
Через пятнадцать минут я вышла в коридор, где маялся Белянский, и строго спросила:
— Здесь поблизости есть аптека?
— Конечно.
— Сходите и купите там дамский набор. Номер два, пять или шесть, — велела я, решив, что в данном случае могу и покомандовать собственным начальством, раз уж дело касается его родственницы.
— Какие еще наборы? — не понял Белянский. — Что с ней?
— Ничего ужасного, — сказала я. — Просто ваша сестра стала взрослой девушкой.
— В смысле… — начал шеф, но я его пожалела и быстро кивнула, добавив:
— Да, у нее впервые началась менструация. Удивительно, что так поздно. Но такое бывает.
Хотелось сказать, что я знала несколько девушек, у кого расцвет пришелся на пятнадцати- и шестнадцатилетие, но опять же пожалела шефа. Зачем ему сейчас знать подробности чужой биографии?
— Но почему с ней никто это не обсудил? — все же спросила я. — Если бы ее подготовили, не случилось бы столь бурной реакции. А так девушка решила, что умирает.
Белянский поморщился, на миг стиснул зубы, а потом хмуро ответил:
— А кто бы ей объяснил? Приходящие учителя? Или кухарка, которой вот-вот восемьдесят стукнет? Я пробовал нанимать ей нянек и гувернанток, чтобы постоянно при ней были, но она от них прячется и делает все, чтобы они уволились.
— Ясно. Идите в аптеку, шеф.
Когда Марьян вернулся, в его таком привычном и спокойном доме одуряюще пахло какими-то травами, но в сложном букете рейян распознал только ромашку. Туман, любивший контролировать все происходящее в доме, не сидел возле лестницы и не встречал хозяина.
— Что происходит? — спросил сам себя Марьян, хотя обычно все вопросы доставались псу.
Заглянув в столовую, рейян обнаружил сервированный на три персоны стол, а в кухне над куском говядины, нацелив на оную нож, стояла Элла Бонс. Во взгляде обернувшегося к нему Тумана Марьян прочел вопрос и недовольство. Зверь глухо, как в бочку, гавкнул и замел мохнатым хвостом по полу.
— На меня подобное не действует, — проинформировала его Марьянова секретарша и обернулась: — Вы вернулись!
Через полчаса старший следователь Центрального управления, сам до конца не понимая, что происходит, ел в собственной столовой здоровенный стейк, приготовленный его же помощницей. Напротив сидела бледненькая, но чем-то весьма довольная Алеська, умудрявшаяся и жевать, и прихлебывать приготовленный Эллой отвар, и поддерживать светскую беседу от своего имени и от имени брата.
Вниз сестра спустилась с мокрыми волосами, аккуратно заплетенными в косу. Она даже от любимого халата отказалась, заменив тот более подходящим светлым платьем в мелкий цветочек. И ноги сунула в мягкие домашние туфли без каблука.
Не отличить от приличной юной рейночки!
Даже очочки свои в кои-то веки напялила ровно. И платочком их протерла.
Марьян хотел было обсудить то, что случилось в доме, но, видя мордашку младшей, передумал. Решил не смущать. Если захочет — сама потом придет, забьется к нему под бок и станет рассказывать или жаловаться. А сейчас не нужно.
А потом его отвлекло то, что он перед собой увидел.
Агния готовила много и вкусно, но чаще то, что можно было просто разогреть к возвращению Белянского. Да и ел рейян дома довольно редко. В рабочее же время Марьяна слабо интересовало, что именно он забрасывает в рот, лишь бы было много и сытно.
На большой белой тарелке рядом с горкой из овощей возлежал толстый аппетитный кусок мяса, щедро перченный, присыпанный крупной солью, с налипшими на него веточками розмарина. Мясо источало настолько густой аромат трав и растаявшего на поджаристой корочке сливочного масла, что в голове Марьяна что-то сместилось и он потерял всякую связь с реальностью. Вспомнилось, что он так и не ужинал вчера, что впервые за многие годы позорно перенервничал и что вообще давно не ел приличной пищи, а не какой-то невразумительной массы, вроде рагу или полуостывшего цыпленка из кафе через дорогу от управления. Наплевав на какие-либо правила этикета, Белянский просто ел, и в его голове царила блаженная пустота.
