Былина о Дюке в середине XIX века была одной из самых распространенных русских былин. Если мы возьмем первый качественный сборник русских былин, это сборник «Песни, собранные Рыбниковым», то там эта былина встречается пятнадцать раз, составляя примерно семь процентов от объема сборника. Уже в конце XIX века популярность этой былины пошла на спад. И когда спустя несколько десятилетий по следам Рыбникова проехал другой ученый – Гильфердинг, то он уже записал не два, а три тома былин, где былина о Дюке тоже встречается пятнадцать раз, но составляет уже гораздо меньший процент от общего количества. В начале XX века двухтомник Астаховой имеет семь записей былины о Дюке, из них пять – это просто обрывки, полных записей всего две, к тому же одна с перевранным финалом. По сути, одна качественная запись. При этом былина огромна. В среднем русская былина – это двести – триста стихов. Былина о Дюке, если это вариант не очень полный, то это стихов четыреста. Если это нормальный полный вариант, то это порядка шестисот стихов. Если сказитель ее хорошо знает, любит и поет весьма подробно, то былина достигает восьмисот стихов. Исключительного объема произведение.

Начинается она с того, что молодой боярин Дюк Степанович выезжает из своего города, который называется «Индея богатая», «Волынь – красный Галич», «Корела упрямая», «Сорочина широкая». Причем эти названия даны не по разным вариантам былины, а они идут в тексте каждой былины подряд. Я сейчас привела максимальный набор вариантов, их пять, но обычно используют четыре, реже три. Я подчеркиваю, что всё это не страна Дюка, это его город. Дальше в тексте будет дано достаточно подробное описание этого города, где всё из золота и серебра, крыши горят на солнце, потому что они крыты чистым золотом, подворотенки «рыбий зуб», то есть отделаны моржовым клыком, и тому подобное. Словом, вот такое чудесное место, но не страна счастья, а некий такой золотой град. Когда я была студенткой и писала о былине, то я по студенческой наивности полагала, что русский человек весьма слабо представлял себе географию, поэтому некие удаленные названия сваливал в одну кучу, и получился город с таким огромным, громоздким названием. Позже я поняла, что русский человек гораздо мудрее, чем нам кажется, и названия подобраны не случайно. Они кажутся абсолютно произвольными, если смотреть на них так, как мы привыкли смотреть на мир, а у нас, у современного цивилизованного человека, взгляд на мир внешний, то есть мы смотрим на Землю из космоса, как бы на глобус, и с точки зрения глобуса названия городов бессистемны. Для человека любой традиционной культуры естественно помещать себя, свой социум, свой народ в центр мира. И соответственно, точка зрения на мироздание у человека традиционной культуры внутренняя. Что есть центр мира для русских былин? Понятное дело – Киев. Если мы мысленно оглядим эту замечательную Дюкову страну, поместив себя в Киев, то тогда получается очень красивая и очень логичная концепция. Волынь и Галич находятся от Киева на западе, «Корела упрямая» находится на севере, Сорочина (от слова «сарацины», то есть земли, населенные неверными, погаными) находится на юге, и, наконец, Индия – это восток. То есть мир Дюка находится по отношению к Киеву в прямом смысле на все четыре стороны. При этом, как уже было сказано, это не страна, это город. И здесь мы сталкиваемся с тем, о чём мы говорили на самой первой лекции, – тождество центра и границы, только в данном случае речь идет о центре и границе не мира людей, а иного мира. То есть здесь мы имеем совершенно потрясающую картину, когда то, что является центром иного мира, а позже вы убедитесь в том, что город Дюка – это действительно сердце иного мира, так вот это одновременно является границей мира людей. Если мы мысленно поставим эти четыре точки по разные стороны от Киева, то мы получим ту самую периферию, окружность, о которой шла речь на первой лекции. Чтобы разобраться с мифологическим миром такой былины, нужно обладать знаниями геометрии уровня 10-го класса. Между тем это спокойно происходит в сознании русского мужика, который и складывал эти самые былины. Итак, Дюк выезжает из своего замечательного города, который мы в дальнейшем для краткости будем звать Индеей богатой. Он выезжает на охоту. Во время охоты он расстреливает три стрелы, которыми никого не убивает. Подчеркивается, что он за время охоты не подстрелил даже самой малой птицы. И вот эти три стрелы он выпустил, и позже он очень сокрушается, что их потерял. Впрочем, всё не так страшно, потому что они оперены перьями не того орла, что во чистом поле, а того орла, что на синем море. Сидит орел на камене, на камене на Латыре, тот орел сворохнется, сине морюшко сколеблется, а в деревнях петухи воспоют. Цитирую по сборнику Рыбникова, если ничего не путаю, номер 67. Весьма своеобразная птичка. Где нам подобное встречалось? У скандинавов в «Старшей Эдде». Хресвельг сидит у края небес в обличье орла, крылами своими он ветер вздымает над всеми народами. У скандинавов, как мы знаем, мир не очень уютный. Хресвельг тоже милая птичка, под крыльями трупы и так далее. Но факт есть факт – на краю мироздания, на краю моря и неба находится исполинская птица, в данном случае, у скандинавов, насылающая бури. Русский орел значительно более мирное существо, вот свет рассылает, потому что петухи начинают петь при предчувствии и появлении солнца. Нам аналогичные птицы встречаются в русских духовных стихах, иногда встречаются в индийских текстах, то есть этот орел (иногда их два, но, как правило, один), находящийся у края мироздания и посылающий в мир людей что-нибудь хорошее или не очень, смотря какой орел, смотря какой народ. Это универсальный образ. Итак, стрелы, оперенные перьями этого орла, светятся в темноте, Дюк легко находит эти стрелы, и тогда становится понятно, почему же во время своей охоты он никого не убил. Потому что он рассылает солнечный свет по миру. Как вам такая степень архаики? Жили бы мы в XIX веке, сразу провозгласили бы Дюка каким-нибудь языческим божеством. Но понятно, что никакое это не языческое божество, это образ, и, как мы увидим в дальнейшем, образ очень поздний. Вообще, я в какой-то момент стала называть былину о Дюке первым русским романом фэнтези. Сейчас убедитесь.

После столь интересной охоты, которая, по сути, является очень хорошим мифологическим зачином былины и сразу настраивает нас на определенный лад, то есть слушатель сразу настроен на то, что сейчас перед нами будут разворачиваться события высокой степени мифологичности и, с другой стороны, события мирные, ведь Дюк в своем самом первом эпизоде никого не убивает, и вот дальше эта тема – сочетание чудес, богатства и мирности – будет развиваться ярче и эффектнее.

Итак, после столь интересной охоты Дюк отправляется к своей матушке. Просит ее, чтобы та позволила ему поехать в Киев. Матушка противится, она говорит, что ничего хорошего Дюка в Киеве не ждет. И всячески советует ему там не хвастаться своей бедностью. В том, какая бедность у Дюка, мы скоро убедимся. Я уже говорила, что такое Индея богатая, что это за место. Тем не менее Дюк настроен ехать, и матушка ему ехать позволяет. Замечу, что маршрут из иного мира в мир людей нам еще будет встречаться в русских былинах, и это достаточно архаичный мотив, который, впрочем, здесь является результатом вторичной мифологизации. То есть когда общество снова возвращается к мифологическим мотивам, которые уже служат роли ни в коем случае не религиозной, а художественной и отчасти развлекательной. Дюк на своем прекрасном коне едет в Киев, и ему нужно преодолеть заставы. Со всеми этими заставами наш герой поступает очень простым образом – у него такой замечательный конь, что он просто-напросто от всех этих застав удирает. Дюк ни с кем никогда принципиально не вступает в бой. Будь то мифологическое существо, будь то человек, будь то кто угодно. Итак, что же это за заставы? В разных вариантах былины их список разный, вообще застав три, что неудивительно, причем если в число застав попадает Илья Муромец, то для одних сказителей он и будет третьей заставой, а для других этого не будет, то есть Илья Муромец станет четвертой заставой, но тогда он не считается. Заставы могут быть самые разные, но они имеют жесткую последовательность. Я сейчас их перечислю, но не так, как они даны в конкретных былинных текстах, а дам сводный вариант всех возможных типов застав, жестко сохраняя их последовательность.

Это могут быть, во-первых, горы толкучие. Во-вторых, змеи шипучие. В-третьих, птицы клевучие, Далее, звери рыскучие. И наконец, змеи шипучие или, как вариант, змеи ползучие. Удивляет, почему в списке могут быть змеи два раза. Разумеется, что у конкретных сказителей змей два раза не будет, будут либо одни, либо другие. Змеи располагаются или после зверей, что, в общем, логично, или же змеи располагаются до птиц. Начнем с толкучих гор. Между этими сталкивающимися горами Дюк на своем чудесном коне просто проскакивает. Ничего больше здесь Дюку не грозит. Что это за такие толкучие горы? Образы сталкивающихся скал нам достаточно хорошо известны – в греческой мифологии Симплегады, мимо которых проскакивает Арго. Но здесь это что-то другое. Что стоит за образом греческих Симплегад? Понятное дело, что это чрезвычайно узкий пролив, который грозит кораблям гибелью. Откуда узкий пролив для русского человека?! Здесь равнины. Но тем не менее и на равнине, если хорошо поискать, можно найти аналог сталкивающихся гор – для этого нужно поднять голову вверх, и, естественно, мы получим тучи. И тогда толкучие горы – это именно сталкивающиеся тучи. И тогда понятно, откуда берутся те самые змеи, которые идут фактически выше птиц. Это, совершенно очевидно, молнии. И в таком случае мы получаем потрясающую по красоте картину – Дюк на своем коне определенно скачет сверху вниз. С неба на землю. И после последней заставы – змеи, которые уже обычные земные пресмыкающиеся и вполне могут быть названы ползучими, – и уже после этих земных змей может быть следующая застава: Илья Муромец.

После мягкой посадки начинаются взаимоотношения с земными героями. Илья Муромец в подавляющем большинстве былин находится на заставе. И он там весьма гостеприимно… спит. Он дает возможность Дюку войти в мир людей, пересечь границу миров. Это очень распространенный в мифологии мотив «сон у брода или моста», когда сон на магической границе фактически становится средством открытия врат потустороннего мира. Подобное встречается и в сказках, и в эпосе многократно, это огромная отдельная тема. Былина о Дюке – прекрасный пример среди прочих.

Итак, Дюк видит шатер, видит спящего богатыря и понимает, что это Илья Муромец. Дюк думает: я поставлю рядом с его конем своего коня и, если кони будут мирно есть зерно, «пойду в шатер – не тронет богатырь», а если кони будут драться, то Дюк не решится заходить в шатер и поедет восвояси. Заметим, что Дюк всячески пытается решить дело миром. Он ставит коня рядом с конем Ильи, кони мирно едят зерно, Дюк входит в шатер, Илья просыпается, радостно приветствует Дюка и с присущей Муромцу честностью говорит: когда тебя в Киеве будут обижать, присылай мне весточку, я буду тебя защищать. Заметим, что для Ильи Муромца, большого специалиста по киевскому гостеприимству, нет никаких сомнений в том, что Дюка в Киеве будут обижать. Никаких «если», одно категорическое «когда». И никак иначе.

Дюк приезжает в Киев и видит его состояние. Над воротами одна местная икона, на улице грязно, мосточки, то есть тротуары, которые были в древних русских городах, подгнившие и тому подобное. Дюк очень переживает, потому что, идя по Киеву, замарал свое цветное платье. Входит в палаты, видит женщину, по его понятиям скромно одетую, он ей говорит: «Здравствуй, портомойница». Она оскорбляется: «Как ты, невежа, посмел называть меня, княгиню Апраксию!» Иногда там же, в палатах, находится князь Владимир. Но гораздо интереснее те варианты, когда Владимира в палатах не случилось. А где же находится в этот момент Владимир? А он находится в церкви. А что он там делает? Если вы думаете, что он там молится, то вы сильно недооцениваете условия древнерусского быта. Что такое церковь для жителя Древней Руси, особенно для жительницы? Это единственное место, куда знатная женщина могла вообще выйти. В лучшем случае ее сначала отец, а потом муж мог взять с собой, когда он едет к кому-нибудь в гости, соответственно, она пообщается с подругами. А так единственное место выхода в люди для русской знатной женщины – это церковь. Новый жемчужный парчовый убор есть, но куда его надеть? А только в церковь. И посещение службы превращалось в замечательный парад мод, мнения священников по этому поводу я скромно опущу. То, что церковь служит именно этим целям, в былине подчеркивается сразу же, потому что рядом с Владимиром стоит первый киевский щеголь – Чурила Пленкович. «Щеголь» – это слово современное, а в тексте используется замечательное устаревшее слово «щап», от старинного глагола «щапить», то есть щеголять. Между прочим, у Пушкина в «Евгении Онегине» есть такие строки: «Всё, чем для прихоти обильной торгует Лондон щепетильный». Щепетильный – не деликатный в современном смысле, а именно в старинном смысле – щегольской. Итак, первый киевский щеголь стоит рядом с Владимиром, приходит Дюк, и далее деталь удивительной психологичности, почему я и называю эту былину первым русским романом-фэнтези. Дюк во время службы стоит и смотрит, до какого же чудовищного состояния русская грязь довела его заморскую одежду, он стоит и оглядывает собственное платье, которое, по мнению Дюка, всё испачкано. Чурила говорит Владимиру, естественно во время службы, что это не молодой боярин Дюк Степанович, а это какой-то холоп, он ограбил князя или боярина, потому что «всё стоит и на платье дивуется». Изумительная психологическая деталь. То есть если человек впервые наденет на себя дорогую одежду, то он будет стоять и сам себя оглядывать. А наличие грязи на этом платье, по мнению Чурилы, не заслуживает никакого внимания, Чурила ее просто не замечает. Далее служба кончается, Дюк здоровается с Владимиром, объясняет ему, что он действительно Дюк из Индеи богатой, и Владимир ведет его в палаты пировать.

Тут Дюк высказывается по поводу качества киевской пищи, в том смысле, что у хлеба верхняя корочка подгорела, середина не пропеклась и тому подобное. Вино ему не нравится, он говорит всё честно, как думает, но ведет себя, мягко говоря, неделикатно. И неудивительно, что Владимир в итоге приходит в ярость, а тут еще и Чуриле за державу обидно, и Чурила бросает Дюку вызов на совершенно особое состязание – состязание в щегольстве. На протяжении трех лет Дюк и Чурила должны выезжать каждый день в новом платье и в новой одежде. По прошествии трех лет будут подведены итоги, и проигравшему должны будут отрубить голову. Раз такое серьезное состязание, значит, должны быть и поручители. Неудивительно, что за Чурилу ручается сам князь Владимир, так как он отстаивает престиж Руси. Кто ручается за Дюка? В тех вариантах былин, где фигурирует Илья Муромец, а это совершенно необязательно, он приезжает из поля и ручается за Дюка в этом споре. Но в большинстве вариантов былин поручитель оказывается совершенно особый. Поручителем за Дюка становятся голи кабацкие. Вопрос, что общего между этим наглым иностранцем и самым низшим слоем киевский бедноты.

Чтобы разобраться в этом вопросе, нужно понять, какую роль нищие играли в культуре Руси. Само понятие «голи кабацкие» возникло после Ивана Грозного, потому что именно он понял, что проводить целенаправленную политику спаивания народа – это очень выгодно для казны, и, соответственно, именно он учредил сеть царевых кабаков, где очень многие пропивали абсолютно всё, что у них было, и дальше при таком кабаке существовали, надеясь на то, что кто-нибудь чарочку поднесет. И положение этих людей было просто ужасно. Это, кстати, к вопросу о датировке былин, если в них вообще голи кабацкие существуют. На Руси нищие, и в том числе голи кабацкие, воспринимались как существа уже принадлежащие к потустороннему миру. В частности, когда хоронили человека, то что-то из его одежды отдавали у ворот кладбища нищему, чтобы тот замолвил за умершего словечко, чтобы умершему на том свете хорошо было. Когда нищий будет замалвливать словечко? Когда сам умрет? Нет, конечно. Он это сделает сейчас, немедленно. То есть он к тому свету уже принадлежит. И соответственно, тогда становится понятна взаимосвязь голей кабацких что с Дюком, что, как мы увидим позднее, с Ильей Муромцем. Ни тот, ни другой по своему происхождению не из мира людей. И поэтому для голей кабацких они свои не по каким-то социальным причинам, а потому, что и те и другие нелюди, из нечеловеческого мира. Нелюди в хорошем смысле.

Итак, голи ручаются за Дюка, дальше Дюк пишет письмо своей матушке, объясняя, что нужно срочно прислать шмотья общим количеством более тысячи платьев, как нетрудно посчитать. И это письмо засовывается под седло коню, он скачет в Индею богатую, матушка видит коня без всадника, начинает переживать, что Дюк погиб, тут она находит письмо, понимает, что у сына всё в порядке, и навьючивает на коня тысячу с лишним нарядов. Отдельный вопрос, какого размера конь. Но к вопросу о размере мы вернемся позже, когда будем заниматься былиной об Илье и Святогоре. Конь скачет обратно, и начинается это замечательное состязание в щегольстве. Как Дюк решает проблему – каждый день на новом коне? Он каждый день выводит на рассвете своего коня купаться в росе, и далее говорится, что конь в росе покатается, на коне шерсть и переменится. Здесь мы имеем дело с очень хорошо выраженным принципом подобия, то есть как солнце во время восхода меняет цвет от густо-красного до ослепительно-желтого, так и меняется цвет у коня. И естественно, что на протяжении всех трех лет Дюк уверенно лидирует и к финалу этого замечательного fashion-show, а финал проходит в церкви, а где же еще? И совсем жалко священников, им явно не удается завладеть вниманием собравшихся. Я замечу, что, при всей иронии, действительно использование церквей для таких светских выходов было более чем распространено на Руси, и церковники писали гневные сочинения по этому поводу, пытаясь свою паству обратить к размышлениям о божественном.

Во что и как они были одеты. В тексте при описании костюмов регулярно встречается описание сапог, когда говорится, что у этих сапог «около носа яйцо кати, под пяту воробей лети». Для непосвященного человека эта фраза абсурдна, при чём тут яйцо, какие тут воробьи. Надо сказать, что абсурдна она и для многих сказителей, потому что у некоторых сказителей в тексте говорится, что действительно под пятой воробьи пролетают: «Воробышки летят, перепурхивают». Речь идет о том, что описана мода, когда у сапог очень высоко поднят носок. И так высоко поднят, что между носком и землей может поместиться яйцо. «Под пяту воробей лети» – значит, сапог на чрезвычайно высоком каблуке, так что под подошвой у каблука может пролететь воробей. В таких сапогах мы традиционно всяких Иван-Царевичей себе и представляем. В финальном состязании будут чрезвычайно подробно описываться пуговки. Чурила, кстати, известнейший в Киеве донжуан (это самое мягкое, что можно сказать о его моральном облике). Поскольку он всеобщий любовник, то у него на пуговках молодцы и девицы, в лучшем случае молодцы на гуслях играют, девицы танцуют или же просто молодцы с девицами целуются. О каких пуговках идет речь? Представили себе боярскую одежду, когда у верхнего кафтана полы сходятся встык. И соответственно, по всей длине нашиты парные, очень большого размера пуговицы, которые изготавливались из витой проволоки, они были ажурными. На каждую парную пуговицу накидывалась петля, и таким образом кафтан застегивался. У Чурилы молодцы и девицы, Чурила плеточкой по пуговицам поводит, понятно, что витой металл издает достаточно громкий звук, и вот молодцы на гуслях играют, девицы пляшут или молодцы с девицами цалуются. У Дюка, когда он появляется, на пуговках птицы клевучие, на других – звери рыскучие, Дюк по ним проводит плеточкой, и всё это звериное сборище начинает рычать, реветь, оживать… и всё это происходит в церкви, н-да. Дюк выигрывает состязание в щегольстве.

Дальше идут еще два эпизода, их последовательность произвольна, но потом, как правило, сначала идет посольство Добрыни в Индею богатую. Владимир после уверенной победы Дюка отправляет Добрыню, чтобы выяснить, насколько вообще Дюк богат. Заметьте, что для Дюка дорога в Киев – это весьма напряженный мифологический эпизод: с неба на землю, масса преград. Добрыня же со спутниками совершенно спокойно добираются по земле. Почему? Это очень характерный мифологический мотив – граница снимается один-единственный раз. Если герой преодолел границу между мирами, неважно, добром, как Дюк, или силой, уничтожив какого-нибудь монстра, – всё, граница пройдена, граница снята, дальше по ней может ездить кто угодно без каких-либо мифологических и иных проблем. Итак, Добрыня со спутниками достаточно быстро добирается до Индеи богатой, видит пылающие на солнце золотые крыши и думает, что это Дюк послал домой весточку, чтобы там устроили пожар. Но заметьте, что в эпосе такая тонкая психологическая деталь – это чрезвычайная редкость. И это черта, уже достойная романа. Дальше Добрыня со спутниками подъезжает поближе, выясняется, что никакой это не пожар, а просто сверкают на солнце золотые крыши. Потом они подъезжают к этому городу, видят чуть ли не хрустальные ворота, множество икон над ними, все иконы в золоте и жемчуге, всё это великолепие. Возможны разные варианты, но самый красивый – это когда матушку Дюка застают на улице, она идет, над ней несут зонт (балдахин), перед ней стелют коврики, за ней их собирают и снова ей их под ноги стелют. Далее она проводит Добрыню и его спутников в пиршественную залу, они удивляются тому, какие вкуснейшие блюда в этой замечательной стране. Затем они отправляются осматривать погреба, причем подчеркивается, что в погребах бочки висят на цепях и от ветра колышутся. Нам это довольно трудно понять, но для древнего человека это чрезвычайно важный момент. Проветриваемый погреб. Там нет характерного затхлого воздуха, там ничего не гниет, там вентиляция. Тогда это было в высшей степени экзотикой. И потом какое-то время Добрыня и его спутники пытаются дать цену одной-единственной лошадиной сбруе. И в итоге доносят князю Владимиру, что нужно продать на бумагу весь Киев-град, на чернила весь Чернигов-град, только тогда можно будет описать всё Дюково имущество.

Этого оказывается мало, и начинается последнее, финальное состязание. В этом состязании герои должны прыгать через Непру-реку, которая шириною в три версты. Непра-река – имеется в виду Днепр, но я замечу, что образ, безусловно, мифологизированный, потому что Днепр, как он ни широк, но в районе Киева значительно меньше и примерно километр. Дюк снова боится, он идет к своему коню, ему плачет, конь говорит, что он родной брат коня Ильи Муромца и сын кобылки Микулы Селяниновича и не уступит даже старшему брату и уж тем более коню Чурилы, так что Дюк может не бояться этого состязания. На следующий день идет состязание, Дюк благополучно перепрыгивает через реку на своем коне, Чурила скачет, плюхается в воду, тогда Дюк перепрыгивает обратно и на скаку вытаскивает Чурилу за волосы из воды, видимо вместе с конем, по крайней мере, по тексту получается именно так. И далее по условиям состязания проигравший платит головой, то есть Дюк должен срубить голову Чуриле. Но за Чурилу вступаются все киевские девки (видимо, замужним дамам элементарные приличия не позволяют это сделать, хотя в отдельной былине о гибели Чурилы он погиб именно из-за связи с замужней женщиной). И Дюк, что вполне очевидно, щадит Чурилу. Сам уезжает к себе в Индею, и на этом заканчивается былина. Только у одного сказителя говорится о том, что, перед тем как уехать, Дюк раздает свои цветные платья голям. Но, видимо, сказитель ратовал за социальную справедливость.

В чём же смысл поездки Дюка? Буквально от его поездки Киеву нет никакой выгоды, ничего это не дает. Но смысл, видимо, в том, что сам факт приезда Дюка и последующей поездки Добрыни в Индею богатую говорит о том, что страна счастья не просто есть, она достижима, и обычный русский человек может до нее добраться, и такая воплощенность мечты есть идея этой былины. На что я хочу здесь обратить внимание. Понятно, что у нас здесь невероятная чересполосица моментов сугубо мифологических, начиная с первой охоты Дюка, и черт очень поздних. Очень точные психологические наблюдения, которые достойны романа, и сам невоинственный пафос былины тоже позволяют говорить о ее позднем происхождении. Причем ученые давно отметили, что в былине описывается мода XVII века, и поэтому эту былину мы можем уверенно датировать XVII веком. Я думаю, что более ранние былины русского эпоса – они тоже по-слемонгольские. У нас нет никаких данных о том, что в домонгольское время существовал эпос в близких нам формах. Есть невнятные упоминания об Илье Русском, но сюжет, который там фигурирует, – это сюжет о сватовстве, который в XIX веке ни в коем случае с Ильей Муромцем не связывался. При этом огромный пласт русской героики – это отражение татарского нашествия, то есть это былины, в основе своей достаточно поздние и послетатарские. Что не мешает сохранять там архаические мотивы, и в первую очередь они будут связаны с нашим главным героем – Ильей Муромцем, к которому мы наконец и переходим.