Север Райя резиденцию свою устроил на Черном рынке. Его мастерские занимали весь пятиэтажный доходный дом, отличавшийся тем, что был он решительно ниже прислонившихся к нему братьев. Главе местных преступников не требовалось приумножать богатства, провоцируя здоровый рассудок и местного патрона каменщиков. Пяти этажей ему хватало полностью, в конце концов, большинство его людей работали, главным образом, снаружи.

Черный рынок получил название из-за сажи, что покрывала брусчатку, лавки и стены домов. А сажу порождали десятки горнов, что пылали здесь от рассвета до заката и выплевывали из своего чрева раскаленные добела куски стали, которые сразу же попадали на наковальни, под лупящие без устали молоты, чтобы придавать форму ножей, мечей, секир, топоров, шлемов и всякого подобного добра, необходимого для повседневного сеехийского хозяйствования.

Тут бил источник – один из источников – успеха Каманы, успеха, который опирался на новый способ восприятия торговли. Вместо того чтобы везти с континента готовые изделия, что утраивало бы цену каждого, город импортировал материалы: шерсть, которую местные прядильни, ткацкие мастерские и красильни превращали в штуки материи, сталь и железо – для оружия и инструментов, песок и соду – для вытапливания стекла, цветные глины – для изготовления знаменитого каманского фарфора. И множество других вещей, которые в таких местах, как Черный рынок, улица Суконщиков или Пуговичный переулок, превращались в товары.

Дом Райи имел внизу три горна и семь наковален, что обслуживались десятком-полутора ремесленников, в том числе парой мастеров-оружейников, привезенных из Понкее-Лаа, а выше – мастерские: на втором этаже занимались шлифовкой, заточкой и полировкой тех изделий, а на следующем – доведением до ума, изготовлением ножен, украшением рукоятей и гравировкой. Последний этаж занимали узенькие комнатки с двухъярусными кроватями. Такая себе местная традиция.

Это было мудрое вложение капитала, поскольку, если Райя хотел чувствовать пульс города, он не мог сосредотачиваться исключительно на припортовых тавернах и девках. Истинное богатство находилось как раз здесь, в таких местах, как Черный рынок, а кресло в Совете оружейников, одном из сильнейших в Камане, давало еще и дополнительную пользу. В конце концов, и в Понкее-Лаа, например, Цетрон тоже изображал солидного, средней руки, купца.

Альтсин прикидывал, сколькие из работающих ремесленников имеют хотя бы тень подозрения относительно реальных источников дохода своего принципала. А ими были контрабанда, кражи, присмотр за портовыми шлюхами и решение проблем местных богачей. Хотя, честно говоря, большинство этих проблем, скорее, решались, уплывая в море связанными, с камнем на шее.

Но кому-то нужно это делать, а борьба за удержание монополии на торговлю с Амонерией состояла не только в вежливых беседах с хрустальными бокалами в руках.

Эта последняя мысль наполнила Альтсина внезапным отвращением к миру, в котором честь и честность ничего не значат, а человеческая жизнь оценивается конкретными суммами золота и серебра, к тому же – уменьшавшимися из года в год.

Вор заколебался, стоя перед входом в доходный дом Райи, с головой, наполненной громыханием молотов, бьющих в раскаленное железо, и шипением мехов, что звучали как дыхание огненного чудовища.

Отвращение и гнев. Гнев и омерзение. Омерзение и разгорающаяся где-то внутри дикая ярость.

Уклонение.

Глубокий вдох, сжать зубы: сильно, до боли, вспомнить город и храм, методично наполняемый трупами, пламя, пожирающее живые тела, пленников, которых зарезали будто животных. И холод, глубокий и жесткий, словно сердце Андай’йи.

Даже не пытайся нас оценить. Никогда не пытайся нас оценить, дружище.

Альтсин вздохнул и вошел внутрь.

Райя принимал в комнатке в мансарде, над спальнями работников. Настоящая роскошь: в других домах мансарды были превращены в склады, там выделяли дополнительные места под спальни, тут же царили полки с книгами, большой стол с чернильницей из инкрустированной золотом раковины морского моллюска, два резных стула и лавка, обитая синим сукном. Вся мебель светилась бледно-розовым, показывая, что название «красный анухийский дуб» несколько расходилось с истиной. Что не меняло факта, что это было самое дорогое дерево на острове.

Альтсин встал перед бюро и ждал. Молча и спокойно. Уже при первой встрече у него сложилось впечатление, что главарь здешних бандитов любит выводить людей из равновесия мнимым игнорированием их – как сейчас, когда он казался занятым заполнением ровным, элегантным почерком очередных страниц в одной из своих книг.

– Хм… – Райя откашлялся, прервав тишину, хотя все еще не поднял взгляда. – Прошу, садись, брат Альтсин.

Вор пришел в сутане, чтобы не бросаться в глаза. В Камане монахи проведывали каждого, от богача до нищего, и никого не удивил бы еще один брат, стучащий в дверь уважаемого члена цеха – наверняка ради сбора милостыни. Собственно, как сам Альтсин быстро убедился, в таком месте на человека в подобном одеянии никто не обращал внимания. Это была идеальная маскировка.

Альтсин сел на стул, откинулся поудобней и обвел хозяина внимательным взглядом. Север был худощав, бледен, а реденькие волосы носил зачесанными набок, будто пытаясь неумело прикрыть растущую лысину. Он почти никогда не смотрел собеседнику в глаза, блестящая кожа его постоянно была потной, а если не держал он пера или книги, то и дело потирал ладони.

Понадобись кому модель для портрета обычного городского чиновника, писаря из низов управленческой лестницы или помощника юриста, то Райя, с пальцами, испачканными в чернилах, со сморщенным от усилия лбом, подошел бы идеально. Интересно, сколько людей обманулись этой видимостью? Предводителем гильдии воров в таком месте, как Камана, не становятся, если под внешностью перепуганного чиновника не спрятана истинная сталь. Причем – покрытая ядом.

– Некоторое время назад, – перо даже не дрогнуло в своем танце по пергаменту, а потому Альтсину потребовалось немного времени, чтобы понять: они переходят к сути, – ты попросил меня о некоторой услуге.

Вор криво улыбнулся. Если Райя начинает с таких слов, значит, он попытается изменить условия договора. С одной стороны, это злило, с другой – обещало, что у него есть информация, которая важна для Альтсина. Иначе он не пытался бы поднять цену.

– Не об услуге, но о выполнении мелкой работенки, – поправил он вежливо. – За солидную плату.

– Двести оргов за такое… – перо нырнуло в чернильницу, убрало излишек и вернулось на пергамент, – это не слишком много.

– За эти деньги можно купить стадо коров, несколько хороших лошадей или бóльшую часть торгового судна.

– Правда? Не знал, что на континенте все так подешевело этим летом.

– Не все. Но я понял, порасспросив стражников караванов и купцов, выезжающих за стены, что это хорошая цена.

Райя кашлянул, закончил последнее предложение размашистым завитком, посыпал страницу мелким песком и – явно довольный – отложил перо. А потом послал вору робкую улыбку. Альтсин не дал себя обмануть ни извиняющемуся лицу, ни выражению искреннего беспокойства в глазах хозяина. Были они настолько же правдивы, как и поза загнанного писарчука, едва способного заработать на кусок хлеба.

– Эти расспросы, – пальцы Севера переплелись в нервном танце, – были дорогими. Сам понимаешь, ты не сообщил нам лишних подробностей. Какая-то Аонэль, скорее всего, ведьма, которая несколько лет назад покинула остров и поплыла на континент на поиски матери. Даже неизвестно, вернулась ли она. Теперь ей – где-то двадцать два или двадцать пять, ну и – что оказалось самым полезным – выглядит она как сеехийка.

Райя улыбнулся, дав понять, что это – шутка.

– Мои люди, – продолжил он, не дождавшись реакции, – искали хотя бы полслова, а это было не так просто. Поверь, куда легче найти беглецов или спрятанное сокровище. Как купцы, так и стражники караванов, о которых ты уже вспоминал, – просто банда занятых людишек, у них нет времени выслушивать местные истории, даже если сеехийцы решили бы такими поделиться.

Альтсин не изменил позы или выражения лица, но зевнул, прикрывая рот ладонью.

– Прости, вчера я служил Нашей Госпоже в порту. – Он сложил ладони, словно для молитвы, и чуть поклонился, извиняясь. – А когда мало спишь, начинаются проблемы с памятью, однако я готов поспорить, что в весточке, которую ты мне вчера прислал, писалось, будто у тебя для меня важные новости. И чтобы я готовил остаток денег. Должно быть, я плохо тебя понял.

– Ладно, ладно. У меня есть информация, которую ты ищешь.

– Тогда в чем проблема? Считаешь меня дураком? Толстому не понравится, что ты без причины пытаешься поднять цену.

Улыбка Райи исчезла, руки его замерли, а глаза утратили выражение легкого раскаяния. Наконец-то он стал похож на человека, к которому можно обратиться за помощью для решения своих проблем. Потому что кого-то с таким взглядом бессмысленно молить о милосердии.

– Толстый… хорошо, что ты о нем вспомнил. Я послал ему весточку о твоей скромной персоне. Он подтвердил, что знает тебя, приказал помогать в границах разумного, написал не доверять. Что ты на это скажешь?

Вор послал ему вежливую улыбку:

– Я бы тоже написал не доверять мне, что же в этом странного?

– Верно. А то, бывает, человек поддастся порыву сердца, просьбе женщины, слезам ребенка – и вдруг пытается дышать сквозь тугой пеньковый воротник. Но я о другом. Цетрон-бен-Горон, наш новый анвалар, написал еще, чтобы я передал тебе, что один ваш общий знакомый, чьи пальцы однажды ночью отрубили, зализал раны и вернул силы. И что Лига острит ножи. Все, какие только может найти.

Что ж, новости были важными. Лига Шапки уже однажды столкнулась с культом Владыки Битв и выиграла, хотя удачи там оказалось больше, чем можно бы подумать. К тому же в игру тогда вмешались силы, которых никто не ждал. Альтсин очень хотел бы знать, подозревает ли Цетрон о его участии в уничтожении всех Праведных, сопоставил ли он его внезапное исчезновение с резней на крышах и на речном моле. Но в этом случае Райя наверняка получил бы письмо не с загадочным предупреждением, а с конкретным приказом. Воспоминание о моле и реке вызвало в памяти и порождающую дрожь картинку девушки, и ее убийственного товарища. Эта парочка казалась осью, вокруг которой в тот миг вертелся весь мир. А он смотрел им в глаза и видел бездну…

А теперь? Цетрон пишет, что граф Терлеах вернул влияние и власть в Храме? А Лига идет на войну, еще бóльшую, чем та, что едва ее не уничтожила? И просит его вернуться?

«Нет, дружище. Пока этот сукин сын в моей голове – возвращаться мне нельзя».

Райя кашлянул снова, прервав его размышления и пробудив настороженность. Голос Севера теперь сделался другим: скользким, липким и холодным.

– Камана, – произнес мужчина, которого сейчас даже пьяный до полусмерти моряк не посчитал бы робким чиновником, – всегда была независимым городом. Мы уважаем Лигу и ее право управлять нашим братством, но в местных делах мы руководствуемся собственными обычаями.

Альтсин вдруг понял, откуда взялось прозвище Севера. Райя – незаметная рыбка, которая, лежа на дне, сливается с ним, и человек может невзначай на нее наступить. И тогда – хысть! – и ядовитый шип втыкается в ногу.

– Я слышал, – ответил вор, откидываясь поудобней и положив ладонь на колено, – что именно Лига выдвинула тебя на роль здешнего предводителя.

– Верно. Но это было при прошлом анваларе. Нет, – испещренные чернилами ладони поднялись в защитном жесте. – Не думай, что у меня есть какое-то чувство преданности к тому мертвому кабану. Я уважаю Цетрона за то, что он сделал, но Понкее-Лаа – далеко. А ты, дружище, кажешься мне потенциальным источником проблем.

– Я? Странник, ожидающий освящения Великой Матерью? Если ты полагаешь меня проблемой, то что делать с остальным орденом? Братьям стоит начинать бояться?

С нахмуренными бровями Север Райя выглядел человеком, страдающим от запора. Но Альтсин сомневался, решился бы хоть кто-то, посмотрев в тот момент в эти бледные, водянистые глаза, на ироническую усмешку.

– Странно, – голос предводителя воров сделался бархатным и гладким, словно шелковая гаррота, – я мог бы поклясться, что ты надо мной шутишь. Цетрон-бен-Горон написал также, чтобы я был с тобой внимателен. Что с тобой что-то не в порядке. Вспоминал, что вокруг тебя могут происходить странные дела. Подтверждаешь?

Они миг-другой мерились взглядами.

– Отчего же не подтвердить? Я храплю, когда сплю на правом боку, а когда наемся капусты – пускаю исключительно вонючие ветры, а порой, когда делаю тесто в монастырской кухне, напеваю себе под нос неприличные песенки. Для монаха это удивительно странное поведение, но приор пока что не решился на экзорцизмы.

Север потер руки и принялся внимательно разглядывать собственные ногти.

– Эти новости я получил где-то месяц назад. Корабли плывут на континент довольно долго, как тебе известно, но с того времени я приказал за тобой следить. Ты работаешь в монастыре, лазишь по городу и по Белому пляжу, разносишь суп и хлеб беднякам и рассказываешь о благотворительности миттарским морякам.

Они одновременно улыбнулись. Райя тоже родом из Понкее-Лаа, и нелюбовь к жителям Ар-Миттара была у него в крови. А поскольку бóльшая часть портовых нищих работала на него, вести о вчерашнем скоро станут рассказывать в любом закоулке.

– Анвалар не говорил ничего прямо, но в его письме было предупреждение. Он просил, если ты начнешь вести себя странно, облегчить твои мучения. Так он сказал. Облегчить мучения. Странно, тебе не кажется? И чтобы в этом случае я послал за тобой лучших людей. Проблема в том, что у меня нет причин так поступать, а я приказывал проверять тебя даже моим колдунам. Ты не используешь Силу, аспектированную или нет, не привлекаешь внимания никаких духов или демонов, не плюешься огнем, а ночью не превращаешься в прекрасную деву, чтобы танцевать голым в свете луны. А выпускаемые тобой ветры воняют не настолько, как ты хвалишься. Ты не кажешься кем-то важным или необычным. Вчера, если бы не присутствие того монастырского великана, тебя наверняка побили бы и ограбили. Правда, я могу приказать тебя убить и запросто убедить Цетрона, что это было необходимо, но мне кажется, приор монастыря тебя любит и наверняка поднял бы шум вокруг твоего исчезновения. А это сделало бы меня обычным убийцей. – Север перестал заинтересованно поглядывать на ногти и принялся открыто рассматривать Альтсина. – Возможно, самое странное в тебе – то, что ты так спокойно сидишь здесь, с лицом словно медитируешь о милости Владычицы. На этом стуле перебывало немало гостей, и большинство из них после моей речи заплевали бы меня, уверяя в собственной невиновности и в том, что они понятия не имеют, о чем тут речь.

– А ты бы мне поверил?

– Нет. Но было бы славно, если бы ты постарался меня убедить.

– Цетрон и я разошлись относительно пары проблем. Некогда я для него работал, потом откупился и отошел от дел, а наша последняя встреча не была приязненной.

– Но вы и не враги. – Райя приподнял бровь, что придало ему вид бледной каменной горгульи.

– Разумеется. В конце концов, я ведь до сих пор жив. Анвалар не уверен, не стану ли я действовать против него. Не попытаюсь ли влезть в его штаны, если понимаешь, о чем я. У меня нет таких амбиций, но Цетрон не сделался бы первой шапкой в Лиге, если бы не подозревал всех и каждого. – Ложь текла плавно, а одно слово тянуло за собой следующее, словно ряд идущих гуськом крыс. – Не все в городе довольны его властью, особенно тем, что вместо мира с Храмом Владыки Битв он прет к войне. Несколько человек обратились ко мне насчет этого, он узнал – так я и оказался в черном списке. Пришлось убегать. Возможно, он предполагал, что в Камане я стану искать союзников.

– А ты ищешь?

Вопрос был задан спокойным, равнодушным тоном, который мог означать что угодно.

– Я уже говорил, что нет. Я ищу одну племенную ведьму, которая у меня в долгу. Благодаря ей, возможно, мне удастся заработать немного деньжат и вернуться на континент с полным кошельком. Может, даже с несколькими кошельками.

– Значит, тебя привели сюда дела?

– Скорее, надежда на них. И на толику счастья. В Понкее-Лаа для меня нет места, потому… как бы это сказать? Жду, пока мне улыбнется Госпожа Удачи.

Взгляд Севера прилип к его лицу, словно кусочек подпорченной рыбы, брошенный уличным хулиганом.

– Цетрон и правда подозревает тебя беспочвенно?

– Правда-правда. – Альтсин истово закивал, как тот, чья совесть не до конца чиста. – Ну уж таков он. Будь он другим, протянул бы как анвалар лишь несколько дней. Полагаю, что со временем мы как-то, но придем к договоренности, но пока что я предпочитаю не мелькать у него перед глазами. Что на самом деле происходит на континенте?

– Информация стоит. – Север Райя удобней устроился в кресле, поджал губы и впервые стал выглядеть расслабленно. – И чем дальше – тем больше.

– А сплетни?

– Сплетни – даром. Что тебя интересует?

– Сплетни – нормально. Прежде чем возвращусь, бóльшая часть их станет историей.

– Хорошо. – Райя откинулся назад и сплел руки на животе. – Моряки рассказывают, что Храмом Меча в Понкее-Лаа теперь руководит какой-то дворянин, не то барон, не то граф. Какой-то… Тиреш…

Граф Терлеах. Хм. Стало быть, сплетни подтверждают информацию от Цетрона. Альтсин надеялся, что, потеряв Праведных, этот фанатичный сукин сын уже не восстанет. Но ему хватило всего нескольких месяцев.

– Бендорет Терлеах? С ним были проблемы, когда я уезжал из города, но Толстый говорил, что справится.

– Вроде бы он даже справился, но потом граф залил город золотом, получил помощь друзей из Совета и встал на ноги. Говорят, будто несколько монахов умерли при таинственных обстоятельствах или отправились в далекие паломничества, и теперь этот граф истинный владыка Храма. Что, вместо того чтобы подлизываться к дворянству, богатым купцам и старшине цехов, слуги Владыки Битв вербуют… хм… да, это правильное слово… вербуют верных среди бедноты. Мелких ремесленников, портовых рабочих, тружеников верфей, моряков и даже нищих, преступников и девок. Каждый, кто принимает благословение Храма и его знак, может рассчитывать на помощь, милостыню, теплую еду, койку в одном из приютов, устроенных монахами, место в храмовой школе для детей, помощь при болезни и всякое такое. Выглядит так, будто Храм Реагвира начал соревноваться с матриархистами в благотворительности.

Два слова выбились из этого словотока и зазвенели у него в голове, словно противотуманный гонг. Благословение и знак.

– Какой знак?

– Дурвон, знак Сломанного Меча. Татуируют его верным на левом предплечье. Примерно, – главарь воров расставил пальцы, – вот такой величины.

Звон переродился в грохот. Мерный, становящийся сильнее с каждым ударом сердца. Вор прищурился и с усилием улыбнулся:

– Люди позволяют, чтобы им делали нечто подобное?

– Татуировку? – пожал плечами Север. – Ее многие носят. Меч Владыки Битв якобы приносит удачу в битве, как ладони Матери хранят в болезни, а Песочные Часы Эйфры помогают при игре в кости. Такой знак – это пустяк, но притом позволяет наполнить пустое брюхо, согреться в ночи и вылечиться даром. Конечно же, вербуя людей среди бедняков, Храм вырывает их из-под власти Лиги. Естественно, если верить слухам.

Альтсин сообразил, что Райя внимательно к нему присматривается. Со странным выражением на лице.

– Слухи стоят не много, – откашлялся он и прохрипел: – А информация? Та, за которую я уже заплатил?

– Я нашел твою ведьму. Аонэль. Вернее – Аонэль Тамарэ из клана Вырхх племени гхамлаков. Несколько лет назад ее мать-колдунья исчезла при странных обстоятельствах, а потому, как говорят в племени, девушка взяла с собой несколько родственников и поплыла на континент. Якобы, когда вернулась, душа ее матери появилась в родовой усадьбе и повелела дочке стать своей наследницей. Рассказ этот подтвердили несколько человек, в том числе из племени сивхеров, а те испытывают к гхамлакам по-настоящему сеехийские чувства. Делают себе четки из зубов врагов, – добавил Север не пойми зачем.

– Что-то непохоже, будто у тебя были проблемы с тем, чтобы добыть информацию.

– Напротив. – Север поерзал на стуле, наклонился, упер локти в стол. Похоже, они переходили к делам. – Все это произошло несколько лет назад, а с того времени гхамлаки, сивхеры, оомны, к’вараси, шаваари и полдюжины прочих племен, занимающих северную часть острова, провели шесть больших и с пару дюжин малых войн. Можно было бы написать сто книг толщиной с эту вот, – он махнул в сторону томины на столе, – рассказами об их геройстве, отваге, ловкости и чести, как и о том, какой подлой, коварной, трусливой и лживой была вторая, третья и четвертая стороны. История какой-то там девки, поплывшей на континент искать собственную мать, не может и сравниться с рассказами о Гангоре из логгов, который собственными руками поймал, обезоружил и связал десятерых гхамлакских воинов, после чего вырвал у каждого из них по два передних зуба и отпустил на свободу, чтобы каждый кусок пищи напоминал им об их позоре.

– И как же ты ее нашел?

– Благодаря истории о парне, который поплыл со своей сестрой по крови в какой-то далекий город и украл там большой меч. В городе была башня высотой в сто человек, которая пылала ночью. Этот случайный рассказ оказался услышан в корчме от пьяного молодого воина. А на побережье есть лишь один город, в котором почитают Меч Владыки Битв и в котором стоит самый большой приморский маяк. А потом все пошло быстро. Один кувшин вина. Аонэль? Да, Аонэль. Второй кувшин. Она искала кого-то из своих? Искала мать. Третий кувшин. Вернулась в Амонерию? Да, она в…

Райя хищно улыбнулся:

– Остальные деньги. Сейчас.

Альтсин вынул пузатый кошель и молча смотрел, как лысеющий книжный червь высыпает монеты, пересчитывает их, проверяет каждую отдельно. Альтсин не чувствовал себя оскорбленным. Предводитель гильдии воров, который доверяет своим клиентам, не стоил бы и обрезанного медяка.

– Получается, ты получил информацию благодаря удаче? – спросил вор, пока Райя считал.

– Госпожа Судьбы помогает тем, кто сам себе помогает. Если бы я не разослал так много людей на поиски, тот молодой воин мог бы вернуться к себе и уже никогда не появиться в Камане. Но да, Слепая Девица показала мне пальцем. – Север улыбнулся зло, сгреб золотые монеты в кошель и добавил: – Хотя и не уверен, была ли она благосклонна и к тебе.

– Говори.

– Твоя Аонэль стала Черной Ведьмой гхамлаков в долине Дхавии. Она служит Древу Предназначения и является Голосом Оума. Ты никогда не доберешься до нее, даже в монашеской рясе.

Указал на дверь:

– Рад был работать с тобой, но мое время бесценно. Если захочешь найти еще кого-нибудь – ты знаешь, где меня искать.