над своими взглядами, мимикой и моторикой.
«Интересно, что именно ее так испугало?» — мысленно спрашиваю себя я. И пытаюсь посмотреть на Кошмар ее глазами.
В душе почти сразу же вспыхивает понимание: королевская тюрьма — диаметральная противоположность дворцу. И ее величество, ни разу не спускавшаяся в эти подземелья, сейчас должна сходить с ума от контрастов. Жуткая тьма, которую не рассеивают даже факелы в руках сопровождающих нас тюремщиков, так непохожа на мягкий свет масляных светильников, круглосуточно освещающий даже самые дальние коридоры дворца. Пронизывающий до костей холод, которым тянет от стен, покрытых какой-то серо-зеленой гадостью, — это не сухой жар от многочисленных каминов. Удушающий смрад нечистот, крови и гниения — не изысканные ароматы благовоний, воскуряемых в Северном крыле.
А еще в королевском дворце тихо. Не слышно истошных криков и хрипов пытаемых, доносящихся из камер проклятий, чахоточного кашля тех, кто провел в Кошмаре хотя бы год, рыданий и смеха повредившихся рассудком. И, самое главное, там невозможно ощутить, как останавливается Время…
«Еще долго?» — здесь, в королевской тюрьме, этот вопрос теряет всякий смысл. Ибо все те, кто перешагнул зыбкую грань, отделяющую Кошмар от обычной жизни, рано или поздно растворяются в Безвременье. Почему? Да потому, что здесь, глубоко под землей, не меняются времена года. Тут не видно восходов и закатов. И нет ни мерных свечей, ни клепсидр.
Конечно же, при желании количество прожитых дней можно отмерять по приемам пищи и по голосам солдат тюремной охраны, раз в сутки сменяющихся на постах. Только вот этого самого желания у большинства заключенных нет. Ибо думать о времени — удел тех, у кого есть будущее. А у тех, кто живет в Кошмаре, его нет…
…Душераздирающий скрип двери пыточной мэтра Джиэро прерывает мои размышления.
— Прошу вас, э-э-э… ваше величество…
— Благодарю… — В голосе моей матери уже нет и следа того страха, который только что плескался в ее глазах. Однако она боится. Причем намного сильнее, чем несколько минут назад. Я это чувствую. Кожей. И у меня начинает улучшаться настроение…
…Мать делает шаг в дверной проем и… ошеломленно замирает, задохнувшись от чудовищного смрада, царящего в пыточной. Потом она охватывает взглядом это царство Боли, представляет себя на месте тех несчастных, кто попадает в руки королевского палача, и на мгновение теряет лицо…
— Прошу садиться! Вот в это кресло, ваше величество… — насладившись ее ужасом, предлагает мэтр Джиэро. И мама, услышав в его голосе нотки удовлетворения, тут же приходит в себя.
— А у тебя тут жарковато… — вернув на место маску всесильной королевы, криво усмехается она. И, подойдя к одному из столов с пыточным инструментом, прикасается к рукояти длинника, до блеска отполированной руками палачей. — Скажи, тебе все это действительно необходимо?
— Да, ваше величество… — кивает палач. — Если вам интересно, я могу показать на ком-нибу…
— Потом… — перебивает его мать. — Сегодня у меня не так много времени… Пусть приведут первого… э-э-э… заключенного…
— Как прикажете, ваше величество! — пожимает плечами мэтр Джиэро и, повернувшись к своему помощнику, рявкает: — Слышан? Бегом!!!
Молодой, но уже заслуживший звание лучшего ученика мэтра палач по прозвищу Гной срывается с места и вылетает в коридор. А мать, неторопливо рассматривая инструмент, продолжает прогулку по пыточной. И, добравшись до кресла, стоящего прямо перед камином, поворачивается ко мне:
— Илзе?
— Да, ваше величество?
— Насколько я понимаю, это кресло — для основы?
— Да, ваше величество…
— Правильное решение… Я тобой довольна…
— Благодарю вас, ваше величество… — Я склоняю голову так, чтобы она не заметила смешинок в моих глазах. И ненадолго замираю в таком положении…
…Элиреец молод, высок и статен. Короткие черные волосы. Узкий лоб, глубоко посаженные глаза. Мрачный взгляд исподлобья. Неоднократно сломанный нос. Шрам, тянущийся от правого виска к скуле. Тяжелый подбородок. Мощная короткая шея. Широченные плечи и перевитый сухими жилистыми мышцами торс. Предплечья толщиной с мое бедро. Толстые короткие пальцы, способные выдернуть из стены вбитый в нее гвоздь. Покрытые густым волосом чуть кривоватые ноги. И жуткое тряпье, надеть которое постеснялся бы даже юродивый. Однако этот воин, знающий, что такое смерть, не обращает внимания на то, во что его нарядили. Он готов к бою. Даже сейчас. Со связанными за спиной руками и в окружении четверых дюжих стражников.
— Доброго дня… — дав ему оглядеться и оценить свои перспективы, здоровается мать.
— Доброго? — приподняв одну бровь, хмуро переспрашивает воин. Старательно делая вид, что его не пугают будущие пытки.
— Доброго, ваше величество!!! — рычит мэтр Джиэро и сдергивает со стены кнут.
Увидев, что мать никак не реагирует на его движение, я отрицательно мотаю головой: «Нельзя…»
Наткнувшись на мой взгляд, палач останавливает руку на взмахе и недовольно морщится.
Мать вопросительно смотрит на меня и, увидев мой знак «потом», еле заметно пожимает плечами: «Тебе виднее…»
Конечно, виднее — в отличие от нее, я точно знаю, что прессованная полоска свиной кожи, которой заканчивается ударная часть кнута, в руках мэтра Джиэро способна не только прорезать кожу и изорвать в клочья человеческое мясо, но и перебить хребет. А этого заключенного уродовать запрещено…
…Удивительно, но элиреец не замечает наших переглядываний. Слегка согнув колени, он не отрывает взгляда от рук мэтра Джиэро и ждет начала движения, надеясь погасить силу удара смещением корпуса…
— Имя! — мягко спрашивает его мать.
Поняв, что удара кнутом не будет, элиреец слегка расслабляется и поворачивается к моей матери. Стараясь при этом не терять из виду и палача:
— Глант, ваше величество…
— Красивое имя… Посадите Гланта в кресло… — приказывает мама. И замолкает, дожидаясь, пока тюремщики зафиксируют щиколотки, запястья и шею пленного специальными ремнями.
— Тебе уже сообщили, где ты сейчас находишься? — спрашивает она, дождавшись завершения процедуры. И жестом приказывает тюремщикам и палачам убираться вон.
Мэтр Джиэро тут же выполняет приказ. А вместе с ним из пыточной уходят и стражники.
— Да, ваше величество… — услышав, как за его спиной закрывается дверь, отвечает воин. И пожимает плечами: — В Кошмаре. В тюрьме Свейрена…
— Точно… — мать слегка замедляет дыхание, меняет тембр голоса и отзеркаливает это движение элирейца.
«Ого, как она быстро…» — увидев ответную реакцию воина, мысленно восхищаюсь я. И еще раз прогоняю в памяти все его слова, интонации и мимику, пытаясь понять, как она умудрилась так быстро оценить его тип мировосприятия.
— Не знаю, в курсе ты или нет, но те, кто тут оказался, обычно заканчивают жизнь в Навьем урочище…
— Обычно, ваше величество? — воин криво усмехается. Не замечая того, что между ним и Видящей уже установилась связь.
— Да… — кивает мать. И продолжает говорить, вворачивая в свою речь «сигнальные» слова: — Прикоснись пальцем к подлокотникам своего кресла. Чувствуешь, насколько они гладкие? Их полировали руки убийц, грабителей, воров — всех тех, чьи преступления настолько серьезны, что такой кары, как смерть, для них слишком мало. Кошмар — это место, где им воздается по заслугам. Тем, кто испытывал удовольствие, перехватывая глотки своим беззащитным жертвам, дают ощутить то же самое, но с другой стороны. И та же боль, но во много раз острее, превращает их жизнь в длинную прелюдию к смерти…
Мама едва заметно приподнимает бровь, и в разговор вступаю я:
— Но ты не убийца и не грабитель. Ты человек, который посвятил жизнь служению своему королю. Поэтому у тебя есть шанс снова прикоснуться к рукояти своего меча, ощутить кожей легкий ветерок и вкусить сладость молодого вина…
Воин угрюмо смотрит в огонь и молчит. Все правильно: как говорит народная мудрость, бесплатный сыр бывает только в мышеловках. То есть в нашем еще не озвученном предложении должен быть какой-то подвох…
— Зачем искать в наших словах второе дно? — почувствовав, что элиреец вот-вот упрется и решит отказываться от любых наших предложений, усмехается мама. — Мы прекрасно знаем, что ты — самый обычный сотрудник тайной службы Элиреи из небольшого городка Байсо. А таким, как ты, страшные секреты не доверяют. Согласен?
— Да, ваше величество… — облегченно выдыхает воин. И в его голосе появляется легкий отголосок надежды.
— Отлично. А еще тебе стоит задуматься о том, что раз в пыточной нет ни палачей, ни стражников, то пытки тебе не грозят. Ремни, удерживающие тебя в кресле, — лишь средство предосторожности во время нашей беседы. Так что забудь про них, расслабься, грейся у камина и отвечай на те наши вопросы, которые захочешь сам. Кстати, если ты вдумаешься в их смысл, то ощутишь, что в них нет ничего такого, что бы могло как-то повредить Элирее или его величеству Вильфорду Берверу. А теперь я пойду и усядусь в свое кресло — беседа будет долгой, и стоять во время нее мне не хочется…
…Смотреть на меня или на мою мать элирейцу неудобно: кресло королевы Галиэнны находится прямо за ним, а я стою рядом с ней. Поэтому про огонь она могла бы и не говорить: смотреть ему больше некуда. Впрочем, она — самая сильная Видящая Делирии, и не мне ее учить.
— Для начала мне было бы интересно понять, насколько хорошо воины Элиреи знакомы с оружием… — продолжает она. — Я буду называть тебе его виды, и если тебе покажется, что что-то из того, что я перечисляю, тебе незнакомо, то ты сразу мне об этом скажи…
— Хорошо, ваше величество…
Суд я по тону, которым воин произносит эту фразу, ему кажется, что досужая болтовня — очень хороший способ потянуть время и отогреть тело, промерзшее до костей за те дни, которые он провел в камере.
— А мне интересно, насколько хорошо сотрудники тайной службы знакомы с дворянскими родами Делирии… — в унисон матери говорю я. — Если тебе покажется, что кто-то из тех, кого я перечислю, не делиреец — скажи…
Мой статус ему непонятен, поэтому он молча кивает…
— Спата…
— Дю Орри…
— Арбалет…
— Де Вайзи…
— Клевец…
— Де Фарбо…
— Алебарда…
— Де Затиар…
— Лук…
…Наши голоса звучат монотонно. Дыхание — в одном темпе с Глантом. Пауз — нет. А оба смысловых ряда просты до невозможности: мать называет только самые известные виды оружия, я — только те дворянские рода, которые на слуху даже у кочевников из Лентисских степей или у горцев Шевиста. Поэтому элирейцу несложно отслеживать нашу логику и вдумываться в то, что мы говорим…
…— Де Ондиро…
— Палаш…
— Де Фанзер…
— Плуг…
— Э-э-э… — реагирует он. — Плуг — это не оружие…
— Да, ошиблась… — без тени эмоций отзывается мать.
И мы продолжаем:
— Де Сарбаз…
— Эспадон…
— Дю Меленакс…
— Копье…
— Де Фарки…
…Де Фарки — один из дворянских родов Элиреи. Глант не может этого не знать. Однако сейчас, услышав эту фамилию, на мгновение зажмуривается и что-то нечленораздельно мычит… А потом продолжает вслушиваться в оба смысловых ряда…
— Де Ярмелон…
— Вилы…
Вилы — не оружие. Тем более для воина. А он только слегка вздрагивает…
— Кинжал…
— Де Варси…
Де Варси — дворянский род Элиреи… Глант — не реагирует. Вообще…
— Лук…
— Де Райзер… — Еще один дворянский род Элиреи…
— Лапоть…
В этот момент мозг воина отключается, и он впадает в транс…
— Огонь… — ничем не показав, что заметила изменение в его состоянии, тем же тоном продолжает мать. — Огонь — это тепло… Тепло и удовольствие… Ты чувствуешь, как это тепло согревает твои стопы… Они расслабляются и тяжелеют… Тебе приятно и не хочется ни о чем беспокоиться… Твое дыхание становится медленнее… Ты чувствуешь, как приятное тепло поднимается по щиколоткам, добирается до голеней, согревает и расслабляет мышцы…
…Смотреть на то, как она работает, ужасно интересно: воин проваливается в транс все глубже и глубже, причем так быстро, что мне в какой-то момент вдруг становится не по себе.
Отключение всего, кроме слуха, отделение сознания от тела, представление себя со стороны… — мама последовательно проводит его через все ступени небытия. И, удостоверившись, что он готов к наложению личины, сначала прогоняет его по самым далеким и острым воспоминаниям, набирая материал для будущей работы, а уже потом заставляет его представить перед собой зеркало:
— Ты видишь свое отражение… В нем — высокий, широкоплечий воин, с мощными руками и прямым, ясным взглядом, в котором видно мужество, бесстрашие и верность… Он — тверд, как скала… А его принципы незыблемы, как алмаз… Давай назовем его Глыбой… Ты ведь согласен, правда?
— Согласен… — еле слышно отзывается Глант.
— Вот и отлично… А ты знаешь, что Глыба равнодушен к боли? В нем отсутствует страх перед чем-либо. Любые пытки вызывают в нем улыбку, а угрозы палачей — смех…
…Элиреец не сопротивляется. И его личина, складывающаяся из заранее продуманных мамой граней, становится все плотнее и четче. Ее корни — прошлое самого Гланта. Ствол — его же принципы, практически без изменений: преданность королю Вильфорду Берверу, чувство долга, ненависть к врагам Элиреи и даже болезненная любовь к женщинам с маленькой грудью и узкими бедрами. А крона — его будущее. То задание, которое ему предстоит выполнить в Онгароне. Вернее, не ему — Глыбе. Личине, которая выберется на поверхность, стоит его поводырю произнести Слово. То самое, которое мама назовет Гланту в самом конце работы. И которое в итоге отправит его в небытие…
…— А когда я досчитаю до одного, ты забудешь все то, что я тебе сейчас говорила. И вспомнишь о своем задании только тогда, когда услышишь слово ладира-край… Договорились?
— Да… — еле слышно шепчет элиреец.
— Вот и отлично… Десять… Девять… Восемь… Семь…
