.
– Фью-у-уить… фью-у-уить… фью-у-уить…
Пауза…
– Фью-у-уить… фью-у-уить…
Пауза…
– Фью-у-уить…
На краю сознания мелькает мысль:
«Надо же, дождался и я…»
Невольно вслушиваюсь в наступившую тишину, начинаю расплываться в счастливой улыбке и… чувствую, как обрывается сердце: лиственник начинает пророчествовать – тенькает быстро-быстро! И… бесконечно долго…
Шевелю потрескавшимися губами:
– Зачем мне столько?
– Фью-у-уить… фью-у-уить… фью-у-уить…
– Зачем?!
– Фью-у-уить… фью-у-уить… фью-у-уить…
– Я не хочу!!!
Крик бьется о нависающие надо мной еловые лапы и глохнет. А по ушам продолжает бить теньканье все не унимающейся птицы:
– Фью-у-уить… фью-у-уить… фью-у-уить…
– Заткнись!!! – изо всех сил ору я, снова срываю голос и хриплю: – Убью!!!
– О-го! О-го! О-го! – смеется надо мной присоединившаяся к лиственнику наперстянка…
Нет! Она не смеется, а спрашивает:
– Кого?
Закусываю губу, ощущаю вкус крови и выдыхаю:
– Графа Ареника Тьюварра…
Потом вслушиваюсь в наступившую тишину и добавляю:
– Слово!!!
Открываю глаза, снова смотрю на леди Мэйнарию и… натыкаюсь на ее мертвый взгляд:
– Кром?
– Да, ваша милость?
– Что мне делать?
Провожу пальцами по оставшейся части Пути и с содроганием понимаю, о чем говорилось в восьмой главе Дороги к Посмертию:
– Смерть многолика. Она может приходить к людям явно – на острие клинка, с наконечником арбалетного болта, в реве урагана, и тайно – в капле яда, растворенного в вине, с дуновением жаркого полуденного ветра, иссушающего губы и обжигающего кожу, и даже с одиночеством, медленно ввергающим человека в бездну сумасшествия. Заступить путь той Смерти, которая приходит тайно, намного сложнее, поэтому каждый такой Шаг втрое ценнее обычного.
«Я не хочу!!! – мысленно кричу я. – Это не Шаг, это остановка!!!»
Увы, ответ на этот крик души я знаю ничуть не хуже, чем то, что говорится в остальных главах Дороги:
– Путь дается только один раз. Сойти с него легко – достаточно не сделать один-единственный Шаг. А вот вернуться обратно – невозможно.
Мысленно проклинаю Двуликого, пославшего мне ТАКОЕ испытание, решительно оставляю в сторону Посох, собираюсь с духом… и начинаю:
– Ваша жизнь – мо…
– Понимаешь, я могу уехать в Саммери, к деду… – не услышав начала клятвы, перебивает она меня. – Но тогда уже никто и никогда не восстановит доброе имя нашего рода.
«Слава Двуликому!!!» – мысленно восклицаю я, сообразив, что Бог-Оступник просто испытывал мою верность. И вытираю пот, выступивший на лбу.
Видимо, в моем взгляде или выражении лица тоже что-то меняется, так как леди Мэйнария краснеет и виновато опускает взгляд:
– Да, я тебе солгала: моя мама – урожденная Саммери.
Потом еще понижает голос и добавляет:
– Я думала, что ты хочешь использовать меня, как ключ… Прости…
– А теперь думаете иначе? – спрашиваю я.
Баронесса поднимает взгляд:
– Да. Я знаю, что ты не причинишь мне вреда.
Киваю. Потом замечаю в ее глазах ожидание и пожимаю плечами:
– Я не в обиде…
Леди Мэйнария благодарно улыбается и снова мрачнеет:
– Итак, если я уеду к деду, то о добром имени отца можно будет забыть.
– А что вы можете сделать? – спрашиваю я.
– Могу пойти к его величеству и попытаться его восстановить. Тем более что по закону после гибели всех мужчин в семье верховный сюзерен обязан стать моим опекуном.
Вспоминаю Роланда Кручу. Вернее, слова, сказанные им после того, как он первый раз увидел взгляд, которым я провожал белых.
– Ты ненавидишь дворян? Почему? Большинство из них – люди чести, которые живут в клетке из писанных и неписанных правил и дорожат своим добрым именем больше, чем жизнью. Да, конечно же, среди них бывают и исключения. Но таких исключений очень немного.
Ее милость из той, большей части. И вместо того чтобы горевать о гибели старшего брата, пытается понять, сможет ли она вернуть роду доброе имя!
Говорить ей о том, что обелить поступок ее брата нереально, бессмысленно – во-первых, это сделает ей больно, а во-вторых, я почти уверен, что она понимает это и без меня.
Поэтому я развожу руками, пытаюсь поставить себя на ее место и говорю:
– Попробовать – можно…
Баронесса кивает:
– Вот и я так думаю.
Потом переводит взгляд на мой посох и вздыхает:
– Тебе осталось совсем немного… А я тебе мешаю… Иди…
Она думает обо мне и о моем Пути! С ума сойти!
Решив, что мое молчание – это следствие неуверенности в ее будущем, она показывает взглядом на окно:
– Это Аверон. Тут уже спокойно. Не волнуйся – меня никто не обидит.
Вздрагиваю: ее «меня никто не обидит» звучит точь-в-точь так же, как Ларкино!
– Ну, что ты за мной увязался? Меня никто не обидит!
– Ну, мало ли?
– Я ж не куда-нибудь, а в Тьюварр!
– Там за тобой присмотреть некому… – угрюмо бурчу я и ускоряю шаг.
Ларка закусывает губу:
– В замок тебя не впустят. А если ты опять прошмыгнешь мимо стражников, то меня накажут…
Вспоминать, как я развернулся и ушел, невыносимо: именно в тот день Ларка в первый раз пришла домой заплаканная и с синяками…
– Что-то не так? – спрашивает баронесса.
Отрицательно качаю головой:
– Я дождусь решения короля… А потом провожу вас в Саммери…
Леди Мэйнария почему-то краснеет:
– А если мне придется ждать аудиенции месяц-полтора?
Пожимаю плечами:
– Ничего. Я никуда не тороплюсь.
– Спасибо, – выдыхает она. Потом краснеет еще сильнее и опускает взгляд: – А я знала, что ты меня не бросишь.
«Знала?» – мысленно переспрашиваю я и прислушиваюсь к своим ощущениям.
Нет. Пожалуй, я в себе не уверен.
– Кром, а ты не закажешь мне воды, чтобы помыться?
Чтобы заказать в покои бочку с горячей водой и завтрак на двоих, причем без пива, мне приходится заплатить половину желтка – то есть раз в двадцать дороже, чем в любом из постоялых дворов, в которых я когда-либо останавливался. На вопрос «почему так дорого» хозяин «Королевского Льва» разводит руками и сетует на недавно закончившийся мятеж и на купцов, задирающих цены на все и вся.
В принципе с ценами на продукты все более-менее понятно. Но чтобы согреть и принести воду, требуется немного – самые обычные дрова и слуга, который ее перетаскает!
– Простите, ваша милость, но дрова в город не везут вообще – сейчас выгоднее торговать доской.
Я немного думаю… и соглашаюсь, ибо знаю, что такое торговля, не понаслышке. Впрочем, настроение слегка портится – с таким уровнем цен прожить в столице месяц-полтора, о которых говорила баронесса, становится проблематично.
«Надо как-нибудь сходить и продать кольца с ожерельями», – решаю я. Потом вдруг понимаю, о чем промолчала баронесса, поднимаюсь в наши покои и удивленно хмыкаю: леди Мэйнария сидит на подоконнике и, закусив губу, собственноручно чистит камзол, купленный нами в Увераше!
– Зачем? – интересуюсь я.
Баронесса поднимает на меня взгляд, и я удивляюсь еще больше – вместо ожидаемого отчаяния в ее глазах горят огоньки мрачной решимости:
– Если отдать его в стирку, то высохнет он только к позднему вечеру. А мне надо во дворец. И чем раньше, тем лучше.
– Оставьте, ваша милость… – бурчу я. – В таком виде можно ехать домой. А на аудиенцию к королю – нельзя…
Баронесса откладывает в сторону камзол, дотрагивается до тонюсенького колечка на среднем пальце правой руки и криво усмехается: – Платья стоят недешево. Даже если я продам родовое кольцо, то куплю разве что поясок…
Я лезу в свою котомку и выкладываю на стол мешок с трофеями:
– Вот. Этого хватит. И не на одно…
Леди Мэйнария краснеет до корней волос и еле слышно шепчет:
– Хорошо… Я возьму… Но с одним условием…
– С каким?
– Когда мы доберемся в Саммери, я верну все, что ты на меня потратишь.
