Гэла Лир стояла возле двери, за которой ночевала Брона. До рассвета оставалось всего несколько часов, а ей еще только предстояло положить голову на подушку.

Замок Эрригал был лабиринтом новых и старых комнат, и сегодня вечером Гэла бродила по всем коридорам и валам, от самого глубокого погреба до самой высокой башенной платформы, избегая этой конфронтации, надеясь избавиться от ярости и расстройства. Но ничто не могло заглушить это. Она родилась в ярости и бешенстве. Это была ее кровь.

Задалась ли Далат вопросом почему? Заботилась или не заботилась? Любила ли Гэлу за свирепость или боялась ее?

Ее мать покончила с собой, полагая, что Гэла будет достаточно сильна без нее? Почему не было последнего сообщения или слова, которое она сказала, чтобы Гэла помнила остальную часть своей одинокой, звездами проклятой жизни?

Так много вопросов, самый главный из которых гудел и пульсировал в ней: почему, почему, почему?

Гэла постучала в дверь ведьмы.

– Брона, – потребовала она тихо и настойчиво.

Через мгновение послышалось шарканье, и дверь распахнулась. Брона была одета в свободный халат, но выглядела не сонной и с ясными глазами.

Гэла отпихнула ее и вошла.

– Почему она ничего не сказала мне? Почему она доверяла тебе, а не мне? Мне было шестнадцать!

– Гэла, – произнесла ведьма, но Гэла уже пронеслась мимо нее к тускло светящемуся очагу. Поверх тяжелой черной ткани были разложены все двадцать семь священных карт и россыпь костей и полированных камней.

– Скажи мне, – настаивала Гэла.

– Гэла, – отрезала Брона.

Непривычная к такому тону старшая дочь Лира свирепо посмотрела на нее, но вдруг увидела источник расстройства Броны.

Кайо изо всех сил пытался встать с кровати, голый, с повязкой на глазу. Он застонал, и Гэла почувствовала трепет гнева и вины. Она сжала зубы.

– Уйди, дядя, прежде чем я вспомню свои воззвания о твоем изгнании.

Брона подошла к нему, схватила рубашку и помогла надеть ее. За это время Гэла утихомирила свою горячую кровь. Кайо зашевелился и оперся на трость, которую Брона протянула ему, когда были надеты его сапоги.

– Будь осторожен, – пробормотала Брона.

– Постарайся отдохнуть, милая, – отозвался Кайо. Он осторожно двинулся к двери, но остановился перед Гэлой. – Первая дочь единственной дочери моей матери, твое будущее покоится на смерти сына Броны, так что не обращайся с ней плохо сегодня.

Гэла забыла об этом. Она моргнула и нахмурилась.

– А ты знал? О Далат?

– Я рассказала ему через год после ее смерти, – промолвила Брона, подталкивая Кайо плечом и оказываясь на линии огня Гэлы.

Кайо медленно ушел, ощупывая тростью путь в темном зале.

Оставшись наедине с ведьмой Белого леса, Гэла вдруг почувствовала беспокойство.

– Давай, садись. – Брона опустилась на корточки у очага, сложила все карты в стопку и медленно начала их перетасовывать.

– Нет, хочу почитать.

– Я знаю. Я задаю вопросы о своем сыне.

– Это не моя вина.

Брона взглянула на Гэлу из-под ресниц, а затем перевела взгляд на карты у нее на коленях.

– Не твоя. – Гэла плюхнулась на ковер у камина и скрестила ноги. Она наклонилась вперед, вглядываясь через мягкий оранжевый свет в Брону. – Бан Лис пришел к этому сам.

– Как и ты. Как ты думаешь, эти вещи разъединены?

– Я думаю, моя мать приложила руку к тому, чтобы сделать меня такой, какой я не знала себя до сегодняшнего вечера.

Ведьма кивнула и перевернула три карты: две из масти деревьев и одна – птиц. Гэла не могла их опознать.

– Ну? – спросила Гэла, когда Брона перевернула еще три карты, затем еще три, но молчала.

– Я думала, ты не хочешь читать.

Осклабясь, Гэла сказала:

– Я хочу знать, почему моя мать доверяла тебе, а не моим сестрам. Не мне.

– Она доверяла тебе, Гэла. Она доверила тебе защищать Риган и Элию и вырасти в сильную королеву.

– Она не попрощалась.

– В каком-то смысле, да.

Гэла поджала губы. Ее шея болела от тяжести волос, свернутых на вершине ее короны, и слоев глины. Она должна была смочить ее и размазать, как украшение, по щекам. Прижав руки к мягкой шерсти юбки, она осторожно спросила:

– Моя мать оставила мне сообщение? Она что-нибудь говорила обо мне?

– Она любила тебя, Гэла. Она сказала Кайо, что эта судьба была ее выбором и он должен это понять. Вы тоже должны это сделать.

К этому времени Брона разложила все двадцать семь карт поверх своей юбки в пять кругов, которые закручивались спиралью друг на друга так, что только верхний слой карт был полностью видимый. Ровное свечение углей отбрасывало свет на изображения корней, перьев, ярких звезд, брызг воды… и нескольких форм Луны… Брызги крови и новые бутоны цветов.

– Что ты будешь делать утром? – спросила Брона, кладя кости на землю, вместо того чтобы бросать их вразброс.

– Буду королем.

– Если мой сын выживет.

– Ты как будто сомневаешься. Больше веры, Брона Хартфар. Бан дикий и порочный, и, хотя это нелегко, но он может победить устойчивого, предсказуемого короля Аремории.

Брона резко встала, разбрасывая карты.

– Ты никогда не откажешься от короны.

Гэла тоже встала и спросила:

– Должна ли я?

– Ты заключила сделку.

– И я найду звездное пророчество, утверждающее, что только я могу править, иначе Иннис Лир падет. Что-то, что даже моя младшая сестра не сможет это опровергнуть. Разве не так делают короли на Иннис Лире? Кроме того, что еще можно сделать со мной? Убить меня? Думаю, нет. Остров нуждается во мне. Не волнуйся, Брона. Я буду править, а Элия сделает твоего сына счастливым. Оба на моей стороне, почему у них будет другой выбор?

Долго Брона изучала Гэлу, но королева-воин выдержала мерцающий взгляд ведьмы.

Затем Брона опустила глаза.

– Действительно, какой выбор? – пробормотала она, затем повернулась к узкому столу, прижатому к стене.

Гэла наблюдала, как Брона выбрала сложенные бумажные пакеты и закупоренный флакон, добавила щепотку содержимого и капли в две глиняные чаши. Она принесла их Гэле, обе – ей. Гэла принюхалась: сладко и мягко, с намеком на специи.

Ведьма принесла бутылку вина и налила в обе чаши. Взяла одну и подняла ее.

– Тогда за королеву Иннис Лира.

– Прошлую и будущую, – согласилась Гэла. Она выпила вино. Запах специй наполнил ее нос, сделав аромат сильным и ярким. – Отлично.

Ведьма мягко улыбнулась, слизывая каплю вина с края своей чаши.

– Мой собственный рецепт. Оно еще лучше теплое.

– У тебя нет грелки? Наша следующая чаша должна быть такой.

– Ты можешь поставить чашу на эти тлеющие угли: она достаточно крепкая, не треснет от жара.

Гэла выпила вино, потом налила еще и поставила чашку прямо внутрь темного камина, спрятав там, где угли могли бы быстрее ее нагреть.

Брона держала свою чашу между ладонями, примостившись на корточках. Они обе молчали, прислушиваясь к их общему дыханию, к нежному потрескиванию раскаленных докрасна углей. Интересно, делилась ли Брона таким вином с Далат. И она задалась вопросом, вспомнит ли она цвет рук своей матери, ведь она не унаследовала его.

– Гэла, ты вообще понимаешь, что твоя мать принесла себя в жертву? – спросила Брона нежно.

Когда Гэла начала говорить, ее охватило странное беспокойство, потому что слова звучали неохотно. За всю свою жизнь Гэла никогда не делала что-то с такой неохотой.

– Мы. Семья. Ее жизнь и… будущее…

– Далат изменила весь остров только с помощью маленького пузырька с ядом.

Что-то в голосе ведьмы зацепило сердце Гэлы, оно подпрыгнуло и забилось снова.

– Она – она… – Язык Гэлы стал тяжелым. Было очень поздно, и она очень хотела спать. Старшая из сестер медленно сморгнула.

– Это был поступок земного святого, – прошептала Брона. – Выбор, достойный поклонения. Этот остров никогда не забывал Далат, королеву из Тарии. Не забудет он и тебя.

– Нет… она… будет… – Гэла потерла лицо, вздохнула. Она была такой сонной. – Не…

Она накренилась к очагу, но Брона схватила ее, обняв руками королевские плечи, и Гэла прижалась к ней. Брона нежно помогла ей лечь, шепча тихо огню и ветру благословение для старшей дочери Далат.