Прислушайтесь. Их слышно громко и четко. Этот писклявый щебет – короеды пиньона. У самки есть маленький твердый гребень (pars stridens) на затылке, которым она трет об скребок (plectrum), находящийся под передним краем ее первого грудного сегмента. Самец тоже издает звуки, но каким способом, никто в точности не знает.

У короедов есть широкий набор органов для звукоизвлечения. И применение этого шума тоже самое широкое. Будем считать Scolytidae общественными насекомыми. Не такими, конечно, как общественные насекомые, именуемые эусоциальными, – например, медоносные пчелы с замысловатыми гнездами и четким разделением труда. Это общественные насекомые в более расплывчатом смысле: они живут группами; координируют массовые нашествия на деревья-добычу; размещаются с интервалами, чтобы не поселяться слишком скученно; некоторые ведут коллективный образ жизни в своих гнездах. Столь сложное скоординированное поведение предполагает коммуникацию.

Исследования взаимодействий среди короедов сосредоточены в основном на химических сигналах; звук считался чем-то вспомогательным [461]. Симптоматично, что пока не опубликовано ни одной работы о том, как короеды слышат и какие органы слуха у них имеются [462].

Но что, если – как предполагают Данн и Кратчфилд – короеды выбирают уязвимые деревья не только по «феромонам скопления» самцов-первопроходцев и по кайромонам, выделяемым с живицей раненых деревьев, но и по биоакустическим приметам (например, по внутренним взрывам газовых пузырей во время кавитации)? Можем ли мы предварительно предположить, что короеды (как и многие дневные и ночные бабочки, богомолы, сверчки, кузнечики, мухи и Neuroptera) тоже слышат в ультразвуковом диапазоне? На эту мысль наводит роскошный ультразвуковой мир внутри пиньона, который, как и недавние исследования, указывает, что слух у насекомых распространен намного шире, чем считалось прежде [463].

И действительно, после того как вы проводите какое-то время внутри пиньона среди животных, подладившись по масштабу к их миру, кажется всё менее ясным, почему биоакустика короедов исследуется так мало, и не верится, что звуки внутри дерева, явно имеющие характер взаимодействия, случайны. Изучая звуковой пейзаж пиньона, Данн и Кратчфилд обнаруживают: «Очень многообразный ряд звуковых сигналов остается и после того, как состоялись все предполагаемые поведенческие действия: выбор дерева-хозяина, координация атаки, ухаживания, соперничество за территорию и вытачивание брачных спален. В полностью колонизированных деревьях стрекотание, щебет и щелчки могут продолжаться непрерывно по несколько дней и несколько недель, спустя долгое время после того, как почти все вышеперечисленные действия, вероятно, пришли к своему завершению». Что это значит? Данн и Кратчфилд делают осторожный, но важный вывод:

«Наблюдения наводят на мысль, что эти насекомые социально организованы более изощренно, чем предполагалось прежде, и что структура их организации требует постоянной коммуникации посредством звуков и вибрации субстрата» [464].

Недавние исследования Реджинальда Кокрофта и его соавторов из университета штата Миссури в городе Колумбия ставят еще один вопрос. Кокрофт продемонстрировал, что низкочастотные звуки и ультразвуки, передающиеся по воздуху (то, что записал Дэвид Данн), – на самом деле лишь один из элементов звукового мира насекомого. Похоже, гигантское множество насекомых, живущих на растениях, общаются между собой и с помощью неакустических вибраций своего живого субстрата. «Виды, чувствительные к вибрациям, – пишут Кокрофт и Рафаэль Родригес, – могут не только отслеживать вибрации, чтобы заметить хищников или добычу, но также вызывают вибрации структур, чтобы общаться с другими особями». Заставляя вибрировать листья, стебли и корни растений, насекомые рассылают осмысленные сигналы на большие расстояния (в случае веснянок – на дистанцию до восьми метров). Не скованные физическими ограничениями коммуникации по воздуху, они могут сдерживать хищников, продуцируя низкочастотные сигналы, которые имитируют звуки гораздо более крупных животных. Некоторые – например, муравьи-листорезы – вызывают вибрации, чтобы созвать товарищей к источнику ценной пищи. Другие – к примеру, личинки щитоносок – обмениваются вибрационными сигналами, чтобы скоординировать формирование оборонительных отрядов. Третьи (в том числе горбатки, которых в Америке называют боярышниковыми жуками) генерируют коллективные сигналы бедствия, дабы позвать матерей, когда оказываются в опасности. И излишне упоминать, что хищники подслушивают вибрации, дабы обнаружить свою добычу (эта практика объясняет «виброзащиту» – тот факт, что некоторые насекомые «движутся так медленно и генерируют так мало вибраций субстрата, что могут пройти мимо паука, не спровоцировав атаку»). Разнообразие вибрационных сигнальных аппаратов и сигналов – это «нечто фантастическое» [465].

Давайте по-новому вообразим ландшафт звукового пейзажа. Давайте начнем со всей этой бурной, шумной музыкальной энергии и раскроем наши органы чувств еще шире. И давайте предположим, что существует не только мультимодальность, но и кросс-модальность, что, как и наши органы чувств, органы чувств насекомых имеют смысл в совокупности, а не в изоляции.

Да, мир насекомых – это шумный мир, постоянное акустическое жужжание: барабанный бой, пощелкивание, попискивание, щебет.

Да, это также вибрирующий мир, такой чувствительный, что даже легкий ветерок может его нарушить, а ливень – заставить умолкнуть или заглушить.

Да, это и химический мир: безостановочный, невероятно замысловатый, безумно изобретательный молекулярный лабиринт аттрактантов, репеллентов, снадобий, ядов и маскировки.

И да, как все мы знаем по медоносным пчелам фон Фриша, это мир непосредственной физической интимности: прикосновений, ощупывания и обмена веществами, а также мир визуальных подсказок.

Это мир интенсивных взаимодействий, ландшафт, в котором связываются и общаются животные одного вида и разных видов.

Слушайте. Можете его расслышать? Благодаря звуковому пейзажу мы робко входим в более широкий, более обильный мир.