И наконец, самый большой цикл скандинавских сказаний – это цикл Сигурда и выходящий из него цикл Гудрун. Цикл сказаний о Сигурде, который по-немецки зовется Зигфридом, в обоих случаях от корня со значением «победа», – это цикл общегерманский. Он нам дает героику «Старшей Эдды», он нам дает знаменитую немецкую «Песнь о Нибелунгах» (где, впрочем, результаты литературной обработки весьма и весьма велики), он дает значительное количество разрозненных отдельных немецких сказаний вплоть до нашего «Лебединого озера», где тоже герой Зигфрид и либретто написано на основе немецкой легенды. Словом, это общегерманский герой, главный из подвигов которого – убийство дракона, но, впрочем, и других подвигов хватает.

Мы будем разбирать его скандинавскую версию, которая начинается с того, что у Сигурда убит отец и по этой причине Сигурд оказывается на воспитании у Регина. Регин – альв. Как я уже говорила, альвы – это существа наиболее близкие к нашим гномам, а никак не к эльфам. Регин – кузнец, причем он предстает в различных текстах то карликом, то великаном. Он воспитывает сиротку Сигурда и выковывает для него меч. И первое, что делает Сигурд этим мечом, – он рассекает наковальню Регина.

Лирическое отступление о мечах и наковальнях. Дело в том, что в эпосе противоборство воина и кузнеца, а иногда, кстати, не только в эпосе, но и в сказаниях о богах, достаточно хорошо выражено. Кузнец – наставник главного героя эпоса у очень многих народов. Необязательно, кстати, эпоса. Если мы возьмем Индию, то там в сравнительно поздних мифах наставником главного воителя-громовержца оказывается опять же божественный кузнец, в доме которого громовержец по молодости живет и всячески бесчинствует. Сигурд, как мы видим, тоже не очень хорошо себя повел, разрубив наковальню своего наставника. Если мы посмотрим, что творят кавказские герои с наковальнями своих учителей, так это еще хуже. Могу сказать, что там, на Кавказе, герой вырывает наковальню, вросшую корнями в седьмое дно земли (не спрашивайте меня, что это такое и как у наковальни бога могут быть корни, но образ эффектный). А затем вгоняет ее на место так, что она уходит корнями аж в двенадцатое дно земли. Опять-таки, не спрашивайте меня, что это за подробности.

На этом фоне Сигурд действует весьма скромно и умеренно. Я замечу, что этот же мотив в форме образа, уже абсолютно лишенного какого бы то ни было сюжета, нам известен по сказаниям о короле Артуре. Там, собственно говоря, испытанием на королевскую власть, на право на воцарение является меч, который вонзен то ли в наковальню, то ли в камень, то ли и в то и в другое. Понятно, что в архаике простейшей формой наковальни камень и был, поэтому вопрос «В камень или в наковальню?» не актуальный. Но как бы то ни было, сам по себе образ меча, вонзенного в камень, в наковальню, повторяется и здесь.

Можно вспомнить скифские обычаи: поклоняться мечу, вонзенному в курган, видимо, тот же самый образ. Одним словом, эпический герой, герой архаический является врагом фактически всех своих близких. Несколько обобщая, можно сказать, что в эпосе каждый враг – родственник и каждый родственник – враг; воспитатели сюда тоже относятся. Не совсем родственники, но близкие люди. Или нелюди, как Регин.

Кузнец и воин, как я уже сказала, являются противниками. Побеждает в эпосе, естественно, воин. И отголоском этого противоборства является этот поступок Зигфрида. Дальше Регин подстрекает Зигфрида к убийству Фафнира. И по логике вещей юный герой должен пойти убивать этого самого исполинского змея, которого обычно в наших переводах называют драконом, хотя это никакой не дракон, это вполне себе просто гиперкрупная змея. Но прежде чем говорить об убийстве Фафнира, я замечу, что мы имеем дело с эпосом не континентальных германцев, а скандинавов, для которых родовая месть – это вообще один из смыслов жизни. И поэтому скандинавская версия эпоса – Сигурд категорически отказывается идти убивать какого-то там дракона, пока он что? Пока он не отомстит за отца. Но поскольку сказание о том, что Сигурд мстит за отца, к общим германским отнюдь не относится, оно, в общем, не проработано и просто по факту говорится, что он отомстил.

А дальше начинается самое интересное – дальше начинается история о Фафнире. В «Старшей Эдде» подробно рассказывается про проклятое золото, а именно: жили-были три брата, один – Регин, альв, второй – Фафнир, змей, и третий – Отр, который имел обличие выдры. Отра случайно убили боги. Убил, собственно, Локи камнем. И братья потребовали уплатить за него виру, то есть плату за его смерть, а именно: всю шкуру выдры набить золотом и засыпать золотом снаружи. Это золото было похищено у карлика. Карлик, естественно, очень сильно ругался по этому поводу. Ну а кто бы не ругался, если у тебя всё золото похищают? И один последний волосок остался не прикрытым, и Локи закрывает его золотым кольцом. Таким образом, за убитого брата платится вира, всё золото забирает себе Фафнир, Регин остается ни с чем. Разумеется, он задумывает месть Фафниру. И вот, собственно говоря, к убийству своего брата Фафнира он толкает Сигурда.

Лирическое отступление о золотом кольце. Когда во второй половине XIX века Германия будет приходить в экстаз от собственных мифов, Вагнер, большой любитель древних мифов, создаст свою тетралогию «Кольцо Нибелунга». Я замечу, что ни в «Песне о Нибелунгах», хоть она так и называется, ни в «Старшей Эдде» – нигде нет внятного ответа на вопрос, кто такие «нибелунги» или же «нифлунги». Соответственно, они никакой внятной роли в сюжете не играют. Для Вагнера всё должно быть разложено по полочкам, поэтому для него нибелунг – это злобный карлик, выковавший кольцо, в которое вкладывает всю свою злобу, всю свою ненависть, – одним словом, идет прямая ниточка потом уже к Толкину, к его «Властелину колец» и к его Кольцу всевластия. Хотя сам Толкин это категорически отрицал, факты – вещи упрямые. Так что мотив этого кольца, проклятого кольца, кольца, воплощающего изначально беду, а позже (именно у Вагнера, никак не в реальных скандинавских мифах) воплощающего злобу, ненависть и прочие негативные качества и, так сказать, злые силы. Этот образ восходит к тому самому колечку, которым Локи доплачивает виру.

Забегая вперед, я скажу, что это кольцо будет в «Старшей Эдде» потом фигурировать один-единственный раз: когда Гудрун предостерегает своих братьев, что им грозит гибель, она посылает им кольцо, обернутое волчьим волосом; и это вот то самое кольцо из клада. Но никакой злой силы на этапе «Эдды» это кольцо в себе не несет, оно просто связано с темой гибели, смерти. Но что, с другой стороны, в скандинавском эпосе с этим не связано?

Итак, Фафнир ползет к водопою, Сигурд на тропе, по которой ползает Фафнир, вырывает яму, прячется в нее, змей проползает над ним, и Сигурд вонзает ему меч в брюхо. Фафнир начинает умирать. Некоторые современные авторы задавались вопросом: как же это Сигурд в таком случае не захлебнулся в крови? И придумывают всякую интересную рационализацию. На самом деле здесь мы, конечно, имеем дело с трансформацией мотива рассечения змея изнутри. И вот эта самая тропа, то есть яма на тропе, – это аналог несколько рационализированного мотива поглощения.

От крови Фафнира Сигурд получает неуязвимость, которая в дальнейшем и будет определяющей чертой в его судьбе. Причем в германских сказаниях Сигурд в кровь Фафнира окунается, буквально купается, листок с березы падает ему на спину, и это оказывается единственное уязвимое место на его теле. В скандинавском тексте мы имеем огромный диалог Сигурда с Фафниром следующего содержания. Фафнир перед смертью может проклясть героя, и Сигурд, естественно, этого хочет избежать. По этой причине он буквально заговаривает ему зубы, он заставляет его отвечать на различные вопросы, чтобы тот его перед смертью не проклял. Фафнир в конце концов умирает. Сигурд вырезает его сердце, начинает его жарить и, проглотив кровь Фафнира, начинает понимать язык зверей и птиц. И тут рядышком сидят синицы, которые, честное слово, знают скандинавские обычаи почему-то гораздо лучше, чем сам Сигурд. Они говорят, что Сигурд делает очень большую глупость. Он убил одного из двух братьев и рассчитывает, что второй его пощадит. Скандинавские законы подразумевают кровную месть: убийца брата обречен на смерть, и это не имеет никаких вариантов, никаких альтернатив. И тот факт, что Регин воспитал Сигурда, и тот факт, что Регин сам подстрекал Сигурда к этому убийству, – это ни в коей мере не отменяет строгости исполнения этого обычая. Убийца брата должен быть казнен.

Сигурд, поняв это, сам убивает Регина и, таким образом, оказывается обладателем сокровищ. Сколько было этих самых сокровищ? Каков был этот самый несметный клад? Четко и ясно сказано: Сигурд навьючивает его на своего коня. Это с наибольшей вероятностью две переметные сумы. И когда в наших фильмах… ох! Например, есть прекрасный фильм «Нибелунги», где изображают буквально-таки горы золота, то, честное слово, это уже метафоры XX века. Две сумы, ну, может быть, четыре. Но никак не больше.

Сигурд с сокровищами едет и приезжает на гору Хиндарфьялль, где видит огонь, проходит сквозь этот огонь и видит там ограду, в ограде знамя, проходит туда и видит там валькирию, спящую в доспехах. Он разрубает на ней доспехи, и она пробуждается. Мы, когда дойдем до славян, будем разбирать русский былинный аналог этого мифа, а здесь просто отмечу, что это валькирия, которая не выполнила волю Одина: она сгубила не того, кого он ей приказал, и за это она наказана вот таким вот сном, пока не придет бесстрашный герой и ее не разбудит.

И поскольку ее душа странствовала в иных мирах, она начинает пророчить и делиться с Сигурдом своей мудростью. В «Старшей Эдде», как она нам дана, никаких дальнейших отношений у Сигурда с этой валькирией не происходит. Но дело в следующем: то, что мы называем «Старшей Эддой», – это никакой не свод сказаний, а вполне конкретный рукописный памятник, также называемый «Королевский кодекс», и там на самом интересном месте (впрочем, в таком памятнике любое место самое интересное) выпала тетрадь. Соответственно, эпизод сватовства Сигурда к Брюнхильд, она же германская Брунгильда, мы не имеем. Мы его знаем по различным пересказам, по пророчествам, здесь же, в «Старшей Эдде», приведенным. Но самих песен у нас здесь, увы, нет. И тем не менее по различным пересказам мы получаем, что эта самая валькирия, которую пробудил ото сна и освободил Зигфрид, вполне может быть и Сигрдривой, и Брунгильдой (Брюнхильд). То есть тут были действительно варианты.

Далее Сигурд прибывает к Гьюкунгам, к потомкам Гьюки. Их три брата и сестра. Старший – Гуннар, второй – Хёгни, младший – Готторм и сестра их Гудрун. Для скандинавского сказания это всё вполне обычные люди. И строго говоря, принципиальной разницы между скандинавским Гуннаром и его германским аналогом, немецким Гунтером, нет. С точки зрения истории литературы, конечно, есть, а с точки зрения мифологии – никакой. Оба – люди. А вот со вторым братом ситуация интереснее и красивее. В Скандинавии Хёгни – это просто человек. Видимо, более сильный, чем Гуннар, возможно, более яростный, потому что в бою он один сражает восьмерых. А у германцев на материке это Хаген. Хаген не родной, а сводный брат Гунтера, рожденный от черного альва. Характер у него, сами понимаете, черный. Магия более или менее наличествует: разговоры русалок слушает и тому подобное. В германских сказаниях именно Хаген выступает убийцей Зигфрида. И, одним словом, персонаж весьма демонический и, я бы сказала, очень колоритный. Но поскольку для скандинавов, как мы говорили, мужское колдовство – форма женовидности и самый страшный позор из возможных, то никакой такой демоничности в скандинавском Хёгни не положено, а то уж это неприлично просто.

Братья, видя, что к ним приехал великий герой, а заодно владыка несметных сокровищ (в количестве двух сумок), за него выдают свою сестру Гудрун. Опять же, в некоторых версиях Сигурд уже любит к тому времени Брюнхильд, но ему дают напиток забвенья, чтобы он ее забыл и полюбил Гудрун. Но этого вполне может и не быть, и Брюнхильд еще в сюжете даже и не появлялась; опять же, тут возможны различные версии. Гуннар хочет получить Брюнхильд, валькирию, в жены, и здесь, как я уже сказала, у нас выпала тетрадь, поэтому приходится судить только по косвенным данным, как бы то ни было, Сигурд ему помогает – обменивается с ним обличием и проводит с Брюнхильд на ложе ночь, причем этот мотив, который потом окажется основой конфликта, в разное время трактовался по-разному.

Откуда он вообще берется? Считалось, что первое соитие с девушкой несет в себе опасность для мужчины, то есть он может лишиться своей мужской силы. Поэтому на это отваживались только личности весьма и весьма исключительные. И кстати, именно на этом представлении основана такая уродливая деталь существенно более поздних эпох: право первой ночи – право сеньора. Соответственно, первую ночь с невестой вполне мог проводить дружка, то есть помощник жениха. Он овладевал невестой, и это было вполне нормально, потому что он тем самым как бы защищал жениха от возможного магического отрицательного воздействия. Таковы истоки этого мотива.

Дальше, когда эти представления забываются, мотив, что помощник жениха проводит с невестой первую ночь, остается, но переосмысливается на 180 градусов. То есть подчеркивается, что он ни в коем случае к невесте не прикасался и даже клал между нею и собой обнаженный меч в знак того, что вот он ни в коем случае до нее никак не дотронется. И кстати, этот мотив меча между Сигурдом и Брюнхильд потом в «Старшей Эдде» будет присутствовать.

Дальше следует ссора двух королев, которые нам, опять же, по «Эдде» неизвестны. Скажем так, в наиболее общем виде: Брюнхильд любит Сигурда, он ни в коем случае не любит ее, она от этого приходит в ярость и, обвинив Сигурда в том, в чём он виновен не был, требует от Гуннара, чтобы тот убил Сигурда. А Гуннар убить Сигурда не может, и отнюдь не по причине его неуязвимости, а по причине того, что это его побратим. Побратима убивать нельзя. И тогда братья решают подговорить младшего из них – Готторма. Готторм еще мальчишка, и поэтому он в силу возраста не давал Сигурду клятв побратима, ему нарушать нечего, и он может совершить этот поступок. Специально оговаривается: чтобы придать Готторму силу и ярость, его кормили змеиным и волчьим мясом. Змеи и волки – вообще существа в скандинавской мифологии взаимозаменяемые: всё это, понятно, атрибуты нижнего мира, символы смерти. Достаточно Фенрира и Ёрмунганда вспомнить, чтобы понять, насколько близкие эти образы. Итак, вот таким магическим способом Готторму придали силу. Далее следует убийство Сигурда.

Одна из версий: Сигурд убит ночью в своей постели. И тут описывается состояние его жены Гудрун, которая, увидев, что ее муж убит, всплеснула от горя руками так громко, что на полке зазвенели кубки, а во дворе откликнулись гуси. Я замечу, что скандинавский эпос действительно передает психологическое состояние героев через вот такие бытовые детали – это очень характерный скандинавский прием. То есть герой, в общем-то, проявляется через мир тех вещей, которые его окружают.

Другая версия, что Сигурд был убит в лесу. Версия, которую мы также видим на континенте. И наконец, третья версия, уже чисто исландская, непроработанная, что он был убит по дороге на тинг.

Узнав о том, что Сигурд убит и ее цель достигнута, Брюнхильд приходит в состояние уже полного экстаза. Пожалуй, по-другому сказать трудно. С одной стороны, она его оплакивает. С другой стороны, она несказанно рада, слыша стоны своей соперницы Гудрун, и собирается отправиться за Сигурдом в мир мертвых. Для этого она подзывает рабынь, обещая их одарить золотом, но вместо этого их убивает. То есть понятно, что она жена конунга и далеко не простая женщина. И по этой причине она, естественно, хочет в царство мертвых отправиться с пышной свитой. Она пронзает себя мечом и дальше очень долго пророчит.

Почему? Потому что, по представлениям очень многих народов, если человек решается на самоубийство, то из него должны вытечь все жизненные силы, которых ему должно было хватить на всю его жизнь. Абсолютно на все эти последующие годы. А теперь они должны вытечь сразу. Поэтому смерть самоубийцы тяжела и мучительна, и, поскольку он уже наполовину мертв, то он, естественно, начинает делиться мудростью мертвых, то есть пророчить.

Брюнхильд предсказывает дальнейшую судьбу Гуннару и прочим членам его семьи. И здесь я хочу обратить ваше внимание на то, что пророчеств в героической части «Старшей Эдды» очень много. Но какую роль они играют? Надо понимать, что всё-таки это культура бесписьменного общества, в котором, если что-то забыл, нельзя перелистнуть. Поэтому такие пророчества позволяют слушателю постоянно быть в курсе событий. И действительно, чем более развит эпос у народа, тем больше всевозможных повторов пророческих, воспоминаний и так далее в конкретных сказаниях встречается.

Брюнхильд в конце концов умирает. Дальше следует такой совершенно очаровательный эпизод – это поездка Брюнхильд в Хель. Сигурд, поскольку был убит не в бою, естественно, ни в какую Вальхаллу попасть не может, а попасть он может только в Хель. И Брюнхильд, поскольку она тоже была убита не в бою, даром что валькирия, тоже туда за ним отправляется. По дороге ей встречается великанша. И здесь в перепалке с ней Брюнхильд снова рассказывает свою историю, историю своей любви к Сигурду.

Сигурд погиб, но у него было двое детей. Сын Сигмунд и дочка Сванхильд. Что делают Гуннар и Хёгни? Они немедленно убивают Сигмунда по понятным причинам: если мальчик выживет и вырастет, то это будет мститель за Сигурда, а такой враг Гуннару и Хёгни совершенно не нужен. Дочка военной угрозы не представляет, поэтому пусть живет.

Одна из лучших песней «Старшей Эдды» – это «Первая песнь о Гудрун», где описывается состояние Гудрун над мертвым Сигурдом. Когда она стоит над телом мертвого мужа и не может плакать. Ее горе так велико, что на обычные человеческие, на обычные женские слезы у нее нет сил. Собственно, до смерти Сигурда Гудрун – всего лишь фигура, которая нужна для образования сюжета, но теперь, после смерти мужа, она становится центральной героиней эпоса.

Она проявляет в дальнейших всех сказаниях совершенно невероятную мощь духа. Впервые это проявляется в «Первой песни о Гудрун»: когда все вокруг плачут, она единственная, кто не плачет над Сигурдом. Ее пытаются всякими ужасными историями заставить расплакаться, но у нее нет слез, и это многократно повторяется в рефрене.