Было жарко и влажно. Ни ветерка, затхлый воздух. Мы бродили по парку несколько часов.

Сверчков было не видно и не слышно. Ни одного. Ни терракотовых, ни механических, ни даже живых. Не было и раскрашенных клеток, описанных Дороти Спайсер. Может быть, мы не туда пришли? Или перепутали дату?

Как и было обещано, торговцев оказалось хоть отбавляй. Но они не торговали сверчками. Игрушки, еда, одежда, ремни, кепки, предметы домашнего обихода. Куча поддельных часов, но ни одного поддельного сверчка.

Тут были два длинных ряда лотков, тесно выстроившихся вдоль главной аллеи парка. Прямо посередине, привлекая самую большую толпу, стоял большой лоток с несчастными на вид животными в клетках: собаками, кошками, экзотическими птицами, – никаких диких, автохтонных или запрещенных животных.

Мы снова прошлись из конца в конец аллеи, а затем стали прочесывать парк более систематически на случай, если «движуха со сверчками» происходит где-то еще. Мы набрели на Fonte di Narciso [ «Источник Нарцисса» (ит.)], где Шелли (который в других произведениях называл насекомых своей родней) сочинил «Оду западному ветру», подивились загадочной, скрытой зарослями пирамиде (позднее мы выяснили, что это один из знаменитых ледников Кашине). Мы отыскали благотворительную ярмарку и красивый фасад XVIII века – здание сельскохозяйственного факультета, где недолгое время, прежде чем уйти в партизаны, проучился Итало Кальвино. И мы увидели позади рынка дорожные указатели Divieto di Transito per Festa del Grillo («На время праздника сверчков проезд воспрещен») – единственную примету того, что это и есть мероприятие, ради которого мы приехали в далекую Флоренцию.

Но, наверно, праздник где-то есть. Наверно, мы по какой-то причине его пропустили. И одновременно мы оба вспомнили туманный день двадцать с лишним лет назад, когда мы стояли на террасе перед церковью Сакре-Кер на Монмартре, озирали успокоительно-серую панораму Парижа и целых десять минут безуспешно пытались отыскать взглядом Эйфелеву башню, пока вдруг словно тучи раздвинулись – и самое заметное в городе сооружение появилось, возвышаясь над пейзажем в центре нашего поля зрения, и мы растерянно вопрошали, как мы могли ее не заметить. И тут, когда всплыло это воспоминание, мы неожиданно обнаружили, что мужчина, заведующий безупречно чистым общественным туалетом в середине Кашине, – бразилец из Форталезы, штат Сеара; что он прекрасный рассказчик, что он очень рад возможности поговорить по-португальски, что во Флоренцию он приехал тридцать лет назад с остановкой в Париже; и что, в отличие от Эйфелевой башни, festa del grillo сегодня не материализуется чудесным образом из эфира.

Итак, мы свели знакомство с сеу Эдинальдо из Форталезы, полным жизни и энергии; в нем чувствовалось лишь слабое влияние меланхоличности изгнанника. Не знаю, может быть, он и его жена жили в том же здании; факт тот, что они превратили его в дом из тропиков, самый красивый туалет, который вы только можете вообразить: занавески из бусин, побеленные стены, вырезанные из журналов фотографии птиц и пейзажей, а полы так отполированы, что можно было танцевать со своим отражением, как с партнером. У сеу Эдинальдо есть родня в Рио и Сан-Паулу, но возвращаться слишком поздно. О, saudades, тоска, отсутствие.

Сверчки? Несколько лет назад закон изменили, запретили торговать на festa живыми сверчками, сказал он. И с тех пор это уже не festa del grillo. Раньше это был совершенно особый день, собирались десятки тысяч человек, взрослые, дети, заполняли весь парк. А теперь… Он указал рукой на рынок и почти безлюдные лужайки. И всё же, продолжал он, увидев, что мы поникли, если вам повезет, если вы тщательно пороетесь на лотках, вам попадется маленькое насекомое на батарейках, которыми торгуют в последние годы. А может быть, вам попадется клетка; правда, клеток я давненько не видел, добавил он.

И тогда мы снова посмотрели товары и на сей раз увидели футболку с пчелой, и несколько раскрашенных глиняных божьих коровок, и стеклянную (или цирконовую) брошку в виде бабочки, и пластмассовых китайских певчих птиц в зеленых с золотом клетках (на секунду нам показалось, что в клетках сверчки), и один столик с куклами-блондинками и несколькими тамагочи – очаровательными виртуальными питомцами, которые стали настоящим феноменом в Японии в конце девяностых, а в тот момент, на этом столике, выглядели совершенно уместно – как реинкарнации grillo parlante, воскресшие из мертвых, как и сам этот сверчок, воскресающий без объяснений в финале шедевра Коллоди.

Почему это идеальная реинкарнация? Потому что, взаимодействуя с тамагочи (как уверяли его любители), дети могут научиться заботиться о других существах, понимать потребности существ, которые на них не похожи, в раннем возрасте познакомиться с темой смерти и бренностью жизни, узнать на практике взаимосвязанность, радости и печали жизни. И казалось, это счастливое совпадение, что мы видим их здесь, на новом festa del grillo, потому что аргументы в пользу тамагочи полностью совпадают с аргументами в пользу сверчков, высказываемыми их почитателями, – точнее, теми почитателями сверчков, которые любят окружать себя сверчками, которым нравится иметь сверчка в качестве друга и с ним разговаривать, слушать его, играть с ним, кормить его, делить с ним свой кров на лето, пока длится его жизнь. Эти аргументы они применяли против тех, других почитателей сверчков, которые твердо намерены спасти сверчков от подобной собственнической любви, от заточения и несвободы, которые дарит такая любовь, которые считают себя бескорыстными влюбленными, чистыми влюбленными, теми, кто может любить, ничего не требуя взамен, чьим гимном вполне могла бы стать песня Стинга «If You Love Somebody Set Them Free».

Но битва завершилась, по крайней мере на данный момент. В день Вознесения в Парко делле Кашине больше не было сверчков, и больше не было тесного взаимодействия со сверчками, которое стало бы основой нравственного воспитания и будущей ностальгии. Были только тамагочи. И, похоже, их всё равно никто не покупал.