Она вынырнула из неглубокого, неспокойного сна, оросившего все ее тело потом. Несмотря на ночной холод, было душно и парко. Клетушка ее, не больше пары шагов шириной и четырех длиной, стала изощренным пыточным инструментом.

Стены, сложенные из высушенного на солнце кирпича, не имели окон или хотя бы бойниц, а узкие, запертые на два запора двери изнутри были обиты тканью. Внутри царил неистребимый запах затхлости, пыли, старого пота и мышиных катышков, плотно заполняя пространство и создавая густую, словно суп, смесь, которой приходилось дышать. Запах страха, и хотя Эанасса, новая ее приятельница, предпочитала называть такое запахом уважения, на самом деле был это смрад ужаса.

Деана прислушалась. Далекое рычание ослов, конское ржание, фырканье верблюдов, плеск воды в поилках. Какой-то из караванов готовился выходить. Признак того, что приближается рассвет.

Она быстро оделась, произнесла молитву и вышла наружу, тщательно надевая экхаар. Для того, кто вырос в афраагре, необходимость постоянно заслонять лицо казалась чем-то странным и обременительным. В конце концов, здесь же земля иссарам, эта пустыня и все оазисы в радиусе пятисот миль от гор принадлежали им, а тем временем чужаков было тут больше, чем земляков.

Какая-то кувийская женщина с кувшином на голове и ребенком под мышкой быстро прошла мимо, поприветствовав Деану жестом худой ладони и старательно таращась на собственные ноги.

Вежливость и страх.

Солнце вставало над горизонтом, окрашивая все в цвета пустынного рассвета. Савандарум – самый крупный оазис в этой части Травахена, последний такой большой перед дорогой прямо на юг, к первому из даэльтрийских царств, либо на восток, в Кан’нолет. Формировали его несколько вырастающих из песка скал, между которыми протекал ручей. Вокруг росли две небольшие рощи, немного кустов и травы. Посредине оазиса некогда, в незапамятные времена, выстроили каменное вместилище диаметром в триста футов, обсаженное финиками и тамарисками, глубокое настолько, что в нем мог потонуть человек. Чудо из чудес. Деана помнила дорогу к оазису и рассказы людей из каравана, с которым она пришла, рассказы, каким она не верила, пока после десяти дней путешествия сама не увидела Савандарум: синий глаз, окруженный зелеными ресницами, задорно моргающий вспышками отраженного света. Вызов, брошенный десяткам тысяч миль безводной пустыни. Видя нечто подобное, человек начинает верить в слова Великой Матери: «Всегда есть надежда и шанс на искупление; пока дыхание наполняет грудь, а сердце пульсирует кровью».

В оазисе иссарам оказались в меньшинстве. На самом деле пребывало их тут около двух сотен, но чужих: купцов, их стражников, торговцев и ремесленников, осевших здесь, их жен и детей – насчитывалось более двух тысяч. Все они жили в нескольких сотнях домиков, куреней и шалашей, стоявших группами, согласно племенной разнородности народов пустыни.

Хотя это уже были земли восточных иссарам, Закон Харуды гласил, что источники в пустыне принадлежат всем и никого нельзя от них отгонять, если только человек не совершит преступление против крови либо воды. Потому всякий, кто добрался до оазиса и придерживался царивших тут обычаев, мог остаться. Первыми воспользовались этим кувийские, востросские и маввийские ремесленники, представители кочевников из южной части пустыни. Шорники, кузнецы, несколько плотников и колесников. Караваны, идущие на юг, направлялись к Сак Ак Майид – тысячам миль песков и рассеянных на немалых территориях болотистых источников. Караваны, которые держали путь на запад, ждала Сак Он Валла – каменная пустыня, по которой можно было странствовать повозками, но которая еще более ревностно, чем ее песчаная сестра, оберегала каждую каплю влаги. Савандарум был последним оазисом, чтобы подковать коня, починить упряжь, залатать дыру в бочке и отремонтировать ось повозки. Можно здесь было еще и поторговать, обменять часть товара, поменять или купить животных, нанять побольше охранников, выслушать сплетни о все более наглых маввийских и кваальских разбойниках.

Здесь можно было отдохнуть.

Деана проводила взглядом кувийскую женщину. Молодая, не слишком красивая, с широким носом и темной кожей, характерной для ее побратимов. Вероятней всего, родилась она в оазисе и всю жизнь провела в окружении иссарам, но это ничего не изменило. Страх никуда не делся.

– Даже не пытайся, – проворчала Деана в пространство. – Тебя слышно за милю, а то и за две. Сказать честно, это твое «п'одкрадывание», – она подчеркнула интонацией последнее слово, – меня и разбудило.

Она оглянулась на молодую девушку в белой та’хаффде. Та охнула разочарованно.

– Ты не можешь делать этого со мной все время.

– Могу. Где твой отец?

– Ловит рыбу. Как обычно. Отчего я не могу к тебе подкрасться?

– Я уже говорила. Ты громкая, как… слон. Да? Конечно, если такой зверь и вправду существует. Как целое стадо слонов.

– Слоны. И там было не стадо, двое. Огромных, словно дома. Ты видела их дерьмо.

Ну да. Дерьмо… впечатляло.

Деана невольно улыбнулась, а Эанасса терпеливо ждала, стоя в нескольких шагах от нее, светлый экхаар заслонял ее лицо, а белые одежды, явно великоватые, стянуты были в талии тяжелым поясом с привешенной справа саблей. Дочка старшего в оазисе сражалась левой рукой, при этом довольно неплохо, они уже провели три тренировочные схватки, но той все еще недоставало терпеливости и самоконтроля, необходимого в бою. Обычно после начальных сшибок она засыпала противника градом ударов, пытаясь любой ценой выиграть в первые десять ударов сердца. Но когда тебе пятнадцать, нетерпеливость – твой главный грех.

Деана дала ей несколько уроков: немного из вежливости, немного – могла признаться в этом себе самой – из тщеславия. Белые ножны тальхеров пробуждали удивление и почтение, отец Эанассы сам обратился к ней с просьбой показать его первородной несколько приемов. Девушка воспитывалась в оазисе, и большинство иссарам, которых она встречала, были стражниками караванов, среди них редко попадались настоящие мастера. Учебные поединки обеих женщин обычно собирали немалую толпу зевак, что тоже приятно щекотало тщеславие Деаны.

Были они почти настолько же популярны, что и слоновье дерьмо.

Слоны. Слезы Матери, она опоздала на день, всего-то на день, – а то могла бы их увидеть. Последние три дня, с того времени, как она приехала, не слышала ни о чем другом, только о них. Возвращающийся домой караван из Белого Коноверина вел двух слонов. Уже тот факт, что их протащили через пустыню в дороге на север, в Меекхан, было поступком, достойным песни, но вести их назад, в тысячемильное путешествие на юг, походило на безумие. Сплетня – а нет более приятного для сплетен места, чем лежащий посреди пустыни оазис, – говорила, что коноверинский князь выслал этих животных в подарок меекханскому императору, но его посланцы уперлись в горы. Приправы, шелк, драгоценные камни и слоновая кость могли пройти Анаары на спинах людей, ослов и мулов, но даже иссарам не знали дороги, которой серые гиганты сумели бы перейти на другую сторону.

Отец Эанассы удивлялся, зачем возвращающиеся послы взяли слонов с собой, вместо того чтобы, как приказывал рассудок, убить их или оставить где-то в пустыне. Но в оазисе царил неписаный закон не заглядывать чужакам под экхаар, а поэтому он сдержал свое любопытство, чего нельзя сказать о его первородной. Эанасса подружилась – если можно так назвать спаивание кого-то пальмовым вином – с одним из охранников каравана и уже поделилась с Деаной несколькими открытыми ею секретами.

Коноверинцы считали слонов особенными животными, некоторые – даже святыми, бросить их либо убить навлекло бы на всех, кто шел в караване, проклятие, а голова его предводителя слетела бы с плеч – так рассказывал девушке охранник. Потому они отдали целое состояние на повозки, бочки с водой, запасы пищи и, вместо того чтобы отправиться прямо на юг, поползли по Сак Он Валла, держа на восток, к Белому морю. Потому что лишь по той каменистой, проклятой богами – с самим Агаром Огненным во главе – возвышенности сумеют пройти повозки, что везут воду для слонов. К тому же именно так они сюда и приехали, верно? Потом отправятся вдоль океана, где легче отыскать источники… Таким образом они доберутся домой двумя месяцами позже, чем планировали, и лучше бы моей бабе держать колени вместе, потому что если, как в прошлый раз, я услышу от соседей, что… прошу прощения, госпожа, я не слишком вас оскорбил?

Девушка пересказывала Деане это вот уже в третий раз, изображая жесткий южный акцент, которым стражник калечил меекх, а еще разыгрывая его пьяные покачивания из стороны в сторону. В конце же всегда выражала надежду, что если Деана выдвинется не позже, чем через пару дней, как она запланировала, то может нагнать слонов и коноверинский караван. Именно так она и говорила: слоны и караван.

Что ж. Шарообразное дерьмо размером с человеческую голову останется местной достопримечательностью как минимум на ближайшие десять лет.

Деана миновала группку детей, у каждого из которых были сплетенные из травы огромные уши и кусок веревки, привязанный под носом. Они топотали, стремясь вперед и дико взрыкивая.

А может – даже и все двадцать лет.

Деана глянула на девушку:

– Утренний урок?

– Я уже думала, ты и не спросишь.

Урок она закончила через полчаса. Самый рассвет, когда солнце едва глядит на мир полуприкрытым сонным глазом, – лучшее время для тренировок. Человек уже отдохнул, тело его с радостью откликается на нагрузку. Эанасса училась быстро, сегодня она выдержала почти четверть часа, прежде чем бросилась в эту свою безумную атаку. Деана разоружила ее раз, потом второй, затем спокойно показала, как это делается, и позволила выбить оружие из своей руки. Важно было, чтоб девушка помнила: это лишь тренировка.

Когда они закончили урок, Деана повернулась к бородачу в голубой одежде и тюрбане, который вот уже некоторое время не спускал с нее взгляда. Сан Лавери одет был в дорожный плащ, с тяжелым тульваром и несколькими кинжалами за поясом, а это указывало, что он готов покинуть оазис.

– Ависса, – приветствовал он ее традиционным титулом.

Проклятие, даже он, мужчина, что по возрасту годился ей в отцы, соблюдал полную уважения дистанцию.

– Онолед, – ответила она вежливым поклоном на его приветствие, засовывая тальхеры в ножны. – Мы должны были выйти через два дня.

Командир караванных охранников кивнул:

– Верно, но как раз пришла весть, что агаты и яшма, которые мы ждали, не приедут. А потому мы выдвигаемся немедленно, как только погрузим товар на верблюдов.

– Хорошо, я буду готова.

Мужчина поклонился и зашагал к караван-сараю, где уже начиналась толкотня.

Эанасса тяжело вздохнула у нее за спиной:

– Уже? Ты уже уезжаешь? А я хотела пригласить тебя сегодня на ужин.

Деана обернулась. «Нам нет нужды открывать лица, чтобы прочесть наши эмоции», – подумала она. Все тело девушки говорило о разочаровании и несбывшихся надеждах.

– Он наверняка оказался бы превосходным. Но видишь, как оно бывает. Яшма не добралась до каравана. Поблагодари от меня отца.

Сложила ладони.

– «Пусть Госпожа на Золотом Троне опекает тебя и твой род. Пусть поддерживает твоих друзей и наполняет страхом сердца врагов. Пусть душа, которую ты носишь, соединится с душой племени, чтобы ждать искупления».

Первородная дочь старшего в оазисе поклонилась официально.

– «Из Ладони приходишь, Ладонь тебя привела, Ладонь направит дальше. Уезжай в мире, возвращайся, когда пожелаешь».

Кенде’т регулировал всякое дело, был пряжкой, соединяющей всё со всем, день с ночью, сон с пробуждением, первый крик младенца с последним вздохом старика. Как и приветствие с прощанием. После этих слов в следующих нужды уже не было.

Караван-сарай оазиса представлял собой комплекс из четырех строений, окружавших большую площадку, на которой обычно собирали животных. Часть строений, развернутых внутрь, имела ряд ниш, где отдыхали люди. Внешние стены снабдили бойницами и амбразурами. Нападения на оазисы случались исключительно редко, но все же случались. Такие места, как Савандарум, были словно жемчужины в морских глубинах, копили в себе богатства, что порой превышали содержимое казны небольшого княжества, а о людях можно сказать, что они, услышав звон золота, теряют голову, а потому крепкие стены и запас стрел гарантировали обитателям оазиса спокойный сон.

Во внутреннем дворике стояло два десятка верблюдов, стержень каравана. Был здесь и небольшой табун лошадей, и четыре повозки, груженные бочками с водой. Источники, изредка рассеянные по Сак Он Валла, бывали капризны и, увы, умели исчезать на целые месяцы. Бóльшую часть товаров несли верблюды, а Деана, согласно обычаю, не спрашивала, что лежит в сундуках и тюках, отдавая должное вежливости оноледа. Это он – как командир охранников каравана – согласился, чтобы она их сопровождала, а в таких делах он решал больше, чем купцы, которые его нанимали. Это он отвечал за безопасность в пути, и, хотя сопровождало их десять иссарам из племени г’версов да с полтора десятка темнокожих кувийских лучников, только глупец пренебрег бы пользой, которую дает сопровождение мастера меча. Деане даже предложили место в седле, но она вежливо отказалась. С ее умениями наездника она слишком быстро растеряла бы уважение лаагха.

Когда она добралась до караван-сарая, иссарские охранники приветствовали ее несколькими вежливыми поклонами, но не отозвался – ни один. Она была ависса – ищущая, она шла в Кан’нолет, оазис, расположенный посредине Сак Он Валла, где две с половиной тысячи лет назад Харуда начал учить иссарам Законам и указал им дорогу к искуплению. Это ей принадлежало решение, пожелает ли она общества и разговора или предпочтет провести путешествие, медитируя и молясь.

Вот путь, на который вытолкнуло ее решение старейшин афраагры. Она, Деана д’Кллеан, и Кенс х’Леннс, последний из сыновей Ленганы, должны были заключить брак, чтобы она могла родить двух детей, что потом попали бы в род х’Леннс. Затем, захоти она, Деана могла бы уйти и вернуться к своим. Кровь за кровь, две души за две души. Внуки должны усмирить гнев этой безумной ведьмы, позволить ее сердцу найти дорогу к прощению и вырваться из оков ненависти.

Деана видела глаза Ленганы во время оглашения решения старейшин – как и когда она покидала афраагру. Внуки с четвертью меекханской крови не прожили бы под опекой матроны и дня. Раны в душе старой женщины невозможно вылечить детишками-кукушатами.

А кроме того…

Милость Владычицы, ей нужно перестать скрывать это перед самой собою.

Мысль, что средний сын Ленганы должен войти в ее комнату, в ее жизнь, войти в… нее, что ей довелось бы опуститься до роли движущегося лона, в которое тот ублюдок засеет свое семя… Что она родит детей лишь для того, чтобы отдать их в руки больной от ненависти суки – либо чтобы сносить проклятия и унижения от Ленганы и ее присных, стоит ей остаться со своим «мужем», а она бы осталась, поскольку никто не отдает собственную кровь на погибель… Но сумела бы она полюбить их по-настоящему, зная, что зачаты они не в любви, страсти или желании иметь детей, а лишь по приговору пары стариков, ищущих способ предотвратить войну родов? Деана хотела надеть брачный пояс, родить детей, хотела встретить мужчину, которому взглянет в глаза и прошепчет свадебную молитву, «Наши души нашли друг друга», она хотела этого, но не так.

А потому она выбрала изгнание, которое должно отсрочить исполнение приговора до времени ее возвращения. Никто не мог ей этого запретить, Законы Харуды в подобном случае были ясны: паломничество ставило ее над приговорами и любыми обычаями. Деане, впрочем, казалось, что большинство старейшин приняли ее решение с удовлетворением, поскольку для афраагры это было лучше всего. Деана уходила из ее жизни, исчезала с глаз Ленганы, не оставалось уже причин для ненависти. И Деана все время пыталась позабыть о том, что, пока она собиралась, бóльшая часть даже ее рода не выглядела слишком уж переживающей из-за такого поворота дел. Последние месяцы, смерть, поселившаяся в афраагре… Некоторые могли обвинять в этом ее.

Честно говоря, она уходила с чувством облегчения, взяв лишь смену одежды, оружие и пояс паломника: черный, символизирующий Бездну, которую необходимо одолеть, чтобы получить Прощение. Пояс этот открывал ей двери в любых афрааграх, открывал вход в любой шатер и давал место в любом караване, с которым она странствовала. Он – и, конечно, белые ножны тальхеров.

Она залезла в одну из повозок. Проводник каравана поднял зеленую ветвь, махнул ею над головой. Верблюды фыркнули, тряхнули косматыми мордами, кони нетерпеливо переступили с ноги на ногу. Их ждало десять дней пути.