Динк вышел из кабинета Граффа, кипя от злости.

– Если они не видят разницы между молитвой восемь раз в день и стишком в ботинке раз в году…

– Отличный был стишок, – заметил Флип.

– Дурацкий, – бросил Динк.

– Разве не в том был смысл? Отличный дурацкий стишок. Жалко, что не сочинил ничего для тебя.

– Я же не выставлял ботинки.

– Извини, – вздохнул Флип. – Я просто тосковал по дому и не думал, что кто-то меня поймет.

– И ты извини.

– Вот только жалеть нам не о чем, – сказал Флип.

– Да, – кивнул Динк.

– Собственно, даже забавно поиметь проблемы из-за того, что отметил день Синтерклааса. Только представь, что бы было, если бы мы праздновали Рождество.

– Что ж, – улыбнулся Динк, – у нас еще есть девятнадцать дней.

– Верно, – кивнул Флип.

К тому времени, когда они вернулись в казарму Армии Крыс, стало ясно, что все уже всё знают. Стоило Динку и Флипу появиться на пороге, как разговоры моментально стихли.

– Ну и дураки же вы, – сказал Розен.

– Спасибо, – ответил Динк. – Особо приятно слышать от тебя.

– С каких это пор ты заделался верующим? – требовательно спросил Розен. – Зачем устраивать из этого священную войну?

– Это не религиозный обряд, – возразил Динк. – Он голландский.

– Слушай, придурок, ты теперь в Армии Крыс, а не в Голландии.

– Через три месяца меня в Армии Крыс не будет, – ответил Динк. – Но голландцем я останусь до самой смерти.

– Национальность тут ничего не значит, – заметил кто-то из мальчишек.

– Религия тоже, – добавил другой.

– Само собой, религия имеет значение, – возразил Флип. – Иначе нас не вызвали бы к начальству и не объявили бы выговор за вырезанную в блинчике букву «Ф» и засунутый в ботинок смешной стишок.

Динк посмотрел вдоль длинного, загибавшегося вверх коридора. Зака, спавшего в самом конце казармы, от двери даже не было видно.

– Его тут нет, – сказал Розен.

– Кого?

– Зака, – ответил Розен. – Он пришел, сообщил о том, что сделал, а потом ушел.

– Кто-нибудь знает, куда он идет, когда хочет побыть один? – спросил Динк.

– Зачем тебе? – поинтересовался Розен. – Хочешь его поколотить? Я запрещаю.

– Хочу с ним поговорить, – ответил Динк.

– Ах, поговорить… – протянул Розен.

– Поговорить – значит именно поговорить, – сказал Динк.

– Я не желаю с ним разговаривать, – заявил Флип. – Тупая свинья.

– Ему просто хочется уйти из Боевой школы, – объяснил Динк.

– Если бы мы поставили вопрос на голосование, – сказал кто-то, – его бы и секунды тут больше не было. Только место занимает.

– Голосование? – переспросил Флип. – Да уж, очень по-военному.

– Иди, заткни пальцем дырку в дамбе, – бросил мальчик.

– Так вы теперь еще и против голландцев? – спросил Динк.

– Что поделаешь, если они до сих пор верят в Санта-Клауса? – сказал мальчишка-американец.

– В Синтерклааса, – поправил Динк. – Он живет в Испании, а не на Северном полюсе. У него есть друг, который носит его мешок, – Черный Пит.

– Друг? – переспросил мальчик из Южной Африки. – Больше похоже на раба.

– Какое счастье, когда христиане дерутся друг с другом, – вздохнул Розен, – а не режут евреев.

Именно тогда в дискуссию впервые включился Эндер Виггин.

– Разве не это должны предотвращать законы? Чтобы люди не враждовали из-за религии или национальности?

– И тем не менее мы все равно этим занимаемся, – сказал американец.

– Разве мы здесь не для того, чтобы спасти человечество? – спросил Динк. – У людей есть религии и национальности. И обычаи тоже. Почему мы не можем быть просто людьми?

Виггин не ответил.

– Какой нам смысл жить как жукеры? – продолжал Динк. – Они-то точно не празднуют день Синтерклааса.

– Людям свойственно время от времени устраивать резню, – заметил Виггин. – Так что, возможно, пока мы не победим жукеров, нам стоит попытаться быть чуть менее… человечными.

– И возможно, – добавил Динк, – солдаты сражаются за то, что им дорого. А дороги им их семьи, их традиции, их вера и их нация, – все то, что нам не позволено иметь здесь.

– Может, мы сражаемся для того, чтобы вернуться домой и найти там все вышеперечисленное, – заметил Виггин.

– Кто знает, может, никому из нас вообще не придется сражаться, – сказал Флип. – Не похоже, что мы занимаемся чем-то настоящим.

– Могу сказать, что тут настоящее, – улыбнулся Динк. – Вчера я был помощником Синтерклааса.

– Наконец-то признаешься, что ты эльф? – улыбнулся в ответ американец.

– Сколько в Боевой школе ребят из Голландии? – спросил Динк. – Синтерклаас – явно символ культурного меньшинства, верно? Ничто по сравнению с Санта-Клаусом.

Розен слегка пнул Динка по ноге.

– Динк, к чему ты клонишь?

– Но Санта-Клаус – не религиозная фигура. Никто не молится Санта-Клаусу. Он чисто американский.

– И канадский тоже, – возразил другой мальчик.

– У англоговорящих канадцев, – поправил кто-то еще. – Для некоторых он – Папа Ноэль.

– Рождественский дед, – сказал мальчишка-британец.

– Вот видите? Он не христианский символ, а национальный, – подытожил Динк. – Одно дело – подавлять проявления религиозности, но совсем другое – пытаться стереть национальные различия. Во флоте полно людей, преданных своим нациям. Никто не заставляет голландских адмиралов делать вид, будто они не голландцы. Они бы такого не потерпели.

– Нет никаких голландских адмиралов, – заявил британец.

Не то чтобы Динка злили подобного рода идиотские замечания – ему вовсе не хотелось кого-то ударить, не хотелось даже повышать голос. И все же ему бросили серьезный вызов, который нельзя было оставить без ответа. Нужно было сделать что-то такое, что не понравилось бы другим – хотя он понимал, что лишь создаст себе проблемы и ничего в итоге не добьется.

– Они сумели задушить наш голландский праздник, потому что нас мало, – сказал Динк. – Но пришло время настоять, чтобы нам позволили соблюдать наши национальные обычаи, как и любым другим солдатам в Международном флоте. Рождество – священный день для христиан, но Санта-Клаус – светский символ. Никто не молится Санта-Клаусу.

– Разве что малыши, – рассмеялся американец.

– Санта-Клаус, Рождественский дед, Папа Ноэль, Синтерклаас – все они, конечно, ведут свое начало от христианского празднества, но теперь стали национальными символами Рождества, и даже те, кто не верит в Бога, все равно отмечают этот праздник. Двадцать пятого декабря – день, когда все дарят друг другу подарки, и не важно, верующий ты христианин или нет. Нам могут запретить религиозные обряды, но не могут помешать дарить подарки в день Санта-Клауса.

Некоторые засмеялись. Некоторые задумались.

– Похоже, ты собираешься вляпаться в серьезное дерьмо, – заметил кто-то из ребят.

– Бррр, – поморщился Динк. – С другой стороны, я и так постоянно в нем живу.

– Даже не пытайся, – со злостью бросил кто-то. Это был Зак.

– Думаю, твоя позиция нам уже известна, – сказал Динк. – Именем Христа запрещаю тебе нести сюда Сатану.

Все тут же перестали улыбаться и замолчали.

– Знаешь, Зак, – продолжал Динк, – ты только что гарантировал поддержку моему движению за права Санта-Клауса.

Зак, похоже, не на шутку испугался – но не Динка.

– Не смейте насылать проклятие на собственные головы!

– Я не верю в проклятия – только в благословения, – ответил Динк. – И уж точно не верю, что буду проклят за то, что стану дарить людям подарки от имени Санта-Клауса.

Зак слегка успокоился, но продолжал озираться по сторонам.

– Религиозные обряды запрещены для всех.

– И тем не менее ты соблюдаешь заповеди своей религии, – сказал Динк. – Всякий раз, когда ты отказываешься стрелять в Боевом зале. Знаешь что, придурок? Если ты против нашей небольшой революции имени Санта-Клауса – мы требуем, чтобы ты стрелял и выводил других из строя. Иначе ты всего лишь обычный лицемер, набожный ханжа и лжец.

Динк разошелся не на шутку – многим уже становилось не по себе.

– Хватит, Динк, – пробормотал кто-то.

Кто? Естественно, Виггин. Великий миротворец. Динк почувствовал волну нарастающей злости.

– И что ты сделаешь? – тихо спросил Зак. – Ударишь меня? Я на три года тебя младше.

– Нет, – ответил Динк. – Я тебя благословляю.

Он опустил ладонь на голову Зака, который, как и ожидал Динк, стоял не шевелясь. Именно это Зак умел лучше всего – принимать что угодно от кого угодно, даже не пытаясь увильнуть.

– Благословляю тебя и дарую тебе дух Санта-Клауса, – сказал Динк. – Дарую тебе сочувствие, и щедрость, и неодолимое стремление приносить счастье другим. И знаешь, что еще? Дарую тебе скромность, дабы ты понял, что ничем не лучше всех остальных в глазах Господа.

– Ты ничего не знаешь о Господе, – заявил Зак.

– Побольше тебя, – возразил Динк. – Я не преисполнен ненависти.

– Я тоже, – сказал Зак.

– Ага, – буркнул кто-то из мальчишек. – Фуфла ты преисполнен, вот чего.

– Круто, – рассмеялся другой.

– Дарую тебе любовь, – продолжал Динк. – Поверь мне, Зак, когда ты ее наконец почувствуешь, для тебя это станет таким шоком, что может тебя убить. Тогда ты сможешь сам поговорить с Господом и выяснить, где именно ты напортачил. – Динк развернулся к стоявшей перед ним Армии Крыс. – Не знаю, как вы, а я в этом году сыграю роль Санта-Клауса. У нас тут нет ничего своего, так что дарить подарки не так-то просто. Доставку по Сети сюда не закажешь. Но подарки – не обязательно игрушки и всякое такое. Знаете, что такого я подарил Флипу, из-за чего у нас появилось столько проблем? Стихи.

– Мило, – усмехнулся британец. – Любовные?

В ответ Флип прочитал стишок – естественно, покраснев, поскольку речь шла о шутке над ним самим. Но именно поэтому стишок ему нравился.

Динк понял, что многие решили, что это и впрямь круто, когда командир взвода пишет сатирические стихи об одном из своих солдат. В самом деле, настоящий подарок.

– И чтобы доказать, что мы не празднуем Рождество, – сказал Динк, – давайте дарить друг другу подарки в любой день декабря. Это может быть Ханука… Или, черт побери, день Синтерклааса. День только начался.

– Если Динк нас всех одарит, – нараспев произнес мальчик с Ямайки, – нам теплее сразу станет.

– Как мило, – сказал британец.

– Все мило Бешеному Тому, – проговорил канадец. – Готов на завтрак жрать солому.

Большинство ребят рассмеялись.

– Это что, и есть подарок? – спросил Бешеный Том. – Что-то Рождественский дед в этом году не особо выкладывается.

– Любой подарок от ребят я получить, конечно, рад, – сказал Виггин. Все снова засмеялись. – Но есть в мечтах моих одно – из дома, от родных письмо.

На этот раз почти никто не смеялся, а потом все замолчали.

– Это единственный подарок, которого бы мне хотелось, – тихо проговорил Виггин. – Письмо из дома. Если можешь мне его подарить – я с тобой.

– Не могу, – столь же серьезно ответил Динк. – Нас полностью отрезали от всего мира, так что помочь могу лишь немногим. Твои родные дома ведь вешают чулки для Санты? Ты ведь американец?

Виггин кивнул.

– Повесь в этом году свой чулок, Виггин, и что-нибудь в нем найдешь.

– Уголек, – сказал Чокнутый Том.

– Пока не знаю, что именно, – продолжал Динк, – но подарок там точно будет.

– Но он будет на самом деле не от них, – возразил Виггин.

– Да, – кивнул Динк и улыбнулся. – Он будет от Санта-Клауса.

– Не надо, Динк, – покачал головой Виггин. – Не стоит хлопот.

– Каких хлопот? Это лишь поднимет боевой дух.

– Мы здесь для того, чтобы учиться воевать, – сказал Виггин.

– Я не хочу учиться воевать, – прошептал Зак.

– Ты еще тут, Зак? – спросил Динк, многозначительно поворачиваясь к нему спиной. – Мы здесь для того, чтобы создать армию, Виггин. Группу людей, которые действуют как единое целое, а не кучку ребят под пятой преподавателей, которые считают, будто могут стереть десятки тысяч лет человеческой истории и культуры, заменив их своими правилами.

Виггин с тоской отвел взгляд:

– Делай что хочешь, Динк.

– Я всегда делаю что хочу, – ответил тот.

– Единственный дар, который признает Господь, – сказал Зак, – это разбитое сердце и покаянная душа.

Многие застонали в ответ, но Динк лишь в последний раз бросил взгляд на Зака.

– И когда это ты раскаивался?

– Покаяние, – ответил Зак, – есть дар, который я приношу Господу, а не тебе.

С этими словами Зак направился к своей койке, скрывшись за изгибом стены казармы.