Книга: Инсектопедия
Назад: Extermination Истребление
Дальше: 2

Y
Тоска
Yearnings

1

Мицуя Кавасаки торгует живыми жуками через интернет. Мой друг Сихо Сацука нашел его сайт и, зная, что это привлечет мое внимание, прислал мне ссылку. Спустя несколько недель я был уже в предместьях Вакаямы, неподалеку от Осаки, и вместе с моим другом Си-Джеем Сузуки сидел в гостиной Кавасаки, полной насекомых, и вел беседу об окувагата – японских жуках-оленях, которыми он торгует.

 

 

Мицуя Кавасаки недавно уволился с работы (он был рентгенологом в больнице), но жуки-олени – это не ради денег, говорит он нам. Он открывает несколько банок и объясняет нам, что занимается этим чисто из любви. Свой сайт он заполняет собственными стихами. Стихи разные: глупые и прелестные, а некоторые – резко-желчные, даже сердитые. По большей части это меланхоличные элегии, где разочарованность мужчины среднего возраста противопоставляется наивной открытости юноши. («Он смотрит на небо, и синева остается в его глазах. / Глаза ребенка – точно стеклянные шары, правдиво отражающие мир. / В глазах взрослого погас огонек, / Его глаза мутны, словно затхлые пруды».)
Кавасаки говорит нам, что его миссия – в том, чтобы исцелять семью. Он хочет, чтобы мужчины раскрыли миру свое сердце и сблизились со своими сыновьями. Отцы сделались холодными людьми, их сердца ожесточились и иссохли. Они ведут жизнь, которая их омертвляет. Они совершенно не интересуются своими детьми. Не чувствуют никаких семейных уз. Кавасаки предлагает на сайте взять жуков-оленей бесплатно напрокат. Возможно, друзья-насекомые сблизят семью. Он вспоминает, какую нежность чувствовал, когда мальчиком ловил жуков в горах вокруг Вакаямы. «Я хочу дать пищу их сердцам», – говорит он.
В интернете Мицуя Кавасаки называет себя Kuwachan – ласковым прозвищем, которое родители могли бы дать маленькому любителю насекомых. Kuwa – от kuwagata (жук-олень), – chan (-тан) – распространенный уменьшительный суффикс.
Сверху на домашней странице – яркий рисунок, изображение мальчика с полным комплектом приспособлений для отлова насекомых. Это и есть Куватан, каким он себя помнит в семидесятые годы: белая панамка, туристические ботинки, фляжка с водой, на шее висит контейнер для сбора насекомых, сачок в его руке – словно флаг на ветру, древко сачка воткнуто в землю.
Куватан стоит высоко на холме, спиной к зрителю, подняв лицо к небесной синеве, широко раскинув руки – обнимая мир и все его богатые возможности.

 

 

Незадолго до этого визита мы с Си-Джеем провели один день в Хаконе – на популярном санаторном курорте в окрестностях Токио. Мы навестили Такеси Ёро – специалиста по нейроанатомии, публициста, автора бестселлеров и коллекционера насекомых. Подобно Куватану, Такеси гостеприимно принял нас в своем доме и занял беседами на самые разные темы. Такеси сильно за шестьдесят, но он с ребяческой энергией гоняется за насекомыми, расширяет свою колоссальную коллекцию в экспедициях в Бутан, охотясь на долгоносиков, а также на более экстравагантных жуков-слонов. Когда мы с Си-Джеем переступили порог его дома, он рассматривал набор темно-оранжевых пенисов – органы типичных экземпляров, одолженные в лондонском Музее естествознания; используя свои сверхсовременные микроскопы и мониторы, Такеси выделял морфологические различия между разными видами; эта картина впервые заставила меня задуматься об ограниченности человеческой анатомии в данном контексте.
Как и Куватан, Такеси с детства любит насекомых. Как и Куватан, он сказал нам, что они на него глубоко повлияли. После стольких лет собирательства у него теперь «глаза муси» – глаза жука, он смотрит на всё в природе с точки зрения насекомого. Каждое дерево – отдельный мир, каждый лист уникален.
Насекомые научили его тому, что собирательные существительные типа «насекомые», «деревья», «листья», а особенно «природа» губят в нас восприимчивость к деталям. Они склоняют нас к насилию – как к концептуальному, так и к физическому. «А, насекомое», – говорим мы, видя только категорию, а не само существо.

 

 

Вскоре после возвращения в Токио Си-Джей и я наткнулись на эту фотографию – свидетельство того, что Такеси, как и Куватан, когда-то был «маленьким любителем насекомых» – конту-сонен. Вот он, справа, решительно отправляется в горы Камакура; снимок сделан вскоре после окончания Второй мировой войны, во времена разрухи и голода, но всё же это были времена отроческих изысканий и свободы.
Мы побывали у Такеси в его недавно построенном доме, куда он выезжает на выходные, – причудливой постройке наподобие амбара, которую спроектировал «архитектор-сюрреалист» Терунобу Фудзимори; этот дом с узкой лужайкой, растущей на коньке крыши, ассоциируется с «Энн из „Зеленых Мезонинов“» и с мультсериалом «Джетсоны». Дом напомнил нам о тех безумных постройках, которых полно в эпических анимационных фильмах Хаяо Миядзаки («Унесенные призраками», «Ходячий замок Хоула» и т. п.), – зданиях, наполняющих замысловатую вселенную, которая существует невесть где и невесть когда, но почему-то сразу кажется знакомой.
Совпадение неслучайно. Оказалось, что Ёро и Хаяо Миядзаки – близкие друзья, и мало того, Миядзаки тоже питает страсть к насекомым с детства, когда он также был конту-соненом. Более того, Миядзаки, насколько я понял, тоже охотно сотрудничает с архитекторами-авангардистами. Вместе с художником и архитектором Сюсаку Аракавой он начертил планы утопического города с домами, довольно похожими на то здание в Хаконэ, где Ёро хранит своих насекомых. Их проект – характерный для хиппи подход к социальной инженерии, за которым во многом стоят те же страхи перед отчужденностью в обществе и та же тоска по общности, которые испытывает Куватан. В их город могут сбежать дети от того, что все эти люди считают глубокой отчужденностью японского общества с его переизбытком медийных развлечений; в этом городе дети смогут заново открыть для себя «золотое детство» с играми, экспериментами и исследованиями природы; здесь дети (и взрослые тоже) смогут научиться (заново) видеть, чувствовать и развивать свои органы чувств [494].
Кавасаки, Ёро и Миядзаки – лишь первые из множества «маленьких любителей насекомых», которые повстречались мне и Си-Джею в Японии. Казалось, на нашем пути всюду попадались конту-сонены – большие и маленькие. Одного, знаменитого, мы повстречали в Такарадзуке, где работает известная женская театральная труппа со своими звездами и своим массовым кругом верных поклонниц. Мы не смогли достать билеты на спектакль, но ничего, ведь мы приехали ради другой достопримечательности – Музея манги Осаму Тэдзуки, идеального маленького музея, посвященного жизни и творчеству общепризнанного «бога Манги» (и новатора аниме), умершего в 1989 году.
Если Миядзаки – нынешняя суперзвезда аниме, то Тэдзука был гениальным художником, который воспользовался кинематографическими техниками повествования, чтобы преобразить печатное слово, и создал головокружительно-кинетический формат комиксов, где есть место любой возможной теме и эмоции. Он тоже был страстным собирателем насекомых – настолько страстным, что нарек свою первую компанию Mushi Productions, включил в свою подпись очаровательную версию иероглифа «муси» (mushi), а свои сюжеты населил людьми-бабочками, эротичными мотыльками, роботами-жуками и беспредельно разнообразными метаморфозами и рождениями заново. И действительно, в видеоролике музея Тэдзука запечатлен в полной амуниции маленького любителя насекомых, готового к приключениям; таков ранний прообраз Астробоя [в японском оригинале героя зовут «Могучий Атом». – Ред.] – супергероя-андроида, который доныне остается одним из самых коммерчески успешных творений Тэдзуки (кстати – так уж устроено это замысловатое, многоавторское творчество – сам Тэдзука вспоминал, что Астробой вдохновлен диснеевским Сверчком Джимини, другим видом человеконасекомого).

 

 

«Это была космическая станция, тайные джунгли, которые предстояло открыть исследователям», – гласит текст Тэдзуки; фоном идут мелодичные звуки клавесина и щебет птиц и сверчков. Это была «бесконечность, где воображение не знает границ». Небо – лазурного цвета мечты; мальчики – цвета сепии. Изображения плыли по экрану, а Си-Джей переводил:
«В детстве я подвергался травле и оказался в буре войны. Я не могу утверждать, будто всё было замечательно, я не хочу жить прошлым. Но теперь, оглядываясь назад, я благодарю судьбу за то, что был окружен природой. Мои впечатления от вольных скитаний по горам и лугам, среди рек, от коллекционирования насекомых, которое меня так занимало, – это незабываемые воспоминания, это чувство ностальгии, которое стало неотъемлемой частью моего тела и моей души».
Тэдзука не желает жить прошлым, но и не отказывается от этой тоски, от светлой, доставляющей удовольствие печали, которая подпитывается невозможностью уничтожить расстояние между «тогдашним я» и «сегодняшним я». Это вакуум, который легко воспроизвести, – так же легко, как лазурное небо и двух мальчиков цвета сепии. Это вакуум, который легко заполнить – если не жуками кувагата, выписанными по почте, то однодневной вылазкой для отлова муси.
Мы с Си-Джеем загораживаем глаза от солнца, когда выходим из музея насекомых в парке Миноо – том же самом парке, где конту-сонен Тэдзука впервые отправился ловить насекомых со своими друзьями цвета сепии. Здесь, со всех сторон, под самым синим на свете небом, находятся живые семьи – они здесь и сейчас, отцы и сыновья (а иногда – матери и девочки, хотя они редко фигурируют в воспоминаниях или ностальгической тоске конту-соненов). Вот они на ярком солнцепеке, конту-сонены в полной амуниции, рассредоточились вдоль мелкой речки, ищут насекомых: водомерок, гребляков, а заодно крабов, серьезные, но довольные, балансируют на камнях, мочат ступни в прохладной воде, плещутся, опустошают сачки, показывают взрослым то, что нашли (а нашли они немного, лето только начинается).

 

 

Дети собирают образцы для своих летних школьных проектов, а отцы готовы прийти им на помощь; отцы тоже в шортах и панамках, тоже с сачками и ведерками за две тысячи йен (двадцать долларов США). В цену включен сеанс в лаборатории, где всё, что они нашли, они могут наколоть на булавку, идентифицировать по полноцветному дзукану и превратить в образец. Это солнечный день для кадзоку сервис (обслуживания семей). День для осуществления того, что обещают стихи Куватана, день, когда мальчики изловят в свои сачки воспоминания, остающиеся на всю жизнь, а мужчины снова научатся, каково быть отцами, когда заново почувствуют, каково быть сыновьями.

 

 

Кстати, об отцах и сыновьях: вот еще один маленький любитель насекомых. Он стоит, держа надувного жука-носорога, которого отец только что купил ему на летнем празднике. Они возвращаются домой, стоят поздно вечером у станции метро «Минова» на северо-востоке Токио: мальчик и его отец в свете фонарей, они остановились поболтать с незнакомцем и сфотографироваться.
Никакой мистики – просто на длинной выдержке фотоаппарат дрожит. Но кажется, будто мальчик присутствует едва-едва. Этот маленький мальчик с гигантским кабутомуси. Он тает в свете фонарей, уже недостижимый, уже объект желания, тоски и сожалений.
Назад: Extermination Истребление
Дальше: 2