Зеленый Меч

Печальная и горестная это была ночь…

Женщины, перед сражением убежавшие с детьми и стариками в лесную чащу, когда взошла луна, появились на опушке. Зажигать факелы боялись. И шли, спотыкаясь и падая, к полю боя – туда, где лежали вповалку отцы, мужья, братья, сыновья. Может, кто и уцелел…

Мужчины остановили вражью рать, и она, разорив Русдорф, не пошла к Шимдорну, а повернула на запад. Но мужчин у русдорфских женщин больше не было.

Анна Вайс шла первой – она отдала битве троих сыновей. За руки она вела своих младших – Ганса и Билле. Оставить их, маленьких, одних в лесу она не могла. Дети настолько перепугались, что даже не плакали; первый страх прошел, за несколько часов наступило отупение, они могли только держаться за материнские руки.

– Анна…

Женщина обернулась и увидела – поодаль от всех тащится к полю боя старая Шварценелль. Злость вскипела – ей-то, ведьме, безмужней и бездетной, что там нужно?! Она-то кого собралась искать?

Шварценелль когда-то хорошо умела исцелять, но уже лет с десяток, как всем сильно болящим отказывала, принимала только тех, кто с безобидными хворобами. Говорила – выменяла этот дар на иной. Может, и выменяла – кто эту нечисть разберет. Как это вообще возможно – никому не объясняла. Теперь она промышляла сбором редких болотных трав, уходила в леса на несколько дней, потом выносила на субботний торг пучки и мешочки. Что она получила в обмен на дар – не говорила, но вряд ли что ценное; о ценном бы русдорфцы догадались. Возможно, это было чутье к травам и корешкам, хотя смысл такого обмена был непонятен. Но можно ли ожидать разумных поступков от чудаковатой старухи?

Целительницами в Русдорфе стали Доре и Катрина, сестры-близнецы, тоже не нашедшие мужей. Чему-то их обучила Шварценелль, каких-то знаний они набрались от заезжих лекарей. Когда они надели черные платья целительниц и повязались темными платками, их стали звать, как издавна повелось, Шварцедоре и Шварцекате. Но они хоть взяли на воспитание троих сироток и сейчас спешили на поле боя с корзинами, полными холщовых бинтов и глиняных горшочков с мазями.

– Шла бы ты отсюда, Шварценелль! – крикнула Анна. – Пользы от тебя никакой и смотреть на тебя тошно!

– А ты меня не гони. Вот это видишь?

Старуха держала в руках рогульку. Такую, которая помогает найти подземные водяные жилы.

– Я ее заговорила, – сказала Шварценелль. – Я ее своей кровью напоила. Теперь она тянется к живому. Пусти-ка, я вперед пойду.

Анна даже не удивилась тому, что Шварценелль умеет такое творить. А бывшая целительница первой ступила на край Амштенского луга.

Тут-то и была битва. Тут и нужно под горами тел отыскать тех, кто ждет помощи.

– Осторожно, не провалитесь в яму, – говорила Шварценелль. – Тут цверги их оставили не меньше дюжины.

Цверги вышли из земли на восточной околице Русдорфа и вступили в бой после заката. Это была самая трудная пора битвы, но мужчинам из Русдорфа удалось их загнать обратно в землю. А всякий знает – цверг не любит сопротивления. Если хорошенько дать ему сдачи – он отступит и уже долго не появится. Они не бойцы, а вот вольфкопы – бойцы, потому цверги нанимают их и дают им оружие. Как они договариваются с вольфкопами – понять невозможно, потому что эти мохнатые бойцы, хоть и ходят на ногах, как люди, способны лишь рычать, скулить и выть.

Цверги думали, что основную работу уже выполнили вольфкопы, и ошиблись. Было еще кому сопротивляться. Правда, разорить деревню и унести под землю добычу они успели.

Мертвые лежали вповалку – и женщины, прикоснувшись к холодной жесткой шерсти вольфкопа, уже не отдергивали рук, а оттаскивали звериное тело – втроем или вчетвером, чтобы высвободить человеческое. Старались не прикасаться к заостренным клыкастым мордам – кто их, вольфкопов, разберет, могут последним предсмертным усилием вцепиться зубами в руку.

И уже зачинался над полем безнадежного боя плач – бессловесный вой отчаяния.

– Тут, – сказала Шварценелль. – Тут живой. Анна, Лизерль, Дина, несите слеги, иначе этих скотов не сковырнем.

Под мохнатыми телами лежал Рейнмар – единственный наследник шимдорнского барона, младшенький, которого чудом спасли в чумное лето, когда старшие сыновья погибли, а баронесса с дочками, к счастью, вовремя уехала к сестре и там отсиделась. И он был не только жив – он был в сознании.

– Убейте меня, прирежьте меня… – просил он, когда Анна и Дина пытались вынести его на ровное место, чтобы положить на носилки. Юный барон в доспехах был-таки тяжел, а как снять нагрудник и оплечье – они не знали.

Шварценелль, побормотав, зажгла на торчащем кончике своей рогульки крошечный зеленоватый огонек. И тогда стало ясно – юнкеру Рейнмару в бою отрубили правую руку.

Оруженосец Эцли как-то сумел перетянуть ее ремнем, и Рейнмар дрался левой рукой. А потом и Эцли погиб – вон он, мальчик, лежит на спине и смотрит мертвыми глазами на низкую луну. И Драммед, и Матти, и все, кого привел на битву Рейнмар, – погибли.

Русдорфцам повезло – одни они бы не справились. А Рейнмар, который со своими людьми охотился неподалеку, где для него выследили матерого медведя, услышал хриплые стоны пастушьих рогов – так русдорфцы в отчаянии звали на подмогу соседей. Юный барон, балованный сынок, горячая кровь – как он мог не откликнуться?

– Барон хорошо заплатит, когда мы привезем ему сына, – сказала Лизерль. – А деньги нам сейчас нужны.

– Да, – согласилась Анна. – Шварценелль… может, кто-то еще?..

– Сейчас…

Ведунья шла вокруг поля битвы, чуткими руками ловя колебания своей рогульки, и женщины шли следом. Несколько раз она сказала «там!» – и привела к раненым мужчинам.

Анне, можно сказать, повезло – ее старший выжил.

– Уве! – воскликнула она, увидев его сидящим между тел. И ни до кого ей больше не было дела.

Уве плохо понимал, что происходит, вставать не хотел, ругался последними словами, насилу его увели с Амштенского луга.

Ближе к рассвету Анна отыскала Герта и Гедерта. И долго плакала над ними.

Шварценелль больше ничем не могла помочь и ушла. Женщины и подростки унесли раненых в деревню и вернулись с лопатами. Нужно было сбросить мертвых вольфкопов в ямы, оставленные цвергами, и закопать. И вырыть другие ямы, потому что вольфкопов насчитали до полсотни.

Цверги забрали еду, забили скот и унесли туши. Оно и понятно – под землей пшеница не растет, коровы не доятся. Хорошо хоть, не успели поджечь дома. Нужно было слать в Шимдорн гонца – чтобы старый барон приехал за сыном, а заодно привез продовольствия. Все-таки русдорфские мужчины не пустили врага к Шимдорну, он должен это понимать.

Рейнмара пришлось связать – он все порывался сдернуть повязку, чтобы истечь кровью. Старый барон, прискакав к утру, изругал сынка на все лады. Он был бывалым воином, смолоду ходил на три войны, когда сцепились граф фон Гольденморн и вольный город Селленберг с князьями равнинной Артеи. Потом его люди привели подводы с мешками, его пастухи пригнали четырех коров и двух старых кобыл. С этим Русдорфу следовало начинать новую жизнь.

– Ну, хоть молоко для малышей будет, – сказала Анна. – Уве, ты лежи, не вставай. Катрина сказала, что тебе все внутренности отбили.

– Да я вроде уже ничего…

– Лежи, лежи…

Уве действительно чувствовал себя так, словно по нему табун лошадей пронесся. Но руки-ноги целы, царапины не в счет, а что башка трещит – так это понемногу пройдет, главное – обеспечить башке покой. Он умом это понимал, но стыдно было валяться, когда женщины изо всех сил стараются приготовиться к зиме. Треклятые цверги забрали и одеяла, и тюфяки, и даже старые конские попоны. Их можно понять – под землей овцы не блеют.

Наконец он встал и побрел на Амштенский луг.

У женщин хватило ума не хоронить вольфкопов вместе с оружием. Мечи и ножи у этих зверюг были знатные, а в щитах они не нуждались – жесткая шерсть часто заменяла им щит. Оружие, собранное в кучу, лежало под дубом. И там же Уве встретил Шварценелль. Она деловито перебирала клинки.

– Ищу, которым отрубили руку юнкеру Рейнмару, – объяснила она. – Новую не вырастить, но немного пособить можно. Если этот клинок каждый день смазывать мазью, рана не будет болеть и хорошо заживет.

– Ты разве чувствуешь, чья на клинке кровь?

– А вот, – ведьма показала тряпочку. – Нарочно в Шимдорн ходила. Ну и на молодого человека взглянуть…

– Ты ведь уже не лечишь.

– Не лечу. А кое-что понять хотела.

Уве хмыкнул – чего там понимать? Баронский сын в бою держался стойко, но он ведь красавчик, общий любимчик, потеря руки для него хуже смерти. Сейчас вокруг него суетится все семейство, поназвали знаменитых лекарей, и юнкера Рейнмара утешают прекраснейшие дамы и девицы. Надо полагать, вскоре он и утешится.

– Ярости в нем нет, вот что плохо… – пробормотала Шварценелль. – Мечом владеть научили, ему это даже нравилось, по мечу он тосковал, а ярости нет, одно мастерство… Кинулся в бой, как мальчишка в драку… Ему бы хоть капельку настоящей ярости…

– На что?

– Для дела. Ты же не думаешь, Уве, что цверги оставят нас в покое?

– Все знают – если их выгнать, они больше не приходят.

– Это так, но цверги идут с юга, от горных хребтов, и возвращаться с добычей будут к себе на юг. Не сегодня и не завтра – но вылезут где-нибудь возле Шимдорна или Глездорфа из земли. А позвать вольфкопов им нетрудно – это они умеют.

– Правда, что вольфкопы когда-то были людьми? И за предательство их племя стало звериным?

– Может, и были, но очень давно. Я об этом не спрашивала. А только говорят, что на востоке, за большими озерами, живут бегуны. У них мальчик двенадцати лет бежит вровень с лучшим конем, а мужчина двадцати лет коня обгоняет. Вольфкопы тоже знатно бегают. Может, родня.

– Значит, вернутся? – Уве взял из кучи самый длинный меч, примерился, как им орудовать.

Он был упрям и вспыльчив, этот Уве, сын Тарре и Анны, а когда рукоять меча легла в ладонь, то в серых глазах прорезался опасный огонек.

– Не по твоей руке. У них лапищи сильные, сильнее, чем у нашего кузнеца Трора, мир его праху.

Но Уве унес с собой пару мечей и пятерку хороших ножей.

Шварценелль отыскала-таки нужный клинок и пешком отправилась в Шимдорн.

Уве был неправ – Рейнмар не лежал на белоснежных простынях, окруженный дамской заботой. Он, как только силы позволили, ушел в замковый сад и забился в самую глубь, туда ему и еду носили, там ему и повязки меняли. Сад прилепился снаружи южной стены Шимдорнского замка, между двумя башнями, Стальной и Белой, был невелик и расположился на крутом откосе над рекой, которая служила естественной преградой для врагов. И Рейнмар, сидя на скамье под вишней и глядя на реку, думал: а хорошо бы все-таки броситься туда и утопиться…

Ему было безмерно стыдно за свое увечье.

Ученый лекарь Корнелиус, которого привезли к Рейнмару из Керренбурга, наблюдал за ним, стоя в «предательской калитке» – эта незаметная калитка у основания Стальной башни служила для того, чтобы тайно выпускать и принимать гонцов, но в народе ходили слухи о каких-то древних предателях, которые во время осады замка хотели впустить туда врагов. Эрна, пятнадцатилетняя дочка лекаря, спустилась по склону чуть ли не до самой скамейки и смотрела на юношу, затаив дыхание: он, золотоволосый, был совершенно не похож на темно-русых, плечистых и шумных керренбургских парней, а его печаль и вовсе малость помутила рассудок девушки. И девушка понимала, что вечерние прогулки с учеником пекаря Клаусом и с подмастерьем бочара Торре – вовсе не любовь, а вот то, что сейчас с ней происходит, – настоящая, доподлинная и нерушимая любовь. Какая, наверно, бывает лишь в пятнадцать лет. И лишь у девочек, которые не уверены в своей красоте и в своих едва зародившихся женских чарах.

Там, над рекой, Рейнмара и отыскала Шварценелль.

– Кто ты? – спросил юный рыцарь.

– Я лекарка Нелль. В чумное лето я тебя лечила. И вылечила.

– И зачем пришла? Лечить?

– Ты сперва вспомни меня.

Рейнмар посмотрел на нее внимательно – и вспомнил. Сквозь одно лицо, сухое и темное, проступило другое – округлое и светлое. Но всего на миг.

– Значит, пришла пожалеть ребеночка.

– Опять не угадал. Слушай, объясню.

– Иди-ка ты лучше отсюда, Нелль… – попросил Рейнмар. – Очень тебя прошу. Ты ведь не сможешь вырастить мне новую руку.

– Может быть, я смогу тебе дать что-нибудь взамен. Ты послушай, послушай… может, что-то в тебе отзовется…

– Ну и что тогда?

– Увидишь.

Они помолчали.

– Ну, ладно уж, говори, – позволил юнкер Рейнмар.

– О том, что цверги и вольфкопы пойдут в наши края, я знала уже давно, – сказала Шварценелль. – Есть книги предсказаний, главное – правильно понять, что там нарисовано, и совместить с временем. У меня это несколько раз получилось. Откуда книга взялась – не спрашивай, не знаю. И кому я задавала свои вопросы – тоже не спрашивай, все равно не скажу.

Шварценелль замолчала, вспоминая свои давние походы в Гофлендские леса.

Книгу ей показали не сразу – сперва она просто стояла на краю большой поляны и издали смотрела на старцев в белых холщовых рубахах, хранителей тайн. Ее не гнали, но и не принимали. Потом беловолосая женщина, которая была не совсем женщиной, а похожим существом, позволила ей сесть у своего шалаша и приняла скромные дары – овечий сыр и садовые яблоки; она даже удивилась тому, что эти плоды могут быть бело-румяными и сладкими. Тогда только Шварценелль получила дозволение говорить и рассказала, что дикие яблони на опушке, дающие крошечные и кислые плоды, – дальние предки домашних, с которыми по меньшей мере триста лет возились опытные садовники.

А книга, одна из дюжины, была невелика и сшита из особо выделанных полос бересты. Обученная чтению Шварценелль удивилась – там не было слов, даже букв, а лишь выдавленные и подкрашенные соком ягод рисунки.

На рисунках были странные горбатые существа, одни – наполовину вылезшие из земли, другие – стоящие возле нор. Они были вооружены и всем видом внушали ужас. Особенно Шварценелль удивили торчащие, как у лесных кабанов, клыки. У других горбунов зубы росли в разные стороны, и Шварценелль не сразу поняла, что их рты окружены острыми язычками огня.

– Цверги, – сказал старец, показавший книгу. – И альвриги. Сами так себя называют. Это очень старое слово.

– Они опасны для нас? – спросила Шварценелль.

– Смотри.

И она увидела бой. Люди сражались с горбатыми карликами и со злобными вольфкопами, что очень удивило Шварценелль, тогда – целительницу, унаследовавшую дар от прабабки.

Она встречала вольфкопов в лесу, однажды вышла к их стойбищу, и они ее не тронули.

– Они станут нашими врагами?

– Их сделают вашими врагами.

И тогда Шварценелль сумела внутренним взором оживить и привязать к времени следующую картинку: там вольфкопы шли через реку вброд, неся на спинах груз, но какой – не разобрать. Они куда-то уходили – видимо, прочь из мест, где живут люди. И они более не были страшны.

– Они не хотят быть нашими врагами… – Шварценелль задумалась. – И не будут… А цверги?..

– Довольно, – ответил старец, и его полупрозрачное лицо затуманилось, как будто изнутри проступил серый дым.

Воспоминание было мгновенным, но в него вместилось множество стремительно промелькнувших картинок. Юный рыцарь даже не понял, что Шварценелль нырнула в прошлое и вынырнула обратно.

– Так вот, цверги – они от земли. Земля их в глубоких пещерах под Артеей, под Бервальдом, под Клаштейном кормит и поит, растит и пестует, как младенцев. И их доспехи вырастают, как будто репа на грядках, прямо на них. Так мне сказали люди, которые их видели, а что на самом деле – я не знаю. Я их видела только мертвыми, а вниз не спускалась. Железный меч может, когда всю силу вложишь в удар, разрубить такой доспех, но если цверг жив останется – доспех снова срастется, да еще как быстро! Так говорили те, кто воевал с ними. Сама я, впрочем, видела разрубленный доспех. Цверга можно только убить – раны ему не страшны, скоро затянутся. Это похоже на правду. И потому они боятся тех, кто убивает, очень боятся. Чужими руками добывают победу. Но за цвергами стоят те, кто еще опаснее. Они знают заклинания власти на том языке, который много тысяч лет был позабыт.

– Мы бились с вольфкопами, – хмуро сказал Рейнмар. – Эти – настоящие бойцы…

– Да, юнкер Рейнмар, вольфкопы. Я уже давно ждала новостей о цвергах. Предчувствие большой беды, понимаешь? Когда они разорили Эберсгард, я поняла – беда близится. А я сама – из Русдорфа, там мой дом, там мои люди. Они меня, может, не очень любят, а я их люблю. И я опять пошла туда… туда, где мне показывали книгу… Встретили меня не слишком любезно. Они – те, чья книга, – уже очень стары и недоверчивы… А я – кто? Я простая деревенская знахарка. Я даже сама не знала, кого и чего ищу, когда впервые пришла к ним.

– Кто – они? – спросил Рейнмар. – Маги?

Магов он встречал в отцовском замке, они иногда казались страшноватыми, иногда смешными. Особенно развеселил прибывший в Шимдорн откуда-то с юга маленький человечек в парчовом халате до пят и тюрбане величиной чуть ли не с пивной бочонок. Молодежь, что жила при семействе барона, потешалась над его пегой бородой и забавной повадкой выступать, задрав нос. Человечек ехал на север, чтобы там служить придворным магом у селленбергского бургомистра, остановился же в Шимдорне для короткого отдыха. Служил ему черный человек, вызвавший большое любопытство у придворных дам баронессы. Так бы и остался в памяти этот человечек потешным уродцем, если бы в последний день своего пребывания в замке не разогнал парчовыми рукавами грозовую тучу, которая могла побить градом крестьянские поля.

Шварценелль нарочно пришла в Шимдорн, чтобы посмотреть на мастера магии, и очень была недовольна шутками молодых придворных. Маг с юга не был целителем, как она надеялась, но он умел договариваться с дождем и снегом, нагонял и разгонял облака, что для графа, у которого в Селленберге хватало костоправов и знахарей, было куда важнее; графские земледельцы выращивали на продажу рожь и ячмень в огромных количествах, и он нанял именно того знатока, от которого для урожая предвиделась большая польза.

Молодому человеку и не полагается разбираться в тайнах, сказала она себе, пусть для него все обладатели странных способностей будут равны, беда невелика, лишь бы хоть немного уважал.

– Они владеют магией, но ее природа мне, конечно, непонятна, юнкер Рейнмар. Они – те, кто жил здесь очень, очень давно, еще до того, как из пещер вышли хозяева цвергов и сами цверги, до того, как они получили власть над вольфкопами. И что-то они о цвергах знают такое, чего не желают рассказывать. А магия… Как я поняла, раньше они обходились без нее, потом она понадобилась. Или же она была иной. Они, я думаю, вырастили ее в себе, как выращивают капусту на грядках. И она каким-то образом связана с растениями. Понимаешь, они очень, очень стары, от старости их тела истончились. И они, как растения, кормятся солнечными лучами. Во всяком случае, обычной пищи почти не употребляют. Их женщины, что смотрят за старцами, – те могут съесть и кусочек козьего сыра.

– Они – не люди?

– Нет, не люди. Хотя нашей речью владеют. Мне было сказано: раз пришла, то что у тебя на продажу? Я ответила – мой скромный дар. Было сказано: и впрямь скромный, целительница ты не из знатных, но ты готова с ним расстаться – так что выбирай иное. Я выбрала… Было сказано: жди знака, знак явится сам. Вот я и ждала. А когда увидела тебя с перетянутой рукой, то поняла – вот он, знак! Пора!

– Что – пора?

– Я двенадцать лет этого дня ждала. Я знала, понимаешь, знала, что будет беда. И у меня хранилось средство от беды – то, что убивает цверга наповал, то, что разрубает шкуру вольфкопа.

– Что же ты раньше не пустила его в ход? – возмутился юный рыцарь.

– Не могла. Дать-то мне это дали, а как употребить – не объяснили. Просто дали, назвали имя, показали картинку внутреннему взору – меч, с клинком, который словно вырастает из чаши с кровью, но клинок – зеленый, – и сделали так, что я перестала их видеть. Потом были зеленые искры, пятна, смысла их я не поняла. Я по-всякому пробовала, я хотела с этими зернами договориться… Только теперь я уразумела…

– Поздно, голубушка. Я уже не боец. Иди к кому-то другому. Убирайся, пока я не кликнул стражу.

– А я говорю – не поздно! В самый раз. Сейчас все поймешь! Я этот Зеленый Меч дорогой ценой купила, я Русдорф без лекарки оставила. Но – вот, смотри…

На шее у Шварценелль висел замшевый мешочек, а из этого мешочка она достала три черные фасолины и выложила на ладонь.

– Ну и что это?

– Он, Зеленый Меч. Да не смотри на меня так, я еще не выжила из ума! Его нужно посадить, чтобы дал росток. Я как только не сажала и чем только не поливала. Думала уже – обманули меня, невесть чем заплатили. Сказали – вот оружие, чтобы твой Русдорф защищать, а оружия-то и нет, а Русдорф разорили, и биться некому… А когда я тебя на Амштенском лугу нашла – мешочек этот вроде сам зашевелился. Тут-то я и догадалась…

– И почему я только тебя слушаю? Почему не велю прогнать? – уныло спросил Рейнмар. – Ты ведь сумасшедшая, тебя нужно отдать страже под надзор.

– Ты за руку свою отомстить хочешь? И за Эцли, и за Драммеда, и за Матти?

– Я сейчас в реку тебя скину! – воскликнул, вскочив, Рейнмар. – Не было такого, чтобы надо мной кто издевался – и жив остался!

Шварценелль исчезла. Он посмотрел вправо, влево – нет. Тогда он сел на скамью и опять затосковал.

– Угомонился? – сказала стоявшая за его спиной Шварценелль. – А теперь слушай. У вас, у рыцарей, говорят, что меч – продолжение руки. Так это можно сделать – если посадить зерно в твою рану. Оттуда и вырастет Зеленый Меч. Вот такая это, оказывается, магия. Чаша с кровью, из которой появляется меч, понимаешь? И станешь ты бойцом – на зависть всем северным графствам и западным баронствам.

– Ты врешь, лекарка. Тебя подослали…

– Зачем мне врать? Я вот ношу эти три зерна, ношу – а я ведь не вечная. Помру – и они погибнут. И наши села останутся без защиты. Пойми ты, эта битва – еще не битва, это цверги только мимоходом русдорфцев побили. А если они повадятся ходить на запад? Тогда и Шимдорну достанется.

– Замок хорошо укреплен.

– А если посреди замковой площади цверги из земли полезут?

Рейнмар вдруг представил себе это – и ему стало страшно.

– Так это что же – война?

Войну юноша представлял себе иначе – по миниатюрам в рукописных книгах из дедовой либереи. Дед собирал воспоминания о походах на юг и заказывал художникам картинки. Отродясь не видавшие оружия страшнее, чем перочинный ножик, художники изображали войну чистенькую и опрятную, кровь из-под копыт белых коней не долетала до начищенных доспехов всадников.

Когда он повел своих людей в атаку на вольфкопов, то и не представлял, насколько все будет грязно, страшно и больно.

– Наконец-то ты понял. А я уже двенадцать лет это знаю. Ну, так что же, рыцарь?

Рейнмар ничего не ответил, только стал ходить по узкой тропинке, с которой два шага в сторону – и улетишь в реку.

– Я должен посоветоваться…

– С кем? Как будто старый барон знает повадки цвергов и вольфкопов! Они же до Шимдорна ни разу не доходили, только до Экеу и Мерсдорфа. Вот живет у вас кривой Хаги-сторож – он с цвергами дрался. Но ты его не спрашивай – он в том бою двух сыновей потерял. Очень не любит, когда спрашивают… Ну так как же?

Шварценелль не знала или не помнила, что барон успел повоевать, прежде чем женился на баронессе. И она, столько лет прожив без мужа, выгнанного за шалости, позабыла мужские повадки. А что приятнее старым бойцам, чем сесть дружеским кружком да обсудить все новости военного дела, собранную в Селленберге огромную баллисту или способности приведенных из Гофленда наемников. Разумеется, барон знал, как воюют с вольфкопами и цвергами; побывав в Русдорфе, он расспросил раненых.

Рейнмар действительно хотел посоветоваться с отцом. И хотел – и боялся, что барон отговорит его от странной затеи. Было тут над чем поразмыслить…

Королева у артейских цвергов была – красавица. Долго высматривали, таились в замковом саду, на когтях поднимались ночью к окошку ее спальни, потом, как водится, похитили и унесли в пещеры. Королева должна быть похищена – чтобы с детства знать, что такое смертный страх и истребляющая этот страх ярость. И королева должна быть людского рода – потому что требуется красота, какой у цвергов нет и быть не может.

Понятие о красоте у них было стародавнее. Может, оно лишь и осталось с той поры, когда цверги еще не стали цвергами. И хранителями знания о красоте были альвриги – они решали, когда и где брать новую королеву. А слово трех старших альвригов – закон, ему повинуются младшие альвриги и командиры десяток.

Вынырнув из земли на закате, похитили они дитя, графскую дочь, унесли в пещеры и растили – чтобы получилась необходимая им гордая и злая зверюга без чувства страха. Только такая может водить в бой. Имя ей оставили прежнее – Иоланта, но прибавили свое, подземное, – Церфесса. Старшие альвриги долго это имя выбирали, меняя в нем звуки. Когда удалось всем троим произнести его в лад так, чтобы язычки огня на губах одновременно взмыли вверх и опали, стало ясно – имя счастливое, принесет победы и знатную добычу.

Конечно, у цвергов были свои жены, но в королевы они не годились – их растили для послушания и исполнения долга. В дальних пещерах они вынашивали и рожали детей, появлялись редко, так что цверги даже не знали: то ли ребенок зачат обычным путем, то ли сама земля его дарует. Знали это альвриги – потому что они посещали тех жен и по приметам определяли, какое дитя достойно стать юным альвригом.

Королевой следовало гордиться. Королева – та, кого несут впереди, укутанную в золотые меха. Ей приносят сверху лучшие лакомства и украшения. На пиру она сидит во главе стола. В бою она едет на плечах вольфкопов и потрясает копьем, и кричит, и рычит, посылая мохнатое воинство на врага.

Но если кто подумает, будто королева обладает властью, – над ним будут смеяться.

Втихомолку, но – будут.

Королева – носительница красоты и несгибаемой воли, альвриги – носители власти, таков закон пещер. Воля, соединяясь с властью, дает силу заклятиям, ведет в бой и одерживает победы. Однако поклонение королеве – тоже закон пещер.

В самых дальних пещерах прятали будущую королеву Иоланту Церфессу, – чтобы Миранда Криарона, королева нынешняя, не подослала кого-то из цвергов с приказом убить дитя. Если успеет убить – еще несколько лет будет королевой. Не успеет – печальной окажется ее судьба. Ведь власть королевы – до той поры, пока не войдет в пору девичьей зрелости другая королева, которую выкрадут заранее и будут растить, соблюдая тайну. Ибо юная и безрассудно яростная королева нужна постоянно, а юность быстро тает и исчезает, на смену ей приходит рассудок. В этом альвриги убедились, когда одна из королев попыталась во время боя уйти. Она поняла, что те, кого она приказывает убивать, ее братья по крови, а с такой сообразительностью быть королевой невозможно.

Куда исчезла та королева – знали только трое старших альвригов, а их расспрашивать нельзя, таков подземный закон.

Иоланта Церфесса была обучена людской грамоте, которой при нужде пользовались альвриги – своей у них никогда не было. Но, когда ей принесли послание от королевы бервальдских цвергов, она отбросила кожаный лист, чтобы его поймал старый Реки:

– Читай!

Рената Бримира (точнее, ее советники-альвриги) предлагала каждому роду идти своим путем, не показываясь над землей, чтобы встретиться возле Асселя – небольшого приморского города. Там следовало вызвать отряды вольфкопов, которым было удобно добежать до побережья лесами, и без промедления двинуться на Вергард – на богатый Вергард, где можно взять прекрасную добычу. Время осеннее, в гавани склады полны мешков с зерном и прочими припасами; эти мешки ждут отправки водным путем, но судьба им – попасть под землю.

Раньше цверги брали с налету южные города, но это стало опасно – люди выучились сопротивляться, мастерили баллисты, кидались тяжелыми корзинами с камнями и огнем, и вожаки вольфкопов не хотели вести своих на заведомую смерть. Хоть они и полузвери, хоть их рассудок лишь немногим сильнее рассудка медведей, а что такое смерть – понимают. Слишком много сил королевы уходило на подавление их воли, и потому пришлось на время забыть о южных городах и укрепленных замках. Западные гавани дальше, но там людишки пугливы и не станут защищать свое добро, отступят и переждут беду на островах.

– Что скажешь, Церфесса? – спросил советник, альвриг Андми. – Вот карта. По дороге к Асселю мы можем подняться наверх возле Бремлина. Придется сделать крюк, но зато мы возьмем припасы.

На карту королева даже не посмотрела; она плохо понимала, что это такое – пятнистое с извилистыми черными полосами. Для живущего в пещерах то, что наверху, имеет значение только при выходе, а выход – это бой на небольшом пространстве и погоня за добычей.

– У нас нет припасов? – спросила она.

– Они никогда не лишние. И, пожалуй, там можно взять шерстяные покрывала. Бремлинские женщины – хорошие ткачихи.

– И еще там можно взять бремлинскую яблочную пастилу, – напомнил Реки. – Они как раз теперь заготавливают ее к ярмарке.

Альвриги еще в давние времена постановили: королеве – все самое лучшее и самое вкусное. А пастила – отменное лакомство, как и медовые лепешки. Но лепешки черствеют, а пастила, правильно завернутая, под землей долго остается свежей.

– Идем к Асселю, по дороге поднимаемся возле Бремлина, – решила Иоланта Церфесса, и тут же по знаку Реки затрубили в рога мальчики-цверги, стоявшие вдоль стен пещеры. Это означало – королева приняла нужное альвригам решение.

Подземный поход цвергов – это сложное действо, в котором сплавляются вместе магия альвригов, сила индергов и воля королевы.

Сперва рядовые цверги по указанию альвригов расширяют пещеру. Затем альвриги и королева совершают обряд и вызывают индергов.

Позвать одного нетрудно. Понять, где он, послать в ту сторону слова Старшего языка, укрепленные огнем на черных губах, – это может и младший альвриг. Сделать так, чтобы одновременно явились трое, – задача для старших.

Но нужны все трое.

Белоснежный индерг велик и могуч, а также стремителен. Если бы он перемещался по земной поверхности, то обогнал бы самого скорого коня. Но он, как и цверг, не выносит солнечного света, даже лунный причиняет ему боль. Солнечный свет для него смертельно опасен. И он движется сквозь землю со скоростью идущего по широкому проходу вооруженного цверга.

Индерги выходят из земли и останавливаются в недоумении – они не привыкли к пустому пространству, им необходимо ощущать сопротивление земной плоти. Тогда альвриги и королева направляют их в нужную сторону. Индерги, обычно их ставят по трое в ряд, вгрызаются в землю, продавливают ее, раздвигают, земля сопротивляется. Уступив дорогу, она некоторое время удерживает образовавшийся проход, потом смыкается.

За индергами идут цверги-труженики, выравнивают пол и разгребают камни. Это – работа для тех, кто стар и не принесет пользы в бою. За цвергами-тружениками – альвриги, неустанно читающие заклинания власти на Старшем языке; трое старших – впереди, четверо или пятеро младших – следом. За альвригами на плечах двух сильных цвергов едет королева, столь же неустанно повелевающая индергам двигаться вперед. Для действия заклинаний необходима ее воля – воля существа, никогда не знавшего запретов и преград. За королевой – отряд цвергов-бойцов. И замыкают шествие старые цверги, которые тащат королевские носилки. Их главная задача – не дать смыкающейся земле поймать себя.

Цверги-бойцы тоже ощущают на себе власть заклятий и волю королевы, но иначе, чем индерги. Они проникаются верой в свое могущество и в свою красоту. Они понимают: самое прекрасное на земле и под землей, – это колонна шагающих в лад и гремящих оружием цвергов. И они заранее торжествуют победу.

Подойдя к Бремлину, королева и старшие альвриги призвали вольфкопов. Это было труднее, чем вызвать из глуби земной индергов, – тем приказы передавались через тайные земляные жилы.

Вольфкопам посылался зов. В давние времена немало пришлось потрудиться, чтобы научить их повиноваться. Составить зов, чтобы они прибежали точно в указанное место и укрылись в ближайшем лесу, могли только опытные старшие альвриги. Вплести туда направление, срок и даже запахи не каждому дано. Первый зов был послан, когда цверги двинулись в поход. Второй – уже у Бремлина.

Придя в намеченное место, цверги дождались заката и сами, без индергов, стали пробиваться вверх, чтобы выйти из земли. Место было выбрано удачное – ведущие вверх норы получились короткими. Первыми выглянули разведчики и убедились, что немалая стая вольфкопов уже прячется в лесу, в двух милях от городских стен. Альвриги послали им приказ – вольфкопы огромными прыжками понеслись к Бремлину.

Этот городок больше столетия не знал войн, и его укрепления обветшали. Взять его оказалось несложно. Однако цверги не знали, что бремлинский бургомистр справляет свадьбу сына, а невесту парню высватал знатную – из обедневшего, но многолюдного графского рода. На пир съехалось немало невестиной родни, а для простого люда накрыли столы на площади.

Когда вольфкопы ворвались на площадь, нашлось достаточно мужчин, чтобы дать им отпор – тяжелыми скамьями, досками от столов и всем, что подвернулось под руку. Однако вольфкопы, временно отступив, снова пошли в атаку. На сей раз им удалось перебить немало народа. Королева цвергов, стоя на носилках, которые тащили на плечах четверо вольфкопов, выкрикивала приказы, и ее голос наполнял всю площадь и окрестные улицы.

Цверги же напали на городские амбары и, пользуясь тем, что все горожане собрались на площади, грабили дома.

Благородные гости прибыли без оружия и доспехов, но в подвале ратуши хранилось немало этого добра, и очень быстро образовался отряд. Он вышел против вольфкопов, напал, был отброшен. Иоланта Церфесса пронзительными криками одобряла своих и уже радовалась победе, но вдруг ей стало страшно. Она почуяла беду. Из ратуши вышел боец в длинном плаще из тяжелого сукна, с непокрытой головой, его золотые волосы светились в полумраке. Он, отстранив товарищей, один пошел навстречу вольфкопам – и, приблизившись на расстояние в три человеческих роста, скинул плащ.

Иоланта Церфесса хотела крикнуть – и не смогла. В левой руке у юноши был небольшой круглый щит, а правая, вдруг вознесенная над головой, имела продолжение – широкий зеленый луч, и этот луч, описав круг, изогнулся, пустил по себе волну и устремился в сердцевину отряда вольфкопов – туда, где носилки с королевой. Казалось, не юноша управляется с ним, а он сам увлекает за собой бойца.

Невозможно было уследить за гибким зеленым клинком – он то свивался в кольцо, то выпрямлялся и застывал на мгновение, рубил и хлестал, вырывал из шкур клочья меха вместе с кожей. Страшный рев вольфкопов перекрыл все иные звуки боя.

– Грор, убей его! – крикнула королева. – Убей его, Грор!

Огромный вольфкоп, один из немногих, носивших кольчугу и имевших имя, взрыкнул и кинулся наперехват бойцу. У него были большой меч, обоюдоострый, но причудливый, с изгибами и углами, а также широкий кинжал с тяжелой гардой, который при нужде служил щитом.

Сам собой образовался разомкнутый с двух сторон круг: за спиной у бойца-человека стояли вооруженные люди, за спиной бойца-вольфкопа – его собратья. И всем вдруг стало понятно, как много значит этот поединок.

Грор не сразу понял, что длинный, почти в человеческий рост, меч, вознесенный над головой юноши, лишь кажется прямым. Он застывал и каменел, когда это требовалось в бою, чтобы отбить вражеский удар, потом вновь делался гибким и мелькал с такой скоростью, что казалось – из одной рукояти растет полдюжины тонких и стремительных клинков.

Но, сообразив, с чем имеет дело, Грор тут же схитрил: он подставлял свой меч под хлесткие удары – для того, чтобы тонкий клинок обвился вокруг этого огромного меча, а тогда бы сильным рывком удалось его выдернуть из руки бойца.

– А вы что стоите?! – крикнула Иоланта Церфесса альвригам, сопровождавшим ее носилки. Их было трое, и все хвалились, будто знают редкие боевые заклинания, такие, что после третьего повторения теряют силу, но успевают наделать бед врагу.

Старший из альвригов затянул песню силы и ловкости – чтобы влить ее в жилы вольфкопа. Двое других наперебой заголосили, посылая слова неуязвимости навстречу ударам Зеленого Меча.

Но магия, создавшая этот меч и охранявшая его, оказалась сильнее.

Четыре раза подряд пытался Грор вырвать его из руки противника. Но клинок, казалось, намертво захлестнувшийся, вдруг резко распрямлялся и целил острием в горло Грору. Вольфкоп отбивал его щитом, но Зеленый Меч вновь обретал гибкость и проскальзывал за щит.

Королева опомнилась первой.

– Да что вы глядите?! Мохнатые болваны! Все – на него! Все – на него!

Она столько воли вложила в приказ, что вольфкопы, уже порядком напуганные страшным оружием, все разом кинулись на юношу.

В этом-то и была их ошибка.

Перед мечом оказалась сплошная мохнатая стена – раздолье для хлещущих ударов! Эти стремительные удары вырывали клочья плоти, оставляя длинные волнообразные раны. Жесткий, как стальная проволока, мех больше не спасал. Альвриги еще пытались как-то противостоять, но уже поняли – их заклинания бессильны. И они позорно бежали с площади.

Зеленый Меч рубил и кромсал вольфкопов с непостижимой скоростью. Юноша пробивался к четверке, что держала носилки, меч целил то в животы, то в руки могучим вольфкопам, они же не могли ни отбиться, ни убежать. Наконец носилки рухнули, Иоланта Церфесса, упавшая под ноги вольфкопам, вскрикнув в последний раз, откатилась в сторону. Она выскользнула из сияющей меховой мантии, вскочила на ноги, пробежала несколько шагов, споткнулась и рухнула в темноту.

Темнота стала ее спасением. С раннего детства цверги готовили королеву к жизни в пещерах и промывали ей глаза особыми составами, сперва жгучими, потом даже приятными. Зрение у нее было – на зависть ночным птицам.

Иоланта Церфесса оказалась в подвале.

Она не расшиблась только потому, что окошко, предназначенное для спуска вниз дров, бочек и прочих тяжестей, имело в подвале скос, и королева цвергов съехала по этому скосу.

Будь рядом хоть один альвриг – он бы вызвал индерга и заставил его проложить длинный ход, чтобы отыскать ближайшую пещеру. Но старшие альвриги остались наверху, младшие были вместе с цвергами у городских амбаров. А королева не умела читать заклинания – ее этому не учили.

Она изругала все братство альвригов злыми словами из Старшего языка, которые знала, надеясь, что звуковые потоки дойдут до них и будут приняты. Альвриги обещали удачный поход – отчего же они не разглядели в гадательных чашах этого, с золотой головой, с зеленым лучом?

Нужно было убираться из подвала. Люди могли догадаться, куда исчезла королева цвергов.

О жизни наверху у Иоланты Церфессы было странное понятие. Она знала, что там есть бойцы, их помощницы и, возможно, дети. Тех детей, с которыми играла много лет назад, она забыла. Бойцов и помощниц не считала своими. Однако понимала сходство между собой и ими. Прежде всего – у нее и у них была прямая спина. Для той, что выросла среди горбунов, это было в диковинку. Затем – лица, непохожие на поросшие толстым черным волосом лица цвергов с кривыми носами, с желтыми клыками, у помощниц лица открытые и гладкие, как у нее самой, у бойцов часто бородатые, но тоже открытые.

И еще руки! Когтистые, черные, короткие пальцы цвергов, их широченные ладони, удобные для рытья нор, с человеческими не спутаешь, да и искривленные пальцы альвригов, пусть более тонкие и длинные, тоже не были человеческими.

И еще одежда. Помощницы, как и Иоланта Церфесса, носили рубахи и туники, у одних одежда была короче, у других – длиннее. Королева цвергов не задумывалась о том, что у людей бывают молодость и старость, а в старости одеваются иначе. Альвриги сделали все, чтобы ее рассудок обходился без этих понятий, иначе возник бы вопрос: что будет с королевой, когда она состарится?

Под мантией из золотого меха Иоланта Церфесса носила тонкую рубаху и две шерстяные туники. Под землей не слишком холодно, но и не жарко, для цвергов – в самый раз, а человек зябнет. На ногах у нее были меховые сапожки с мягкой подошвой – зачем другие королеве, которая очень мало ходит пешком? Как обувались женщины, живущие наверху, она не знала – в битвах видела главным образом мужчин. Однако попадать в плен она не желала. Острое зрение выручило – она за пустыми бочками и за поленницей разглядела ступеньки. Лесенка вела вверх, к люку. Королеве повезло – он сверху не был замкнут. Иоланта Церфесса попала в помещение с очагом, столом и скамейками.

У пещерных жителей хороший слух, и она вовремя успела спрятаться под лестницей. В помещение стали заносить раненых, двоих положили на столы, лекарь закричал едва ли не громче, чем королева цвергов в бою. Языка она не знала.

Женщины, которым приказывал лекарь, были одеты в праздничные рубахи с многоцветной вышивкой, в полосатые юбки и длинные кружевные передники. Эти дорогие передники, которые передавались от бабушки к внучке, сейчас рвали на полосы, чтобы перевязывать раненых, и белоснежные нижние юбки тоже рвали.

Иоланте Церфессе удалось, подхватив бархатную накидку богатой горожанки, выскользнуть на улицу. Теперь нужно было выбираться из города и искать своих. Но не удалось – хоть и с опозданием, а горожане заперли ворота, поставили стражников на стенах. Значит, единственное – переждать суету. Спрятаться и переждать.

Королева была уверена, что цверги уже ищут ее. Разведчики могли пройти под землей. Значит, лучше всего – забраться в другой подвал.

Вот в другом подвале ее и окликнул младший альвриг Эйтри.

В братстве альвригов он считался средним по силам и способностям; он еще только учился пользоваться обжигающим губы синевато-сизым огнем. Однако честолюбие он имел неуемное и рвался в тройку Старших. Говорили, что у него в дальних пещерах уже растет сын, которому он хотел бы передать свое место в братстве.

О том, как появляются юные альвриги, королева не задумывалась. Вроде бы в дальних пещерах жили жены старших альвригов, но откуда они брались – она не знала и ни одной такой жены не видела, хотя провела детство как раз в дальних тайных пещерах. Но ее растили матери цвергов, а потом передали альвригам. Так что правды королева не знала, а Эйтри казался ей самым злым из всего братства. И, пожалуй, самым осторожным – он в битве не приближался к королевским носилкам, а благоразумно обретался в самом безопасном месте и вылезал, когда дело доходило до дележки добычи.

И это легко объяснялось – Эйтри был самым низкорослым и узкоплечим из альвригов. Кривой горб так перекосил его тело, что левая рука волочилась бы по земле, если бы он не держался когтями за пояс. Он в бою не сумел бы защитить себя.

Эйтри появился в углу подвала, из щели между большими ларями для зерна и круп. Ему удалось протиснуться, а вот королева там наверняка бы застряла.

– Это я, Церфесса, – сказал он. – Так и знал, что ты спрячешься внизу.

– Немедленно выведи меня отсюда к нашим, – ответила королева, немного удивившись, что именно Эйтри пошел ее искать.

– Нет, Церфесса, я никуда тебя не поведу.

– В чем дело?!

Сперва Церфессе пришло на ум, что пол в подвале выложен каменными плитами, а плита толщиной в ладонь – уже непреодолимое препятствие для цверга, тем более для презирающего труд альврига. Она топнула и по звуку определила: не камень, утоптанная земля.

– Мы должны остаться здесь.

– Почему? Разве наши погибли?!

– Не «почему», а «зачем», Церфесса. Ты видела того подлеца, который перебил наших вольфкопов?

– Разве они все погибли?

– Не все. Примерно треть, остальные струхнули и убежали. Теперь их не дозовешься. Так ты его видела? Ты же оказалась в сердце битвы.

– Видела!

– И что ты скажешь о нем и о его мече?

– Я ничего не смыслю в мечах! Альвриг, мы должны уйти немедленно. Ступай вперед, я за тобой.

Иоланта Церфесса не умела проходить сквозь землю, но двигаться вслед за цвергом, упираясь в стены норы руками и ногами, она могла.

– Нет, Церфесса. Нет.

– Я приказываю!

– Этот приказ я исполнять не собираюсь.

Королева затопала ногами и затрясла кулаками – это она проделывала, стоя на носилках, когда посылала вольфкопов в бой. Другого способа выразить ярость она не знала.

Но Эйтри отразил сгусток воли.

– Церфесса, ты ничего не поняла… Этот меч в руке подлеца – страшное оружие! Он губит вольфкопов, рассекает их, как земляных мышек! Я даже не знал, что такое оружие есть. Кто бы мог подумать, что мы с ним встретимся? Церфесса, если подлец способен справиться с двумя дюжинами вольфкопов, то мы погибли – мы не можем двигаться на запад одни! Он же станет искать вольфкопов в лесах и убивать их, а живые убегут на восток, и мы потеряем власть над ними. А они нам необходимы. Церфесса, ты все еще не понимаешь? Мы умрем под землей от голода! Без них мы не добудем ни еды, ни одеял!

Иоланта Церфесса делила мир надвое: одни, вверху, пашут и жнут, доят коров и растят яблони, а другие, живущие внизу, приходят и забирают, потому что иначе помрут в своих пещерах. В этом была высшая справедливость – земля, породившая цвергов, дала им в удел свои плоды, растущие вверху, а спорить с землей не приходится, она всевластна. Так ее научили альвриги.

– Так что же, альвриг? – спросила она. – Неужели ты не знаешь заклинаний, чтобы уничтожить этот меч?

– Нет! Не знаю! И никто не знает! Слушай, Церфесса, вся надежда на тебя!..

Великая радость в роду Фалькноров – нашлось похищенное дитя!

Девицу опознали по приметному родимому пятну над левой ключицей. И вторую неделю приезжают гости в замок Фалькнор – поздравить старого графа и посмотреть на красавицу. Вторую неделю охотники Франц и Ларре рассказывают, как, проверяя силки, наткнулись в лесу на девицу.

– И я говорю Францу: до чего ж она похожа на покойную госпожу графиню!

– Нет, это я тебе сказал, что она похожа на покойную госпожу графиню! И мы повели ее в замок, но она с самого начала не сказала ни слова…

– И мы первым делом позвали госпожу кастеляншу…

Знатные гости ахали и вздыхали – прекрасная юная графиня оказалась немой, но, кажется, не глухой. И поди разбери – есть ли в ней хотя бы малый женский ум или же она проста, как годовалое дитя.

– Если бы она заговорила – мы бы поняли, где она жила, как ей удалось убежать, кого нужно покарать смертью! – рассуждали господа. – Но, с другой стороны, немая жена – дар небес. Только как ей растолковать про женихов и свадьбу?

Да, разумеется, сразу появились женихи: даже бедная племянница в роду Фалькноров могла найти себе хорошего мужа, а Иоланта фон Фалькнор – невеста на вес золота.

Особенно когда нарядили ее в алое платье, когда вплели в косы сверкающие ленты и уложили их на голове высокой короной, когда унизали ее белые пальцы драгоценными перстнями! А уж когда малость подрумянили ее ослепительно белое, словно из мрамора выточенное, лицо, так и вовсе стало понятно: равных ей нет.

Но первые женихи были немало ошарашены – красавица попросту отворачивалась от них. Молча отворачивалась, всем видом показывая: до чего ж вы мне скучны, господа…

– Уж не дурочка ли? – совещались они. – Взгляд вроде умный, а как станешь разбираться, так дурочка…

Они подкупали горничных и старую кастеляншу, которая помнила графиню Иоланту еще крошкой. Сведения были скудные: девица ведет себя кротко, не капризничает, ходит вдоль длинных ковров со сценами из придворной жизни и с любопытством разглядывает их.

Не знали горничные, что за полночь Иоланта Церфесса поднимается с постели и идет в дворцовый сад. Там в зарослях белого шиповника есть в земле совсем неприметная ямка, и к этой ямке снизу ведет нора…

Альвриг Эйтри знал, откуда выкрали Иоланту. Он давно это знал, купив сведения у старого альврига Иртти. Зачем? На всякий случай. Он много чего припасал на всякий случай. Может настать день, когда Старшие решат: достаточно властвовала королева, что-то больно поумнела, нужна новая. Вот тогда, пожалуй, от сведений будет прок.

Но они потребовались раньше.

Добраться до Фалькнора было нелегко – и Эйтри не был цвергом, привыкшим рыть землю, и Иоланта Церфесса за всю жизнь ни одной самой короткой норки не прокопала. Но Эйтри сумел нанять двух старых цвергов, когда после проигранного боя внизу была большая суматоха, а наверху остались не только убитые, но и раненые. Его заклинаний хватило, чтобы подлечить двух покалеченных стариков. Пока Старшие всюду искали королеву, она пряталась в подвале башни, именуемой Толстая Геррет, а потом все вчетвером ушли.

За это время Эйтри с цвергами проникли в погреба горожан и запаслись продовольствием.

Когда цверги прокопались в замковый сад, Эйтри оставил их жить внизу, в маленькой пещере. Он был предусмотрителен, этот маленький альвриг.

Замысел его был прост: по людским меркам Церфесса – редкая красавица, значит, молодой владелец Зеленого Меча непременно должен ее полюбить. Настолько альвриг людские повадки знал. Главное – отыскать его, а там уж умница Церфесса сообразит, как погубить и бойца, и его оружие. И потом, когда страшное оружие будет уничтожено, королева и ее хитроумный альвриг с победой вернутся вниз. Тогда-то он станет не просто Старшим – он возглавит тройку Старших, и ему передадут те заклятия власти, которые не произносятся вслух, а рисуются точными движениями корявых и когтистых черных пальцев, ударяющих по язычкам пламени, обрамляющим рот.

Иоланта Церфесса знала только язык цвергов и несколько слов на языке вольфкопов, чтобы гнать их в бой, и это усложняло задачу. Но Эйтри имел подругу в дальних пещерах, чью благосклонность купил дорогими подарками, и, в отличие от прочих альвригов, понимал силу и власть взглядов и прикосновений. Одна улыбка Церфессы – и тот боец потеряет голову.

– Он из благородных, – сказал Эйтри своей королеве. – Крестьяне стригутся коротко, горожане собирают волосы в хвосты и в косы, открывая лоб, а у него – прическа знатного человека, кудри на лбу и по плечам.

– Как это нелепо, – ответила она.

Церфесса привыкла видеть жесткие, как ежиные иглы, и дыбом стоящие черные волосы цвергов, такие же, только цвета потемневшего серебра, волосы альвригов. Мягкие кудри молодых баронов казались ей украденными у девушек.

Каждую ночь Иоланта Церфесса рассказывала, кого видела днем и что поняла из разговоров. Каждую ночь альвриг Эйтри рассказывал, что ему удавалось подслушать, когда он после заката вылезал из земли на городских окраинах и прятался под окнами домишек. Людские наречия Эйтри кое-как понимал – точнее, понимал книжный язык, потому что в пещерах набралось немало рукописей, добытых наверху, и старшие альвриги их изучали. Живая речь давалась ему с трудом.

Он был хитер – вернувшись к своим, он сказал альвригам и цвергам, что королева захвачена в плен, что ее стерегут знатные колдуны, что вывести ее из замка Фалькнор невозможно. Эйтри не очень-то доверял советникам Иоланты Церфессы – они могли затеять опасную глупость. Но недоверие было наименьшим из того, что двигало альвригом. Честолюбие и жажда настоящей власти – вот что заставляло Эйтри носиться под землей, выныривая в разных местах, и собирать сведения. И всякий раз, когда удавалось вызнать что-то ценное, он был счастлив.

А что такое истинное честолюбие? Это – не только добыть себе власть, это – оставить власть своему ребенку. Это – когда силы иссякнут, насладиться общим поклонением и прожить еще долго за спиной у молодого, полного сил альврига.

– Кажется, я нашел его, – сказал однажды ночью Эйтри. – Сын шимдорнского барона – вот кто это, скорее всего. Говорили, что он владеет мечом, режущим камень, не то что шкуры вольфкопов. Шимдорн – замок к югу от Фалькнора…

– Что такое юг?

Под землей стороны света не имеют значения. Если Иоланта Церфесса и слышала о них – то не придала непонятным словам значения. Альвриг попытался нарисовать ей карту – но о картах у королевы было смутное представление.

И тут его терпение лопнуло.

Он слишком долго скрывал свои чувства – вот они и вырвались наружу…

– Будь они прокляты… – проворчал Эйтри, имея в виду советников, и вдруг завопил: – Тебя научили только водить вольфкопов в бой! Ты дура, понимаешь?! Ты – дура!

– Что же ты послал дуру, чтобы погубить того бойца?!

– Выбора не было!

Королева замахнулась, альвриг увернулся.

Но им пришлось помириться. Ей нужны были его советы, ему – ее стальная воля. И оба приняли решение: он – когда будет погублен владелец опасного меча, при ближайшей возможности поменять королеву, она – когда все наладится, избавиться от альврига Эйтри.

Альвриг ломал голову – как устроить встречу. Ему казалось странным, что в Фалькноре до сих пор не было гостей из Шимдорна. Старый барон прислал грамоту неимоверной длины с поздравлениями и короб дорогих шелков в подарок, а сам не приехал и единственного наследника не пустил. А ведь молодой человек просто обязан был пожелать встречи с красавицей-графиней. У Эйтри не было выхода – пришлось идти в пещеры к старым альвригам, умеющим глядеть в предсказательные чаши. Его изругали, пригрозили обездвижить и пустить в плаванье по подземной реке Регинне: пока плывет – жив, а когда река выйдет на поверхность – как демоны решат: если днем – сперва покроется ожогами и обратится в камень, если ночью, то может уцелеть.

Альвриг Вейги был при королеве в ночь, когда люди одолели в Бремлине вольфкопов. Из-за этого поражения он поссорился со Старшими – его обвиняли в неверном употреблении заклинаний. Обиженный Вейги и показал Эйтри картинки в чаше.

– Вон оно что… – сказал Эйтри. – Меч, выросший прямо из руки. Ты слыхал про такое, Вейги?

– Новая выдумка белых альвов. Спят и видят, как бы нам насолить, – ответил Вейги.

Это была давняя вражда – цверги уже не помнили времен, когда звались темными альвами, не знали, какая сила загнала их в пещеры, какие колдовские слова вдвое убавили их рост, нахлобучили им на спины горбы и изуродовали их лица. И о том, отчего солнечные лучи несут им гибель, даже альвриги лишь строили догадки. Ничто в природе не обращается в камень просто так, над цвергами висело страшное проклятие, но кто и отчего проклял – они не знали; а возможно, и боялись узнать.

– Ты пойдешь со мной? – спросил Эйтри. – Я кое-что придумал.

– Это связано с Церфессой?

– Да.

– Ты придумал, как освободить ее из плена? Но если она призовет вольфкопов, а они даже ее не послушают? Что тогда?

– Тогда у нас будет другая королева. Да и пора бы… Сколько лет той девочке, которую мы унесли из Шмидштейна?

– Скоро тринадцать, пожалуй…

– Этого хватит. Думаю, она уже достаточно зла…

И Эйтри тихо засмеялся. Вейги понял течение его мысли, сходное с течением Регинне, и засмеялся тоже.

Так между ними возник заговор. А потом альвриг Эйтри отправился к Иоланте Церфессе.

– Я приготовлю для тебя нору, – сказал он ей. – А ты собери свои лучшие платья, гребни и ленты. Вдвоем мы одолеем подлеца и сломаем его меч.

– Далеко живет подлец? – спросила Иоланта Церфесса. Она не привыкла много ходить, а нести ее было некому. Путешествие в Фалькнор далось ей очень нелегко.

– Далеко, – честно ответил Эйтри. – Но ты справишься.

Королева впала в ярость – сделала именно то, чему ее учили, не сдержала боевого порыва, а отпустила на волю. Она топала, рычала, трясла кулаками и вдруг, кинувшись на альврига, попыталась укусить его. Он едва увернулся.

– Ты умница, Церфесса, – похвалил он, когда королева угомонилась. – Ты удержала крик.

И снова они подумали об одном: когда придет пора, друг от дружки избавиться.

На следующую ночь Иоланта Церфесса все сделала так, как велел альвриг. У нее были наряды из шелка и парчи, как у самых благородных дам, и она уже привыкла к туфелькам, и освоила походку девицы высокого происхождения. Но в путь она обула меховые сапоги – так ей было привычнее. И наряды увязала в узел, чтобы не запачкать в пещерах.

Внизу ее встретили Вейги и два старых цверга. Альвриг поклонился и любезно попросил встать у себя за спиной. Вейги и Эйтри собирались вызвать индерга, всего одного, чтобы он проложил нору к Шимдорну. Вдвоем они бы удержали его заклинаниями власти, а королева посылала бы его вперед своей волей. Старые цверги время от времени брали бы королеву на плечи.

Это был долгий путь, все проголодались, остатки еды берегли для королевы. Сколько дней прошло наверху – никто не знал.

К Шимдорну вышли на рассвете.

Выкарабкавшись из прорытой цвергами норы, Иоланта Церфесса нарезала веток и кое-как закидала отверстие. Солнце осветило замковые стены – и это означало, что она теперь одна, альвриги не могут прийти на помощь.

Она расчесала и переплела косы, сменила сорочку, переобулась. Поела она перед выходом наверх, так что занятий больше не было – оставалось ждать, пока ее заметят.

И ее заметили прачки, которые несли к реке корзины с бельем. Не каждый день появляется возле Шимдорна одинокая благородная девица удивительной красоты, да еще и немая. Прачки побежали в замок, вернулись с начальником стражи и его женой, которая сразу узнала молодую графиню фон Фалькнор, потому что вместе с родственницами нарочно ездила на нее посмотреть.

Старый барон сам поспешил навстречу красавице. Он попытался расспросить ее, как она перенеслась из Фалькнора к Шимдорну, но Иоланта Церфесса только улыбалась и разводила руками. Барон пригласил ее отведать шимдорнских лакомств, а сам ломал голову: как же быть с гостьей? С одной стороны, нужно снарядить гонца к графу фон Фалькнор, а с другой – хорошо бы оставить девицу в замке хоть на несколько дней, чтобы упрямец Рейнмар встретился с ней. Как знать – может, сыну настолько понравится это белоснежное точеное личико, что он перестанет стесняться своего увечья. Да и не стесняться – гордиться нужно Зеленым Мечом, которые неведомые колдуны вырастили из правой руки сына. Если бы не меч – погиб бы город Бремлин. Чудом удалось уговорить сына съездить туда, и барон гордился победой Рейнмара так, будто сам дрался плечом к плечу рядом с ним. Что если эти двое поладят?

С одной стороны, с другой стороны… С третьей стороны – старый граф, когда узнает, что Иоланта живет в Шимдорне, а ему об этом не донесли, придет в такой «восторг» – что хоть за море от него беги. Фалькноры норовисты и властолюбивы…

Гостью отвели в покои баронессы, окружили величайшей заботой, а умная баронесса подстроила так, что Рейнмар и красавица встретились в галерее.

Рейнмар был закутан в длинный тяжелый плащ – чтобы никакой ветер, взвихрив его, не открыл правую руку с подвязанными к локтю стальными кольцами скрученного в четыре оборота Зеленого Меча. Рейнмар знать не желал никаких девиц, а матери на осторожные вопросы отвечал: когда настанет пора заводить наследника, возьмет простую поселянку, неспособную издеваться над увечьем.

Слава, пришедшая после бремлинской битвы, его не радовала. Он не хотел быть защитником всех, кому угрожало нашествие цвергов и вольфкопов. Он не хотел, чтобы у его порога спал старый слуга, в обязанность которого входило встречать гонцов из сел, где появились враги, и снаряжать в бой молодого господина.

Как всякий наследник знатного рода, юнкер Рейнмар был обучен фехтованию на мечах, простых, полуторных и даже двуручных, знал он и основные приемы сабельного боя. Учиться тому, что требовало силы и ловкости, ему нравилось. Но после битвы у Русдорфа он утратил тягу к учебным схваткам. В Бремлине он вышел в бой, потому что иначе не мог – все родичи и друзья бились, а у него было оружие неслыханной силы. Но он больше не желал драться! С него было довольно.

Когда судьба ставит тебя двумя ногами на путь, который тебе совсем не по душе, твое сердце бунтует и просится обратно. Не только обратно – куда угодно оно просится, лишь бы там стряхнули с твоих плеч непосильный груз.

Зеленый Меч, пока рос, высосал, казалось, из Рейнмара всю душу. И стал для него хуже каменной стены. Там, за стеной, – обычная жизнь, простые радости, красивые девушки. Можно же было свыкнуться с увечьем и близко к себе не подпускать магию! А теперь – изволь быть бойцом, только бойцом, и ничем более. Причем – единственным настоящим бойцом на все баронства и графства.

От тебя ждут новых подвигов, во всех взглядах ты читаешь вопрос: ну, когда же?.. До чего обременительно такое ожидание!

Встреча в галерее испугала Рейнмара. Прекрасная Иоланта фон Фалькнор хотела заглянуть ему в глаза – а он отводил взгляд. Но потом всю ночь ему мерещилась красавица, и во сне у него были обе руки – чтобы обнимать и прижимать к груди.

Он встал и подошел к окну. Осенние ветры – то, что требуется разгоряченному телу, чтобы прогнать морок. И он не знал, что под окном сидит лекарская дочка Эрна. Даже если бы знал – не поглядел бы вниз.

А она сидела, спрятавшись под ковром из дикого винограда, что заплел всю стену, и посылала вверх одно-единственное слово: «люблю…»

Она так хотела прикоснуться пальцами к щеке спящего Рейнмара! И гладила прохладные листья, отдавая им, бессловесным и неразумным, переполнявшую ее любовь…

Старый барон посовещался с женой и отправил гонца в Фалькнор. Оттуда пришло письмо – граф просил прислать к нему дочь. Но объяснить графине Иоланте, что ей следует возвращаться к отцу, никто не сумел. Когда ее разозлили, она, взвизгнув, растолкала горничных и кинулась бежать наугад. Темная витая лестница и беспросветный мрак винного погреба ее не испугали. Насилу девицу выманили, показывая ей издали расшитое серебряными птицами шелковое покрывало и золотые браслеты.

– Надо избавляться от дурочки, – сказал старый барон.

– Не торопись, мой повелитель. Я видела, как она глядела на нашего Рейнмара, – возразила баронесса. – Из-за него она решила остаться.

– Но она глупа, как ослица.

– Достаточно умна, чтобы выбрать самого красивого из молодых людей. Доверься мне, мой повелитель, я приведу эту парочку к алтарю.

Баронесса поговорила с сыном.

– Я ей не нужен, – хмуро сказал Рейнмар.

– Она любит тебя. Не зря же она пришла сюда пешком из Фалькнора.

– Не может она меня любить. Я ведь даже обнять ее не смогу!

– Думаю, что сможешь.

Графу отписали, что девица прихворнула. И баронесса всерьез принялась сводить будущих жениха и невесту.

У нее были и другие дети. Младшую дочку, Беатрису, которой не исполнилось и четырех, баронесса подучила, чтобы девочка все время была при гостье, развлекала ее своими шалостями, приносила ей лакомства. Если у дочери графа фон Фалькнор – разум ребенка, то и подружиться она может только с ребенком.

И точно – маленькая Беатриса Иоланте понравилась. Когда девочка принесла ей охапки кукол – проснулись воспоминания, и королева цвергов внезапно обняла ребенка, прижала к плечу кудрявую головку. Смешались тускло-золотые волосы девочки и рыже-золотые волосы Иоланты Церфессы. Пальцы королевы прикоснулись к кудряшкам Беатрисы – и королева подумала, что золотистые волосы юнкера Рейнмара, того же цвета, что и у сестренки, наверно, таковы же на ощупь.

Эйтри же, которому удалось увидеть на закате Беатрису, подумал: пожалуй, вот будущая королева, только вот хватит ли в ней упрямства и злости?

Иоланта Церфесса не могла каждую ночь встречаться с Эйтри, да это и не требовалось. Она прошла в баронском замке ту школу, какую не могла пройти под землей: школу кокетства. Наблюдая за другими девицами, она обнаружила, как много значат взгляды, пожатия плечиков, особый наклон тела вперед, когда подаешься к кавалеру низко открытой грудью. Азарт овладел ею – она тоже захотела восхищенных взглядов, тайных рукопожатий; увидев в замковом саду поцелуй, она сперва не поняла, что это такое, но по лицам влюбленных догадалась – нечто прекрасное, дающее девице власть над мужчиной. И она впервые задумалась о том, что быть королевой цвергов – не такое уж радостное ремесло.

Чтобы понравиться Рейнмару, она даже стала учить людскую речь. Понимала Иоланта Церфесса уже многое, но говорить побаивалась – наречие цвергов, похожее на перебранку сварливых псов, и привычка хрипло вопить исказили и изуродовали ее голос, наверху она отчетливо поняла это. Однажды ночью она слушала, как поют для девиц и дам молодые рыцари, стала потихоньку подпевать – и пение помогло ей.

А Рейнмар однажды ночью, после страстного сновидения, проснулся с ощущением грядущих перемен. Всякий раз, укладываясь в постель, он долго пристраивал правую руку, чтобы не порезаться во сне. И вот, сев, он ощутил не привычную тяжесть Зеленого Меча, а нечто иное. Ощупав левой рукой правую, он ахнул – меч из упругого сделался мягким, похожим на моток веревки. Меч, выращенный из черной фасолины, стал увядать!

Видимо, его убила неприязнь хозяина. А может, кончился его срок. Если меч – растение, то рано или поздно он увянет, к тому же на дворе осень. Долго рассуждать Рейнмар не стал и уснул радостный.

Утром к нему прибежала Беатриса, забралась на постель, стала рассказывать про свою старшую подружку. И, подученная баронессой, даже приврала малость – что прекрасная Иоланта расспрашивала о юнкере Рейнмаре девиц.

– Она заговорила? – удивился юноша.

– Заговорила! – подтвердила Беатриса. – Немножко заговорила! Братец, женись на ней!

– Она не согласится.

– Согласится! И мне на свадьбу сошьют платье из зеленой парчи!

Платье девочке было обещано матерью – за помощь.

Затеи баронессы привели к тому, что однажды утром Рейнмар, сильно смущаясь, предложил Иоланте Церфессе прогулку в замковом саду. Сад в осеннюю пору был пуст и гол, но вид на реку и дальние поля открывался прелестный.

Беатриса из любопытства побежала следом.

Королева вела себя так, как подсмотрела недавно: улыбкой говорила «да» на все сбивчивые речи юноши, это «да» несколько раз прошептала и прикасалась, точно невзначай, то к его плащу, то к пальцам левой руки. Она вела ту девичью игру, устоять против которой Рейнмар не мог, позволил сладкому туману заполнить голову и душу, – а опомнился в тот миг, когда девушка стала толкать его к куче засохших веток.

Его нога провалилась в пустоту, но он успел ухватиться левой рукой за ствол молодой вишни.

Иоланта Церфесса зарычала и стала бить Рейнмара по руке, одновременно пихая его ногой в бездонную яму. Он, сообразив, что настает смертный час, высвободил из-под плаща правую руку и хлестнул Иоланту Церфессу Зеленым Мечом. Если бы только меч был прежним! Но он не ожил. Он увял, как трава, его удар был – как удар веревки. И Рейнмар, получив удар ногой в голову, полетел в черную глубину.

Беатриса спешила к нему. Но девочка опоздала.

Королева заскакала вокруг дыры, потрясая кулаками и рыча. Она добилась своего – осталось только самой спуститься вниз и убедиться, что Рейнмар мертв.

Беатриса визжала и била ее своими маленькими слабыми кулачками, а сквозь ветви за ними следил Эйтри.

Но Иоланта Церфесса, отшвырнув ребенка, вдруг замерла, запрокинув голову. Ей смертельно не хотелось расставаться с синим утренним небом и солнечным светом, со свежим прохладным воздухом, полным пряного запаха палой листвы и не успевших отцвести белых хризантем.

Но здесь, наверху, она была всего лишь дочерью графа, а там, внизу, – королевой цвергов. Стоил ли душистый осенний воздух этого титула?

Королева не заметила, что выше по склону зашуршали сухие листья. А стоило бы ей обернуться – прочь из замкового сада бежала лекарская дочка Эрна.

Девушка шла следом за Иолантой Церфессой, Рейнмаром и маленькой Беатрисой, прячась за вечнозеленой изгородью. В ее сердце не было ревности – она просто хотела быть поближе к любимому. Она даже хотела, чтобы гордая графская дочь полюбила Рейнмара – в самом деле, что может дать рыцарю простая лекарская дочка? А графиня принесет знатное приданое. И отрадно будет знать, что любимый счастлив…

И потому Эрна глазам не поверила, увидев, как Иоланта Церфесса пытается погубить Рейнмара. Их сражение длилось меньше минуты – Эрна не успела опомниться, да и горло у нее пересохло. А когда девушка увидела, как графиня скачет вокруг черной ямы, как грозится кулаками и корчит страшные рожи, сразу стало ясно, где искать помощи против этой ведьмы – в форбурге!

Эрна знала, к кому бежать: к той темнолицей старухе, которую сильно не любил ее почтенный батюшка, ученый лекарь Корнелиус, подозревая, что она приложила руку к появлению Зеленого Меча. Корнелиус называл ее ведьмой и колдуньей, а кто же сладит с бешеной Иолантой фон Фалькнор, если не более искусная и сильная ведьма?

Нужно было спешить, и Эрна, выбирая, кинуться ли на помощь маленькой Беатрисе или нестись во весь дух к старой Шварценелль ради спасения Рейнмара, выбрала жизнь любимого.