В главном здании универа есть две профессорские столовые, но студенту попасть в них это еще умудриться нужно. Если пообедать в студенческой столовой можно на тридцать – пятьдесят копеек, а на рубль обожрешься, с места не поднимешься, то в профессорской обед в полтора рубля обходится, но великолепие кухни и умение шефа прилагается. Тем более и среди профессуры часто встречаются любители пива, а «Будвар» и «Световар», и светлое, и совсем экзотическое темное, даже в московских магазинах «гости» редкие. Здесь же пожалуйста. Даже рюмку водки выпить в этих стенах не зазорно, главное, чтоб на пользу. А стены в этом заведении отделаны резным деревом. Историческое место. Да! Где это видано, чтоб в столовке на столиках хрусталь стоял, серебряные салфетницы, блюда на дорогом фарфоре подавали.

Есть старый анекдот о том, как толстая и худая мухи делятся впечатлениями о жизни. Толстая хвалится: «Живу в ресторации. Каждый день веселая музыка, богатые клиенты, наваристые щи. Не поверишь, летать почти разучилась, крылья собственный вес в воздухе едва удерживают, даже одышка появилась. Спасибо официантам, к месту мою доставку организовывают. Увидев меня в тарелке, посетители тут же от еды отказываются, и вся тарелка достается мне». Худая жалуется: «Я в студенческой столовой обитаю. Увидев меня в тарелке, студент от еды не откажется. Мало того, достав из супа, всю меня обсосет и оближет». Так вот это не про профессорскую столовую в университете. Здесь такого просто быть не может.

В среде обслуживающего персонала Каретников оказался чуть ли не единственным представителем своего пола. Парня со смазливой мордашкой старшая зала сразу взяла под свою опеку. Клиентов не слишком много, все солидные, но некоторые с тараканами в голове. Даже будучи за столом, иные в научную полемику вступать умудряются.

– Смотри и учись. По залу не бегать, но передвигаться быстро нужно. Улыбнулся.

– Что? Не понял?

– Говорю, улыбку на лицо надень. Вот молодец. Сюда люди покушать идут, и ты свои проблемы за той дверью оставь… – Указала пальцем на дверь в кухонный коридор. – …у них и своих проблем хватает.

– Понял.

– Молодец. «Заказ» в блокнот чиркаешь, вон туда отдаешь…

Повезло! Уже на второй день, по времени в районе полудня, за столик у окна присела на вид хрупкая женщина, изящная, с красивой прической.

– А можно я обслужу?

Марья Петровна с удивлением взглянула на новичка. Успела удержать готовую принять заказ официантку.

– Люда, пусть Гена потренируется, пока основного наплыва посетителей нет.

Гена – это он. По старой легенде, Фомин Геннадий Николаевич, рабочий зала столовой № 3, сектора А главного здания МГУ.

– Спасибо.

– Улыбаться не забывай.

Вот он, его пресловутый объект, до которого трудно было дотянуться, не вмешивая в смертельную карусель совершенно посторонних людей. Х-ха! Женщина, примерно сорока лет. Взгляд серых глаз прямой, оценивающий. А ведь она на него, как барыня на халдея смотрит… Ничего, потерпит, но перегибать палку по типу: «чего изволите?» он не будет.

– Здравствуйте!

– Новенький?

– Да. Меня Геннадием зовут.

– Наверное, поступали к нам и экзамены провалили? – предположила Горбачева.

– Вы очень проницательны. Извините, на мою работу начальство смотрит. Что закажете?

– Чашку кофе и булочку в обсыпке.

Заказ принял.

– Про начальство мог бы и промолчать.

– Ну и слух же у вас, Марья Петровна!

– Не жалуюсь.

Заказанное на подносе. Маленькая таблетка, скользнув меж пальцев, упала в чашку.

– Приятного аппетита.

Стоял у стойки, наблюдал за тем, как Раиса Максимовна маленькими глотками пьет кофе. Коварный яд. К вечеру легкое недомогание. Если врача вызовут, будет лечить простуду. Ночью кризис, перебои работы сердца, при любом раскладе, даже если определят отравление, к утру летальный исход.

– Марья Петровна. Что-то голова разболелась, можно на воздух выйти?

– Глупости. Сейчас на обед потянутся. Таблетку прими. Пятнадцать минут у тебя есть…

Со второго этажа по боковой мраморной лестнице спустился в холл, открыв тяжелую дверь, вышел на крыльцо. Всё-о!

Вот и всё. Отыграл свою роль полностью. Свободен! Он не представляет, каким будет завтрашний день. Не видит себя в нем. Есть ли вообще для него будущее? Пус-то-та. Можно было бы потягаться с ней. Побороться. Можно… Если б чувствовал, что кто-то или что-то его загнало в угол, и нет возможности оттуда выйти, нет никаких путей. Лабиринт, впустивший его в свое чрево, своими норами и ходами довел до центра. А дальше? Зачем это «дальше», если все бесполезно? Он действительно одинок в этом мире. Все, что задумал, он совершил. Но это для других. Может, хоть они теперь не познают ужасов горбачевской перестройки, ельцинского беспредела, развала Союза и двух чеченских кампаний. Нет. Он не желает, чтоб жизнь стала похожа на спираль. Каждый день, как предыдущий, ведущий все глубже вниз, в омут печали. Вторая жизнь все-таки перебор. Рассудить здраво, так одной вполне достаточно.

Остановился. Прислушался к окружающим его звукам. Город жил своей размеренной жизнью. Даже запахи ощущались. Мысль о том, что происходит прямо сейчас, заставила принять решение и воплотить его в действие, как он делал это всегда. Не стоит корчить из себя Печорина, если это не заложено в твоем сознании.

Вагон метро подвез к его конечной остановке. Вышел и тут же почувствовал, как с разных сторон платформы к нему двинулись узнаваемые силуэты людей. Не торопитесь! Ведь и ему торопиться некуда.

Грамотно взяли в «коробочку», страхуя любое действие с его стороны. Вон того узнал сразу. В Ростове виделись. Отменный боец. Только ведь сопротивляться у него намерения нет. Ну! Давай! Произноси сакральную фразу. Он подчинится неизбежному.

Услышал, что хотел:

– Решением Совета патриархов вам надлежит занять подобающее деяниям место.

Словно обрекая его на беспрекословное подчинение, на оба плеча легли ладони рук. Это за его спиной встали прежние соратники, для которых он с этой минуты изгой. Ответил стандартно, как когда-то объяснял дед, упоминая о том, что вторая жизнь некоторым не впрок пошла. Как и ему…

– Мои деяния не могут лечь тенью на дружину Белояра, ибо совершены они изгоем.

– Следуй за мной.

Странно, вот уж не думал, что у дружины в столице может быть свое узилище. Когда сводили вниз по крутым ступеням бетонной лестницы, до него дошло, что в бомбоубежище опускаются. В лихие девяностые большинство таких сооружений хитрованы от бизнеса у лужковского правительства скупили и переоборудовали под сауны и «зоны» отдыха для «своих».

Заперли его в какой-то кладовке и оставили в покое, не предоставив питья и воды. Оно и понятно, приговоренному нормальные условия создавать – излишество. А он не в обиде. Он вообще ни о чем, кроме как о «ней», не вспоминал, не задумывался. Присел на корточки на бетонном полу и словно из числа живых выпал.

«Скоро! Совсем скоро мы встретимся с тобой».

Оленька, если бы ты знала, как не просто ему пришлось прожить этот год. Юлить. Улыбаться или грустить, показывать окружающим его людям, что он такой же, как все. С мечтами, чаяниями, планами на жизнь. И все это ради одной цели, заставившей забыть даже о мести.

«Ты прости, дед! Прости! Одно отрадно, все же я сумел добраться до центра лабиринта. Дальше? Нет! Не вижу смысла искать выход. По Ольге соскучился. Никогда не верил, что так бывает. При встрече расскажу, почему твой внук не стал искать и наказывать настоящих виновников вашей смерти».

Он исполнил план гораздо сложнее тривиальной мести. Если разобраться, глобально отомстил за миллионы жертв из прошлой своей жизни. И самое главное, есть огромная вероятность, что после его «ухода» не смогут «родиться» Гайдары с Чубайсами, а к власти придет не Горбачев, а кто-то умный, способный направить СССР по иному пути развития. Он…

Каретников не воспринял шагов за дверью, но щелчок замка заставил подняться на затекшие ноги. Бодрый голос потребовал:

– На выход!..

Понимая возможность предстоящей встречи с кем-то из «высокопоставленных» знакомцев, натянул на лицо улыбку. Почему нет?..

Вот она, вся камарилья в сборе! Старперы-волхвы. Расселись полукругом и сверлят его взглядами. Чуть в стороне от «ведающих» увидел слепца. Виктор Игнатьевич, закрыв черными очками слепые глаза, казалось, безучастно сидел в кресле, имея за спиной высоченного помощника, одетого в классическую пару. Выделявшегося от остальных белизной рубахи и черного галстука. То ли секретарь слепого патриарха, то ли телохранитель. Н-да! Может, единственный человек здесь, непонятно почему желающий добра будущему изгою.

На ногах, как всегда, только «председатель колхоза». Лицо слегка задумчивое, волевое. Понятно, что решение по нему уже принято, осталось традиционно огласить приговор. Ну, давай!

Волхв задал вопрос:

– Ну и зачем?

– Что?

– Зачем ты все это сделал?..

Понятно. Хочет некие правила соблюсти. Все-таки позер этот Егор Данилович.

– …Твой род, по причине его малочисленности и узкой направленности возможностей, был на особом счету. Его холили и лелеяли, держали для особых, экстренных случаев.

– Да. И потому, когда потребовалась помощь, вы ее не оказали.

– Оказали.

– Когда она уже не требовалась.

– Молчать! Ты «родился» выродком даже для своего рода. В вашем роду испокон веков не рождались бойцы… потому и применение тебе не сразу нашли. Если бы ты обладал качествами деда…

Успел прервать:

– Вы бы не применили меня в качестве киллера.

– Кого?

– Убийцы. Вот я и пошел по стезе, назначенной вами. Единственное что, так это подкорректировал и расширил рамки своего амплуа.

– Зачем?

Можно и ответить, если в самый первый раз не поняли, а после больше даже разговаривать не удосужились.

– Вы все зашорены возможностью победы над Западом. Считаете, что именно Европа виновата во всех бедах Руси.

– А разве мы не правы?

– Всего лишь отчасти. Мир изменился, а вы стоите на прежней позиции.

– С этой позиции мы отражаем удар.

– Похвально. Честь и хвала вам. Только сам Запад стал карманным полем деятельности США, а об этой стране вы даже слушать меня не стали. Потом уж я понял, почему так.

– Ну-ну?

– Вам достаточно того, что Америка за океаном, а в Советском Союзе имеется оружие сдерживания, способное держать паритет с заокеанским соседом. Между тем Западная Европа, вот она, под боком, и козни строит. Где ваши хваленые аналитики? Ведь пытался донести до ваших мозгов, что через десять лет все изменится и главную скрипку в изменениях сыграет США.

Один из сидящих «старцев» вдруг посохом пристукнул о бетон пола. Никак Нил Григорьевич Волховиков решился в разговор вмешаться? Отрадно!

– Пусть объяснит, что его так торкнуло в будущих действиях страны-нувориша?

«Председатель» кивнул, давая разрешение.

– Что ж, просвети нас, убогих.

– Пожалуйста. Нарисую общую на весь миропорядок картинку, а уж там сами мыслите… Через тридцать лет обновленная страна снова с колен встанет, но вот как раз США в этом ей мешать будет. Если так, чтоб подоходчивее было, можно совсем по-детски воспроизвести последовательность действий основных врагов. Х-ха! Короче, Штаты глазом на партнера поведут, Британия тявкнет, заставляя европейские страны нервно почесаться, Штаты взгляд переведут и зубы оскалят, Европа на задние лапы встанет и громко на Россию лаять примется. И так по любому поводу. Когда еще там… гм, был жив, мне казалось, что с Америкой мы на разных планетах живем. Штаты везде и всех побеждают. Они справедливы, гуманны и богаче других. Ха-ха! Только они знают, что делать с миром, с любой страной, только к гражданам США прилетают инопланетяне, у них постоянно гостят люди из будущего. И… их планета, этот сумасшедший дом с буйнопомешанным конгрессом, тихими шизофрениками в госдепартаменте и наособицу стоящим аморфным американским народом, приученным сыто жрать и мягко спать.

Подмигнул глазом старому волхву.

– Удовлетворил любопытство?

Волховиков не удосужился ответить. Ну и ладно! Главный произнес:

– Мы тебя услышали. Все, о чем ты говоришь, известно. Но решение было одобрено всеми. Есть такое понятие – политика. Ты мог поломать весь наш замысел…

На Горбатого намекает. Он еще не знает, что с завтрашнего утра Горбачев политический труп. Но это уже не проблемы Михаила.

– …Решением Совета тебя постигнет стандартная процедура наказания изгоя. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

Заметил, что слепец с интересом слушает приговор ему. А почему это он так обожженное лицо состроил? Улыбается, что ли?.. Гм… А и пусть! Уже ничего не изменить. Ф-фух! Теперь можно не скрывать свое настоящее «лицо». Устал он. Кривая улыбка Каретникова каким-то непостижимым образом обезобразила молодое лицо. Он насмехался над ними. Объяснился:

– Вы думаете, меня можно чем-то испугать или наказать? Смешно!..

Глаза пустые, безжизненные. Кажется, в них не отражается даже маленький лучик солнечного дня, не проецируется отображение света.

– …Перед вами труп, которому все равно, что дальше будет с телом. Я погиб два раза… Первый раз в Сирии, но смог восстановиться… Второй уже в этой реальности. Гибель жены и ребенка унесла душу. А без души…

Глаза уставились на главного волхва, и тот наверняка впервые в жизни испытал растерянность. Все существование дружины регламентировалось устоявшимися за века канонами. Кажется, на любой поступок или действие боярина или волхва есть готовый ответ, но… И до Каретникова в рядах Белояровых перевертышей случались отщепенцы, по каким-либо причинам не сумевшие вписаться в новую жизнь, но здесь случай особый, а возможности прежние. Самое главное, времени на что-то новое, неординарное, нет. Сход патриархов застыл в ожидании. Что он мог? Решение предполагает неотвратимость.

Егор встал на ноги, окинув старейшин взглядом. Не дрогнувшим голосом сказал перевертышу:

– Если ты не понял, поясню. Смертной казни у нас нет. Патриархи примут решение относительно твоего дальнейшего существования. Лично я считаю, пусть твой путь ляжет на откуп случаю, тогда, может, и душу свою вновь обретешь.

По сложившейся традиции обратился к собранию:

– Вещие, предлагаю не конкретизировать время заброса. Пусть судьба сама распорядится изгоем. Кто со мной согласен?

Сидевшие полукругом патриархи волхвовских родов будто этого только и ждали, почти одновременно подняли над головой посохи.

– Решено!

Кивок в сторону. Четверо бояр, наособицу стоявших и дожидавшихся приказа, в один миг подскочили к приговоренному, скрутили его, опрокинув, переломили в поясе, наклонив голову к полу. Что-либо рассмотреть толком не получилось, воспринимал все на ощущениях без деталей.

Треск материи. Разорвали рубаху, оголив кожу с правой стороны спины.

Патриарх кому-то отдал приказ:

– …Ставь!

– А-а! – дернулся.

От неожиданности не смог сдержать выкрик-стон, подавив его, испытывая резкую нестерпимую боль. Словно раскаленная пуля ударила в лопатку. В воздухе запахло горелой человеческой плотью.

После экзекуции в себя пришел быстро, пелена разошлась, лишь влага в глазах да боль осталась.

– Поставьте его и рану смажьте.

Стоя перед ним, «председатель» подытожил приговор:

– На тебе метка изгоя. Это не просто символ, клеймо, но и невозможность больше полугода ужиться на одном месте. Ты, как перекати-поле, все отпущенное тебе время жизни будешь носиться по Земле. Прощай, человек без имени и прошлого. В этой жизни нам свидеться больше не суждено будет.

Михаил почти безучастно шел по коридору. Шел туда, куда вели его четверо бояр и волхв. Двое впереди. Двое позади. Ну, а тот, что рядом шел, проявил словоохотливость в контакте с приговоренным. Не понять, чему он так рад? С чего так возбужден?

– …За двадцать три года ты у меня первый… Оттуда ведь возврата нет. Портал, своеобразная «дверь» между реальностями или отражениями. Сотни лет именно наш род отвечал за перенос изгоев. Мы волхвы-радетели, профессия такая. Из поколения в поколение передаются знания и опыт. Кстати, порталы могут быть односторонними и двусторонними. Твой – односторонний.

Процессия встала у большого, почти панорамного окна, из которого хорошо было видно вечерний город.

– Ждем, – на правах старшего распорядился основной провожатый, указав на обитую синим дерматином лавку у стены. – Ты присядь пока. Оно и перед дорожкой полагается.

Каретников выглянул вниз. Фонари на улицах уже зажгли, но транспорт двигался без включенных фар. Чуть тронувшие пространство сумерки не полностью погрузили улицы в темноту. Люди хаотично сновали по тротуарам. Прежде чем присесть на лавку, спросил:

– В чем задержка?

– Не все люди с работы ушли, а лишних свидетелей нам не нужно.

– Так меня прямо отсюда?..

Трудно поверить. Портал в производственной многоэтажке, почти в центре города. И никто до сих пор не почесался, что такое под боком.

Четверка бояр, отступив от Каретникова как от прокаженного, держалась настороже, перекрывая возможность побега из коридорного аппендикса с окном. Лишь на миг почувствовал присутствие постороннего рядом. Нет, не визуально, чуйка сработала на «опасность». Пусть! Ему теперь что?.. Даже думать об этом не стоит. Вон… эти пусть заморачиваются, если смогут.

Чтоб отвлечься от невеселых мыслей и сопровождающей тупой боли в районе лопатки, мотнул головой. Портал, значит… а еще с обратной связью…

Будто мысли подслушав, волхв объяснил:

– Выглядеть портал может по-разному. От наших предков их осталось множество, и большая часть из них рабочая. Это и гора Богит, и Каменная Могила, это и дольмены в Крыму и на Кавказе, и множество других мест силы в пределах Руси.

Бросил косой взгляд на приговоренного. Парень и в самом деле в пограничном состоянии находится. Одновременно здесь и в то же время где-то далеко.

– Может, не стоит мне рассказ вести? Вижу, не интересно.

– Отнюдь. Не молчать же? Рассказывай. Если и есть в рассказе тайна, так ведь не выдам. Покойники обычно неразговорчивы.

Волхв покачал головой, не соглашаясь с выводом.

– Рано себя хоронишь. Там, – указал в пустоту за спиной, – жизнь тоже есть.

– Уверен? – осклабился Михаил.

– Я о своей «епархии» многое знаю. Порталы бывают видимые и невидимые. Невидимый представляет собой какое-то определённое место, при попадании в которое инициируется процесс переноса, в основном принудительно. Бывает, человек шагнул и в капкан переноса угодил… С теми, кто смог вернуться, я беседовал. Они говорят, что перенос похож на перемещение по трубе.

– Это точно.

– Тебе-то откуда знать?

– Я ведь перевертыш. Забыл?

– А! Ну да.

– Меня тоже через кишку?..

– Нет. Для тебя путь коротким будет. Э-хе-хе! Тебе еще повезло. По рассказам моих стариков, поскольку Врата реальной плоти не имеют, раньше изгоев в определенном месте озера вывозили на лодке, ну и с определенным заговорным словом бросали в воду, а чтоб не трепыхнулся, руки вязали.

– Жуть!

– Вот и я о том же. Позднее, когда зеркала не в редкость на Руси стали, отправку производили по зеркальному порталу. Честно скажу, мороки не меньше.

– Что так?

Каретникова и в самом деле заинтересовал разговор. Несмотря ни на что, в нем снова проснулся офицер ГРУ. Сам волхв-радетель был для него источником информации, которой раньше не обладал, о которой не задумывался даже.

– Неудобно, – ответил волхв. – Когда приговоренный начинал видеть свой образ в иной реальности, иногда норовил зеркало разбить.

Михаил заметил, как сопровождающий мельком глянул на циферблат наручных часов у себя на запястье руки. Все, что ли? Сопровождающий положил ладонь на его плечо.

– Вот и время прошло. Пора.

Обернулся к бойцам, приказал:

– Бояре, становись у лифта.

Неужели всё?

…Всем коллективом оказались в большой лифтовой камере. Понял, сам лифт служит «дверью», которую всего лишь нужно уметь отворить. После входа внутрь кабины «оператор» встал у пульта в стене. Тыкая пальцем в кнопки, заставил кабину перемещаться по этажам. 4–2–6–2–1. Затем поехали на десятый этаж и вновь спустились на пятый.

Волхв скороговоркой предупредил всех:

– Сейчас в кабину зайдет женщина, разговаривать с ней нельзя. Нажму кнопку первого этажа, но лифт поедет на десятый. Что бы ни случилось, молчать и не двигаться с места, иначе ритуал прервется.

– Как понять, что переход свершился?

– Молчать! …В новой реальности будем только мы. И искать спутницу не стоит – провожатая не человек. Это проверяющий. Всё. Тихо!

Точно! Молодая, красивая баба вошла в лифт, заставив всех чуть сдвинуться в глубину. Взгляд Каретникова совершенно случайно соскользнул с незнакомки на лифтовое зеркало. Отражение в нем находящейся в лифте практически перед ним женщины отсутствовало. Мистика. Миг. Успел глазами сморгнуть. Никого.

– Пятый!

С едва слышным стуком платформы под ногами лифт остановился. Дверь отошла в сторону. Каретников выглянул наружу. Ничего особенного, пустой коридор, панели стен которого окрашены в миленький такой желтый цвет. Неподалеку лавочка, обитая синим дерматином, виднеется. Из-под потолка свет струится от плафонов, вечер ведь.

– Твоя остановка. – Волхв, как и раньше, положил ладонь ему на плечо, только стоял у него за спиной. – Выходи.

Михаил, не поворачивая головы, все внимание направив на коридор, переспросил:

– Уверен?

– Выходи.

Ну, раз так считает… Толчок в плечо. Шагнул из лифта. Еще успел услышать окрик волхва: «Куда?», видно, кто-то из бояр собрался проводить его «в последний путь», и…

Вместо вечера был ясный жаркий день. Вместо коридора, освещенного потолочными светильниками – открытое пространство, полное сюрреализма, с его точки зрения. В один миг будто из привычного течения жизни через студеную прорубь в жаркое полымя провалился, а оно толком не обожгло, выбросило прочь. Перед взором под ярко-голубым небом, с мирно проплывающими белыми облачками, широко раскинулось пшеничное поле, с зеленью лесополосы вдали. Помимо подспудного чувства, вдохнул в легкие пряный воздух, настоянный на ароматах растений, на нектаре цветов. Даже голова закружилась. Только к запаху благодати летнего зноя на самой периферии обоняния примешивались смрадные нотки солярной гари, заставляя разум спуститься с небес на грешную землю. В зелени невызревших колосьев пшеницы дымились и горели четыре танка. Кажется, из семейства БТ. Наши? Оглянулся за спину. Н-да! А что он ожидал увидеть? Лифт пропал с концами. Значит… Тишину разорвали пулеметные очереди, к которым присоединились винтовочные выстрелы. Кажется, палят обоюдно, а он на поле столбом стоит, как раз посреди сшибки противоборствующих сторон. Совсем неподалеку разорвался снаряд, подняв в воздух ошметки, землю и сухую пыль, заставил Каретникова прийти в себя и хоть что-то делать, оказавшись в таком положении. А над полем, вплетаясь в какофонию звуков войны, добавился призывный, бодрящий разум любого русского солдата, клич:

– Ур-ра-а!..