Мужчина шевельнулся и застонал, а потом заперхал и захрипел. Наконец, фыркая и плюясь красными каплями, перевел дыхание, а потом перевалился на живот. И пополз: медленно, выбрасывая вперед правую руку, вцепляясь ногтями в землю и подтягивая остальное тело. Левая рука, почти отрубленная в локте, тянулась за ним следом, словно некий отвратительный плод, соединенный с плечом пуповиной сухожилий и клочьями кожи. Ее пальцы подрагивали, словно ножки насекомого.

Йатех прекратил чистить меч, встал и подошел к тому, кто еще минуту назад был актером, комедиантом, членом процветающей труппы. Придавил коленом его спину, приставил кончик меча к основанию черепа.

– Не двигайся, и все пройдет быстро.

Йатех не знал, может ли жертва его понять, но укол в шею, наверное, сказал все необходимое, поскольку мужчина замер и – о чудо! – прижал подбородок к груди, открывая затылок. Черный клинок гладко вошел между позвонками, перерезая спинной мозг и прекращая муки. Йатех вырвал оружие, энергично встряхнул и прошелся тряпкой по лезвию. Жест ненужный, поскольку к клинку из вулканического стекла кровь не липла. Как и все остальное. Но привычка позволяла занять руки и отвлекала мысли от других дел.

Всхлип справа приказал ему развернуться. Одиннадцать душ – четыре женщины и семеро детей – сидели посреди поляны, сбитые в группку, жались друг к другу и плакали. Глаза их наполняла смесь печали, шока и безумия; еще четверть часа назад у них были мужья, отцы, братья и кузены, а сейчас из всей Ошеломляющей Труппы Комедии Савероно осталась лишь дюжина членов с единственным мужчиной, который стоял на коленях перед той странной черноволосой девкой и дрожащими руками вручал ей оправленную в дерево книгу.

Йатех вернулся на свое место под стеной повозки, размалеванной летящими птицами, но садиться не стал. Во взгляде одной из женщин он видел рождающегося демона, обещание насилия, безумия, которое в любой момент могло подтолкнуть ее к чему-то безрассудному. Смотрел он на худую руку, что нащупывала нечто за пазухой.

– Какой из них – твой? – спросил он громко, притягивая к себе ее взгляд.

Да, он был прав, безумие и ненависть почти пришпилили его к повозке.

– Что?

– Ребенок. Какой из них твой?

Она указала на маленькую, пятилетнюю, наверное, девочку, которая смотрела вокруг глазами младенца: последние четверть часа лишили ее всего, может, даже разума.

– Смотри за ней. Она способна сделать какую-нибудь глупость.

Сунул меч в ножны и указал взглядом за спину женщины.

Та повернулась и побледнела. А потом склонилась вперед, медленно, словно подрубленное дерево, почти упершись лбом в землю. И застыла так, сотрясаясь от немого рыдания. Похоже, один из тех, кто пытался сбежать, был ее близким родственником.

Иавва вышла из-за купы кустов, как всегда, беззвучно, со своей инстинктивной непринужденной грацией. Словно заранее знала, куда поставить ногу, чтобы не треснула ветка, не зашелестела листва. Оба кинжала ее были в ножнах на бедрах, а короткая сабля – на поясе, но это не имело значения. Несколько минут назад она доказала, что даже с ножом у горла она в сотню раз опасней большинства воинов с оружием в руках. А теперь, возвращаясь к лагерю, показала еще, что бежать от нее тоже не имеет смысла.

Он внимательно смотрел на нее в поисках хотя бы следа усталости, злости либо гнева – хоть чего-то, что должен чувствовать человек, который только что вел смертельный бой. Ничего. С того момента. как они захватили ее в том мрачном замке, с момента, как Малышка Канна вплела в ее почти белые волосы прядку своих, черных как ночь, и дала ей имя, Иавва шла за ней, выполняя любой приказ. Но не отзывалась и словом; никогда, даже во время самого ожесточенного боя, она не издала звука громче, чем быстрое дыхание. Была она тихой, словно сама смерть. И настолько же действенной.

Он отвел взгляд от светловолосой убийцы и бегло осмотрел окрестности: семь повозок, два угасающих костра, растянутые между деревьями веревки с сохнущим бельем – идиллия. И только дюжина трупов мужчин и женщин портила вид, но случившееся здесь было ценой, которую они заплатили за свой выбор. Причем еще не завершенный.

Йатех и обе его спутницы поняли, что нечто не в порядке, уже когда приближались к лагерю. Навстречу им выбежали только дети постарше, лет восьми – двенадцати. И хотя они улыбались и показывали разные фокусы вроде жонглирования и акробатических трюков, движения их были нервными, а гримасы, кривящие лица, – искусственными. В лагере же, внутри круга повозок, хотя мужчины широко скалились, а управляющий всем старик приветствовал их, радостно раскинув руки и приглашая на ужин, они лишь утвердились в своих подозрениях, поскольку женщины удерживали малышей рядом с собой и не приближались, как бывало это раньше, к гостям.

Потом все покатилось под гору.

Едва они сошли с лошадей, несколько мужчин бросились к ним с короткими мечами, ножами, топориками и палками, одному даже удалось зайти к Иавве сзади и приложить клинок к ее горлу.

Малышка Канна тогда улыбнулась, и была это единственная искренняя улыбка, какая случилась в том месте, – и вспыхнула резня.

Тот, что держал нож на горле Иаввы, погиб первым, с ладонью, проткнутой кинжалом с молочным клинком, и с брюхом, распоротым от паха до подвздошья.

Йатех помнил, что не стал ждать, что случится дальше, его ифиры выскочили из ножен, может, на четверть доли мгновения позже, чем кинжалы светловолосой, но именно его мечи принесли вторую, третью и четвертую смерти в этом лагере. Транс битвы наполнил его тело за половину шага и толкнул на кровавую тропу.

Меньше чем за двадцать ударов сердца все закончилось.

Последние трое нападавших, увидев резню среди сотоварищей, остановились и побежали в лес. Малышка Канна бросила Иавве единственное слово, а Йатеху указала на остальных обитателей лагеря, на женщин и детей:

– Собери их в одном месте. Быстро.

Он собрал, отрывая воющих женщин от умирающих мужчин. Он не испытывал к ним сочувствия – хотя он не был уже иссарам, не заслонял лица и не произносил кендет’х, непросто вырваться из привычного способа видения мира. Они приехали сюда на встречу, а значит, были гостями. Закон гостеприимства свят, а нарушение его имеет свою цену. Там, где Йатех рос, такие вещи воспринимали скорее сердцем, чем разумом, но, пожалуй, именно поэтому они оставались с человеком на всю жизнь.

А еще глубже, сильнее понимал он то, что племя, клан или род – по сути, единое тело, а значит, последствия неудачи должны касаться каждого. Эта группа наверняка выиграла бы, если бы их нападение удалось, а потому совершенно естественно, что они вместе принимают на себя и плату за поражение.

Теперь он стоял, опираясь на борт повозки, и наблюдал, как Иавва встает перед сбившейся группкой, совершенно равнодушная к их всхлипам, а Малышка Канна просматривает врученную ей старую книгу. Это за ней они сюда прибыли.

Девушка сидела на поваленном стволе дерева, держа манускрипт на коленях, а мужчина, преклонивший перед ней колени, не смел поднять взгляда. Кожаный корешок огромного, добрых двадцати дюймов высотой и пятнадцати шириной, тома было не обхватить одной рукой. Такая книга, если бы оправить ее в благородное дерево, золото и драгоценные камни, стала бы украшением любого монастыря или храма и совершенно не подходила к лесной полянке вдали от человеческих обиталищ. Но его черноволосая госпожа казалась довольной.

– Как прошло Большое Собрание? – спросила Малышка Канна старика таким тоном, словно последние четверть часа ничего не происходило.

Мужчина открыл и закрыл рот, не издав ни звука.

– Приехали Неистовые Жонглеры и Акробаты Амзица? Помню их выступление три года тому. – Канайонесс засмотрелась куда-то в пространство. – Они были ослепительны. Особенно тот молодой блондинчик. Не знаю его имени, но ты должен понимать, о ком я, у него было разрубленное ухо, и он зачесывал волосы набок, чтобы это скрыть. Полагаю, совершенно зря, такой шрам добавлял ему шарма. Может, помнишь, как его звали? – Она одарила старика своей самой ослепительной улыбкой.

Йатех уже видел такие изменения настроения, и не один раз. Сейчас она выглядела молодой дамой, пытающейся, ластясь с очарованием подростка, выманить что-то у своего деда. Тем временем предводитель уже несуществующей театральной труппы смотрел на нее с лицом человека, который пытается очнуться от пугающего кошмара.

– О… – Девушка глянула на очередную страницу в книге, почти утратив интерес к старику. – Это нельзя использовать, обманщик рисовал с чужих слов.

Энергичным движением она вырвала листок и бросила его на землю.

– Ну так как, помнишь его имя?

Мужчина не ответил.

– Керу’вельн, подойди-ка.

Йатех вздохнул и отлип от стены повозки.

– Вынь меч.

Он вынул.

– Приложи к его уху.

Он исполнил приказание, видя, как в глазах Малышки Канны разгораются шаловливые искорки.

– Отрежь его.

Старик охнул и вздрогнул, а темный клинок слегка надрезал кожу и окрасился красным.

Йатех отвел меч от головы мужчины, коротко стряхнул его и вложил в ножны.

– Ты закончила?

Она улыбнулась снова – так, что любой бы растаял в той улыбке. Пока не заглянул бы в ее глаза.

– Снова непослушание?

– Не может быть непослушания в деле, которое вне клятвы на верность. Но… – он пнул старика, – я советую ответить. Моя вторая приятельница исполняет все, что велят.

Мужчина склонил голову.

– Лирин, – прошептал он. – Его звать Лирин, госпожа.

– Тот блондин с разрезанным ухом? Красиво. Звучит почти как леуврее, что на ангуанском значит «гордо идущий». А это бы ему подошло, он хорошо ходил по канату. Керу, сюда.

Он чувствовал дрожь под кожей, когда она сокращала его новое имя. Имя, на которое он отзывался, но к которому пока не привык, все еще думая о себе как о Йатехе д’Кллеане. На самом-то деле ее развлечения и игры не имели для него особого значения. Но, когда она обращалась к нему таким-то образом, он знал, что, заглянув ей в глаза, увидит чешуйчатую тварь, выныривающую, чтобы осмотреться, из глубин.

Он подошел, сосредотачиваясь на книге. Она не объясняла, что ей нужно, как раньше не говорила, отчего отправляется в это длинное, уже много дней тянущееся странствие, в конце которого они повстречали посреди леса группку актеров и фокусников. А он не расспрашивал. Прошло несколько месяцев совместного путешествия, еще чуть-чуть – и закончится его служба. Что будет потом? Он над этим не задумывался. Важно было лишь то, что он видел новый рассвет.

Том наполняли рисунки. Иллюстрации, выполненные, похоже, разными людьми, в разных манерах и на разных материалах. Йатех видел пергамент, покрытый завитками красной и черной туши, из которых только внимательный наблюдатель сумел бы выделить абрис горного хребта и присевшего на нем замка. Рядом, на толстой странице веленевой бумаги, был изображен городской закоулок, темный и душный, открываясь на небольшую площадь, наполненную лавками. Канайонесс переворачивала страницы, открывая ему новые картинки: город, залитый светом гаснущего солнца, перекресток с имперским верстовым столбом, скрытая в лесу приземистая халупа, сад с тысячью деревьев, обсыпанных бледно-розовыми цветами, скальный палец, торчащий посредине равнины, словно последний зуб в старческом рту, селение в долине.

Некоторые рисунки были выполнены с чудесным совершенством, передавали малейшие подробности и прекрасные цвета, другие представляли собой лишь серию пятен и штрихов, и только через некоторое время человек замечал на них абрисы мест и пейзажей. Они разнились, как разнились материалы, на которых их рисовали: от пергаментов, не всегда высокого качества, через бумагу – и до тонких деревянных досочек и кусков березовой коры. Он заметил даже нечто, что выглядело как кусок материи, покрытой воском, на которой некто кропотливо выковырял берег некоей реки.

Малышка Канна просматривала книгу страница за страницей, на миг останавливаясь на каждой картинке и внимательно в них вглядываясь. Порой она трогала рисунок пальцами или водила по нему ладонью, не обращая внимания на то, что размазывает краску. И хотя еще три страницы были вырваны и брошены на землю, выглядела она довольной.

– Хорошая работа, – похвалила она не пойми кого. – Я не ошибалась, что в актерах и фокусниках дремлют самые разные таланты. – Взглянула на Йатеха, приподнимая красивые брови. – Ты не спросишь, зачем нам книга?

Он пожал плечами. Уже несколько раз они путешествовали сквозь порталы, чьи врата были заякорены в местах, размещенных на рисунках. Можно было не спрашивать.

– Не спросишь, – с некоторым весельем констатировала она. – Потому что знаешь, что мне хотелось бы, чтобы ты спросил. Делаешь это мне назло? Из-за чего? За вчерашний нагоняй?

Вчерашний нагоняй. Иавва не сражалась уже лишь кинжалами, использовала теперь еще и саблю, а он даже в трансе битвы едва мог отбивать ее атаки. Но он учился. Все время учился. Нет, в уроках их роли ученика и учителя не изменились, но он не переживал из-за поражений. А потому дело было не в очередном унижении.

– Нет. Просто мне не интересен ответ. Ты получила то, за чем мы пришли?

– Как видишь. – Она указала на книгу. – Даже больше. Некоторые из тех рисунков – истинные чудеса, куда их творцы вложили свои сердца.

– А это имеет значение?

– А как же, мой Носящий Мечи. Причем немалое.

В ее руках появился очередной рисунок, в котором Йатех узнал набросок, созданный уже мертвым бароном. Малышка Канна аккуратно разместила его между остальными рисунками, закрыла том и похлопала по дереву обложки.

– Готово. Ну почти.

Взглянула на старика:

– Не хватает, по крайней мере, шести рисунков, которые я заказывала. Сколько групп не добрались?

– Три. Три, госпожа.

– Наипрекраснейшая Компания Салога, Три Брата и Собака – и?..

– Веселый Фендес и Его Девицы, госпожа.

– Ах, верно, именно он. Была у него такая чернявка, у которой в пальцах жил талант рисовальщика. Я рассчитывала на ее рисунки гор Прощания. Они вообще добрались туда?

– Не знаю, – мужчина покачал головой. – Не приехали на Собрание.

– Знаю, ты уже говорил. – Канайонесс ласково улыбнулась. – Скажи, там было так же красиво и красочно, как и три года назад? Шатры, выступления, торговля фокусами, поединки акробатов и пожирателей пламени до самого утра?

– Да… да, госпожа. – Старик внезапно скрыл лицо в ладонях и расплакался тихими, рвущими уши всхлипами. – Так оно и было.

– И ты хотел бы туда вернуться? Через три года?

Он или кивнул, или согнулся еще ниже, всхлипывая.

– Так с чего тебе пришло в голову напасть на нас? Кто тебе о нас рассказал? Кто приказал схватить?

Тон ее голоса не изменился ни на йоту, но Йатех знал, что, взгляни он сейчас ей в глаза, увидит темноту. Ледяную и безжалостную.

– Погоди… У меня нет ни терпения, ни времени на такие вопросы. И у меня нет желания рисковать, что ты меня обманешь. Сделаем так…

Она даже не шевельнулась, а старик вдруг наклонился вперед и зарылся лицом в землю, словно кто-то наступил ему на загривок.

– Не двигайся, а не то я вырву тебе душу через нос и допрошу ее. Сколько их было?

Воин помнил, как она использовала такое с ним. Чувство, что ледяная рука сжимает его затылок, много раз будило его ночью. А ведь с ним она была ласкова, поскольку мужчина, воткнутый сейчас головой в землю, выглядел так, словно вот-вот умрет.

– Од… один… госпожа. На Собрании. Спрашивал… о черноволосой девушке, странствующей с иссарским охранником. Спрашивал, не видел ли тебя кто, не слышали ли мы сплетен, не заметили ли чего-то странного…

– И он узнал что-нибудь?

– Узнал все. Все о всех, госпожа.

– Все о всех, – повторила она задумчиво. – То есть ничего. Он купил тебя?

– Нет. Я не знал, что он ищет тебя. Ты была с нами на Собрании три года тому. Вместе с труппой Сагели. А он представил тебя как свою ученицу. И только потом… по дороге сюда мы начали думать. Тот мужчина… спрашивал о странных вещах, о которых мы могли слышать во время странствий. Но странным было то, что ты сделала три года назад. Впервые кто-то заказывал рисунки мест, по которым мы проезжаем, причем – почти всем группам на Собрании. Заплатив половину золотом, авансом. А в этом году ты не приехала – просто послала известие, чтобы мы привезли тебе эти рисунки. Мы начали что-то подозревать. Госпожа, я… мы… не хотели тебе ничего дурного. Хотели мы лишь…

– Схватить и проверить, не меня ли ищут. И взять плату, если бы это и вправду так оказалось. Сколько он предлагал?

– Три… три тысячи оргов.

Даже если сумма произвела на нее впечатление, она не подала виду.

– За ту девушку и ее иссарского охранника?

– Только за тебя, госпожа. Только за тебя.

Йатех уловил уголком глаза ее довольный взгляд. Пожал плечами. Попытались, не удалось им, какое значение имеет, кого они хотели убить?

Канайонесс наклонилась над стариком:

– Кем он был? На самом деле? Знаю, что знаешь – или догадываешься.

– Крыса… Имперская Крыса, госпожа.

– Ты уверен?

– Дамнэ… Великий Жонглер… вождь Собрания так сказал. Собрал всех главных трупп и сказал, что это Крыса и что и волос с его головы не может упасть. Никакого несчастного случая с вилами или под копытами коня. Сказал, что получил слово из самой Норы, что не время для шуток. И все. Тебя ищет Империя, госпожа.

Медленно поднялся, а скорее, это она позволила ему подняться, и взглянул ей в глаза. Она улыбнулась.

– Меня? – Холодная жестокость лжи резала, словно нож. – А с чего тебе пришло в голову, что я – та самая девка, о которой речь? Мой охранник не заслоняет лица, как иссары, а моя приятельница происходит из места, о каком ты даже не слышал. Они ищут не меня. Мне жаль.

Пожала плечами, и, пожалуй, именно простота ее жеста окончательно сломила старика. Мужчина скорчился, будто произнесенные слова стали пинком ему в живот, а через миг он снова поднял голову, но смотрел не на Маленькую Кану, а на тела двух юношей, лежащих в таких позах, словно сморил их внезапный сон.

– Да, – Канайонесс кивнула. – Они умерли зря. И это твоя вина. Если бы ты доставил картины и взял деньги, завтра вечером вы бы пропивали их. А так…

– Су-у-у-ука-а-а-а!!!

Демон, которого Йатех ранее заметил в глазах той женщины, пробудился с рыком. И не один. Воин едва успел повернуть голову и потянуться за мечами, когда две, три – нет, все четыре женщины с рычанием вскочили и бросились на Иавву, выкрикивая что-то голосами, наполненными безумием. Ее кинжалы были быстрее атакующей змеи, но казалось, что уколы молочных клинков не произвели на напавших никакого впечатления.

Женщины сумели добраться до нее, у двух были ножи, третья сжимала в руке камень, а четвертая – палку. Опрокинули девушку, и вся пятерка покатилась по земле.

Скрежет клинка, вытягиваемого из ножен, заставил Йатеха остановиться на полушаге, развернуться и ударить. Так быстро, что кривые клинки словно стали полосой тени, а старик наткнулся на эту тень и оказался ею разрубленным. Нож выпал у него из пальцев.

Малышка Канна взглянула на Йатеха – нет, сквозь него, в сторону остальных пленников, а темнота наполнила ее глаза.

– Огхор.

Это было слово, которое она произнесла, когда трое мужчин пытались сбежать в лес.

Убей.

Он развернулся и бросился в сторону Иаввы.

Светловолосая как раз поднялась с земли, лежащие рядом с ней тела выглядели так, словно сотня пьяных фехтовальщиков испытывали на них остроту своих клинков, и уже бежала к детям. Промчалась между двумя самыми старшими, которые пытались вскочить и броситься наутек, а кинжалы ее описали короткие дуги, и мальчик с девочкой закрутились в медленном, жутком пируэте, а потом они упали, тоже медленно, с глазами, наполнившимися колышущимися над ними деревьями.

Мальчик – может, лет шести – распахнул рот для крика, но тот не родился, белый клинок задушил крик, ударив мальчугана в шею. Двое следующих детей умерли, не успев и моргнуть, – две маленькие куколки, которым кто-то обрезал шнурки.

Иавва притормозила и развернулась к двум оставшимся: пятилетней девочке, чья мать выбрала смерть, и малышу неясного пола помладше. В глазах детей не было и искры сознания.

Йатех на бегу сунул ифиры в ножны, подскочил к девушке и толкнул двумя руками.

Та полетела назад, превратив падение в переворот через плечо, словно – помилуйте нас, боги, – последние месяцы именно это они и отрабатывали, а после встала перед ним с кинжалами в ладонях. Он подскочил и атаковал ее снова. Она увернулась, но он успел ухватиться за свободную одежду на ее груди и дернуть. На этот раз пригодился его больший вес, выбил ее из равновесия, подсек ноги и швырнул через бедро.

Она сама его такому научила.

Иавва плавно кувыркнулась и снова встала перед ним.

Но впервые за много дней взглянула ему прямо в глаза.

Светлое лицо, светлые волосы, брови и ресницы. И радужки настолько бледные, что в солнечном свете сливались с белками. Как сейчас. Две черные точки зрачков смотрели на него внимательно, с твердостью, редко встречаемой даже на тренировочной площадке.

Иавва всегда смотрела именно так. Одеваясь, подкладывая в огонь, наливая вино в кубок и глядя на кружащих в небе птиц. Словно всякое действие, даже самое простое, требовало всего ее внимания. Малышка Канна однажды сказала, что их спутница является тем, что делает здесь и сейчас.

А сейчас она убивала.

И смотрела прямо на него:

– Это называется дилемма.

Голос Канайонесс раздавался откуда-то слева, Йатех не рискнул взглянуть туда. Стоит моргнуть, и Иавва метнется к двум оставшимся детям. Он потянулся за ифиром, одним – если хотел ее удержать, а не убить, то нужно было иметь свободную руку.

– Она знает, что тебя нельзя убивать или калечить. Но одновременно она получила приказ и не может его исполнить. Повнимательней с мечом, если ее ранишь, она перестанет быть добренькой.

Йатех не ответил, глядя на противницу. Черные шпильки зрачков сверлили его.

Двинулась она внезапно, без малейшего сигнала, сделала полшага влево, а когда он качнулся в ту сторону, бросилась в другую. Но он знал этот фокус, уже видел его раз-другой, а потому лишь протянул руку, поймал девушку за короткие волосы и остановил: от рывка у нее хрустнули позвонки.

– Ой-ой-ой, это было больно.

Он проигнорировал Малышку Канну. Потянул Иавву назад и снова встал между ней и детьми:

– Отзови ее.

– Зачем? Это они на нас напали. Ты никогда не слышал, что во враждебном племени убивают и детей с женщинами? Чтобы не выросли мстители. Твой народ тоже так делает.

– Это другое.

– Почему?

Он не мог ответить. Иногда, особенно во время хоровода кровавой мести, который вырывался из-под контроля так, что даже железные цепи Закона Харуды не могли удержать, иссарам тоже убивали врагов до последнего человека. Но случалось это исключительно редко, Йатех не слышал о таком ни при своей жизни, ни при жизни своих родителей. Тут было иначе. Эти дети не могли сопротивляться, а вина их стала виной уже мертвых родственников.

– Сперва ты приказываешь мне забыть, откуда я происхожу, а потом пытаешься убедить – чем? Законами народа, к которому я уже не принадлежу? Я уже не иссар. Я Керу’вельн, я всего лишь ношу твои мечи.

По знаку, которого он не видел, светловолосая убийца спрятала кинжалы и застыла в неподвижности. Знал, что это тоже не имеет значения.

– Просто оставь ее, – добавил он. – Ты получила, что хотела, давай просто уйдем.

– Нет. – Голос Канайонесс обрел новые мрачные тона. – Я не настолько жестока.

Иавва двинулась, в руке ее блеснула сабля. Йатех отбил один, второй, третий удары, она добралась до него, пнула в колено, толкнула плечом, наступив на ногу. Он полетел на спину, продолжил движение, превращая его в переворот через плечо, на миг потерял девушку из виду.

Движение слева.

Легкое, как падающий лист, прикосновение.

Блок быстрее мысли.

Черный клинок, превращающийся в дымную полосу.

Тихий писк.

Он замер в приседе, с мечом, остановленным в каком-то неестественном полудвижении, глядя на обсидиановый клинок. Только на него.

Чтобы не смотреть на то, что лежало в трех шагах дальше, держась за рассеченный живот. На то, что бесшумно корчилось в позе зародыша, замирало, трясясь в судорогах.

– Иавва, стой. – Казалось, голос Малышки Канны доносился издалека, из-за толстой завесы. – Оставь.

Воин посмотрел на светловолосую, стоявшую почти на расстоянии меча, с телом последнего ребенка у ног. Сабля ее окрасилась красным.

Девочка, которую он ранил, свернулась, обняла колени руками. Прикрыла глаза.

– Уезжаем. Сейчас же. Иавва со мной. Ты можешь остаться, чтобы прибраться.

Он даже не взглянул в ее сторону.

– Это удаленное место, – продолжала она. – Миль тридцать до ближайшего села. Лисы, волки и одичавшие псы скоро будут здесь. Посмотри на небо, герольды стервятников уже несут вести.

Ему не было нужды смотреть, хриплые голоса воронов и ворон уже некоторое время слышались с ветвей.

Он встал, встряхнул клинок и сунул его в ножны. Услышал фырканье лошадей и скрип упряжи.

– Мы едем на юг тропой, которая тебе известна. Встанем на постой там, где и в прошлый раз. Поспеши, или тебя опередят волки.

Мягкий стук копыт по подлеску начал отдаляться.

Йатех подошел к девочке и встал на колени. Она не открыла глаз и даже не вздрогнула под его прикосновением. Дышала неглубоко.

– Я расскажу тебе сказку, – прошептал он, хотя не был уверен, что она его слышит. – О пустынном лисе, его жене, потерянных детях и духе солнца. Не бойся, сказка не длинная. И все закончится хорошо. Все там возвращаются домой.

Он сильнее ухватился за рукоять ифира.