…
Рендалл помрачнел:
— Помощника палача сейчас арестуют…
— Отомстить за покойного может захотеть кто-нибудь еще…
— Вашего майягарда будут охранять мои люди. А еду и воду для него будут возить с моей кухни…
— Для нас… — поправила его баронесса. И, почувствовав, что я дернулся, повернулась ко мне лицом и тряхнула волосами: — Да, ты не ослышался: я буду ждать конца расследования в этой камере!
Видимо, выражение моего лица было достаточно красноречиво, так как Рендалл тут же попытался надавить на Мэй через меня:
— Кром! Может, ты попробуешь объяснить своей гард’эйт, что теперь в этом нет никакой необходимости?
Мог и не стараться — я собирался это сделать и без его советов:
— Леди Мэйнария! Мне кажется, что вам стоит прислушаться к мнению графа Грасса: вы — девушка, а я — мужчина, и пребывание в одной камере со мной не лучшим образом скажется на вашей репутации…
— Нет!
— Ваша милость, теперь, когда моя жизнь в безопасности.
— Даже не уговаривай — я останусь с тобой!
— Леди Мэйнария! Это неразумно! — почувствовав, что она уперлась, раздраженно воскликнул Рендалл. — Простите за интимные подробности, но если вы настоите на своем решении, то вам придется справлять нужду в присутствии постороннего мужчины!
— Ваша светлость, Кром мне не посторонний! — усмехнулась баронесса. — Он — единственный человек на всем Горготе, которому я полностью доверяю!
— Но ведь и у доверия должны быть какие-то пределы, не правда ли?
— Не в этом случае! Кстати, если вы действительно заинтересованы в том, чтобы я покинула эти гостеприимные стены, то поспособствуйте ускорению расследования.
— Хо-ро-шо… — зачем-то выделяя каждый слог, кивнул граф. — Как скажете.
— Благодарю! — улыбнулась Мэй и, поморщившись, прикоснулась пальчиком к разбитым губам.
— Может, вам прислать лекаря?
Баронесса задумчиво посмотрела на него и отрицательно помотала головой:
— Лекаря, пожалуй, не надо. А вот целое платье мне бы точно не помешало.
Минут через десять после ухода графа Грасса на нашем этаже началась нездоровая суета. Сначала в коридор вбежали двое заспанных стражников и, вполголоса проклиная сбрендившее начальство, уволокли труп Зиги. Не успели затихнуть их ругательства, как со стороны лестницы раздался тихий топоток, и за решеткой нашей камеры нарисовалось бесполое существо в лохмотьях неописуемого вида.
Это создание не ругалось — молча поставило на пол ведро с водой, вытащило из него тряпку, с трудом опустилось на колени и довольно добросовестно принялось замывать зловонную лужу.
Еще через пару минут в коридоре возник хорошо знакомый мне Жмых и, прошмыгнув мимо нашей камеры чуть ли не на цыпочках, загремел ключами где-то далеко справа. Я прислушался к доносящимся до меня обрывкам слов и удивленно хмыкнул: судя по всему, граф Грасс приказал очистить этаж от «лишних» заключенных.
Порадоваться тому, что леди Мэйнария сможет провести ночь, не слыша стонов и причитаний истерзанного палачами мужчины, мне не дали — как только Жмых проволок калеку мимо нашей решетки, с лестницы донесся о-о-очень знакомый лязг железа.
Баронесса, до этого момента сидевшая на краю нар с абсолютно ровной спиной и невидяще глядевшая в противоположную стену, перепуганно вздрогнула и торопливо пересела вплотную ко мне:
— Что это там грохнуло?
— Скорее всего, это воины графа Грасса. Взяли под охрану вход на этаж. Сейчас посмотрю… — Я попытался встать, чтобы подойти к решетке и удостовериться в своей правоте.
Не тут-то было — леди Мэй вцепилась мне в руку и умоляюще прошептала:
— Не ходи…
Бороться с ней я не собирался, поэтому пожал плечами и остался на месте.
— Обижаешься?
Обижаться я, конечно же, не обижался. Но предпочел бы, чтобы она дожидалась суда где-нибудь за пределами этих стен.
Мое молчание баронесса истолковала как согласие. И виновато вздохнула:
— Зря: я сделала то, что считаю единственно верным…
— Ваша милость, вы…
— Мэй…
— Что?
— Тут, кроме нас, никого нет… — тоном, не терпящим возражений, сказала она. — Называй меня Мэй…
Я заглянул в ее глаза и на некоторое время забыл про все и вся: на меня смотрела Ларка! Взглядом, полным надежды и любви!!!
С трудом стряхнув с себя это безумное наваждение, я облизнул враз пересохшие губы и услышал собственный голос:
— Хорошо, Мэй…
— Так что ты мне хотел сказать? — пододвинувшись еще ближе, спросила баронесса.
Вспомнить, что я хотел сказать перед тем, как увидел в ней сестру, оказалось выше моих сил. Поэтому я зажмурился и глухо пробормотал:
— Как я уже говорил, вам надо было ехать с графом Грассом…
— Тебе…
— Тебе… — послушно повторил я.
— Зачем мне ехать с человеком, которому я не доверяю?
Я мысленно застонал: Мэй осталась в тюрьме из-за моей глупости!!!
… — Все закончилось, Мэй… — выдохнул я, скользнул на шаг в сторону, просунул руку между прутьев решетки и ласково погладил ее по волосам: — Все закончилось… И… какая же вы у меня молодец…
Вовремя: вместо того, чтобы впасть в истерику, баронесса прервалась на полуслове, растерянно захлопала ресницами, опустила взгляд, увидев, во что превратилось ее платье, и мучительно покраснела.
Прихотью кого-то из богов Время взяло и остановилось. Дав мне возможность рассмотреть острые белые зубки, обиженно закусившие разбитую губу, слезинки, набухшие в уголках ее глаз, и взгляд, который пылал какой-то детской, но от этого не менее жгучей обидой.
«Сейчас разревется… — в панике подумал я. — Надо ее отвлечь…»
И ляпнул, что пришло мне в голову:
— Вам не кажется, что в плане графа Грасса непозволительно много изъянов?
Время дрогнуло и продолжило свой бег — первые слезинки прокатились по щекам и сорвались в короткий полет, левая рука леди Мэйнарии прикрыла грудь, правая — лоно, а румянец, заливший ее лицо, стал таким ярким, что на его фоне потерялись и пятна крови, и веснушки, и родинка под правым глазом. Потом в ее глазах появилось непонимание, а с губ, наконец, сорвался ожидаемый мною вопрос:
— Н-не поняла?
— Сегодняшнее утро я встретил в камере, где содержат заключенных, с которыми работают палачи. До того, как попасть в нее, содержался в другой — битком набитой Серыми и лесовиками. А перед вашим появлением меня подняли на этот этаж и поселили в одиночке…
Баронесса не поняла. Пришлось объяснять дальше:
— Камера напротив моей — свободна. Однако вас поселили чуть левее. Скорее всего, для того, чтобы вы имели хоть какую-то возможность для уединения. А еще почему-то не отняли у вас ни колец, ни серебряных заколок, ни сережек…
— Что из этого следует?
— Подумайте сами: особой добротой к заключенным тюремщики и стражники не страдают. Значит…
— …значит, граф Рендалл решил обеспечить нам с тобой более-менее сносные условия для проживания! — обрадованно воскликнула леди Мэйнария. — Здорово, правда?
Особых причин для радости я не видел. Поэтому поскреб пальцами щетину на подбородке и фыркнул:
— Ну, как вам сказать? Боюсь, все не так просто… Вот смотрите: допустим, вы — Первый министр и член Внутреннего Круга короля Латирдана. Вы привозите дочь вашего ближайшего друга в тюрьму, выясняете, в каких условиях содержится ее майягард, добиваетесь, чтобы его переселили в одну из лучших камер, и устраиваете девушку так, чтобы ей было более-менее комфортно. А что потом? Спокойно уезжаете?
— Нет: прежде, чем уехать, я соберу всех стражников, тюремщиков и палачей…
— …и?
Баронесса сглотнула, кинула взгляд на труп тюремщика и еле слышно прошептала:
— Спаси и сохрани!!!
— Вот-вот…
Несколько мгновений леди Мэйнария ошеломленно молчала, а потом гневно засверкала глазами:
— Опыта ему не занимать. Времени, чтобы подумать о том, как я буду тут жить, у него было предостаточно. Значит, он должен был сделать все, чтобы обеспечить мою безопасность…
— Ну да…
— Получается, что эта попытка насилия — никакая не случайность?
Я угрюмо кивнул:
— Как вам сказать? Думаю, что насилие не входило в его планы. Скорее всего, этой твари поручили вас напугать. Но недостаточно хорошо объяснили, когда надо остановиться…
Леди Мэйнария аж задохнулась от бешенства:
— Напугать? Что ж, это ему удалось!!!
Легонький тычок в бок заставил меня вернуться в настоящее:
— Кром!!! Почему ты молчишь?
Открыв глаза, я с большим трудом вспомнил, о чем мы говорили, и вздохнул:
— Тюрьма — не место для девушки…
— Молодой и красивой? — хихикнула баронесса, потом помрачнела, прикоснулась пальцами к разбитому носу и грустно вздохнула.
Я застыл: на какое-то мгновение мне вдруг показалось, что за решеткой-забором сейчас возникнет ухмыляющееся лицо Данора:
— Смирения и тебе, доча… Что это у тебя с лицом?
Рука сама собой дернулась к постолу, наткнулась на голенище сапога и безвольно опала: обломка засапожника, который я пытался выхватить, не было! Как самого постола… И Ларки…
Зажмурился. Изо всех сил. Потянулся к Посоху, чтобы найти успокоение в шершавости зарубок своего Пути. Вздрогнул, не почувствовав под рукой древка, давно ставшего частью меня. Открыл глаза. Уставился на тусклый белый язычок огня в светильнике и… ухнул в прошлое:
…Пламя взлетело по стенам сарая, как белка на вершину сосны. И, на мгновение замерев у конька крыши, прыгнуло ввысь. Туда, где в разрывах угольно-черных облаков мелькал мутный желтый глаз Дэйра. Вытянувшись на десяток локтей, оно замерло, а потом рассыпалось мириадами искр, которые устремились вниз. К земле, залитой кровью и заваленной бьющимися в агонии телами…
Шагнул вперед. Потом — еще раз. Стряхнул с руки какую-то тяжесть. Не глядя, отмахнулся кулаком. Услышал еле слышный всхлип. Зачем-то посмотрел назад и не поверил своим глазам: сестричка была не там, в горящем доме, а прямо передо мной — лежала на изрезанной ножом лавке, прижимала ладошку к разбитым в кровь губам и с ужасом смотрела на меня…
— Ларка… — потрясенно выдохнул я, метнулся к лавке, упал на колени и вжался лицом в рваное и пахнущее кровью платье.
