Глава 36

Анна уперлась ладонями в подлокотники кресла.

– Я компот не готовила, и вы это знаете. Я рассказала правду. Наталья Марковна прислуга при детях. Они узнали от адвоката, что Монтини их в детстве убить хотела, и решили ей небо в алмазах показать. Обращались с ней хуже некуда, денег не давали. Салон еле жив, вот-вот закроется. Бежать Наталье некуда, если она из Краснинска уедет – бомжихой станет. Небось она давно всех убить решила, да знала: Эдик и Витя все свое завещали женам, а если и они умрут, то и тогда имущества мамаше не видать, оно уйдет в благотворительные фонды. И вдруг свалилось наследство от Карла! Вот он шанс! Кому оно достанется в случае кончины всех членов семьи? Так одной Наталье.

– Неправда, неправда, – затопала ногами Монтини, – салон приносит прибыль! Я успешный предприниматель!

Аня издала смешок.

– Вы так часто это слова повторяете, как мантру твердите. Уже поэтому верить в них не хочется. Наталья Марковна, вы наконец исполнили свою мечту: убили сыновей, избавились от Зины. Почему я жива? Меня решили сделать виноватой. И это логично. Если все умерли, то где убийца?

– А ты ни при чем? – накинулась на невестку свекровь. – Прямо вся такая невинная! Оболгала меня, ту, кто тебе так помогал, когда Овечкины погибли. Все неправда. Да, у меня были разногласия с детьми, а у кого их нет? Видно, у тебя ни совести, ни чести нет! Только у тебя была причина всех убить. Не у меня! Ты узнала, какую глупость учудили Эдик, Витя, Нина и остальные, когда были школьниками, и решила им отомстить. Ты цыганка, и вся твоя родня погибла. Вот где собака зарыта!

– Нет, – отрезала Аня.

– Как это нет? – завопила Монтини. – Столько об этом уже сказано!

Наталья задохнулась и начала кашлять. Небов повернул к нам экран своего ноутбука.

– Госпожа Монтини, посмотрите.

– Здравствуйте, – раздался приятный голос, – я Рада Шишкова. Моих родителей звали Ляля и Богдан Шишковы. Отец ушел от жены очень давно. Я не знаю, где он, может, умер. Мама жива. Одно время мы жили в селе Комариха, недалеко от деревни Опенкино. Потом местные жители, которые ненавидели цыган, сожгли их дома. Мы с мамой не пострадали, потому что утром того дня уехали в Москву к тетке, решили жить в столице. Сейчас Ляля известный экстрасенс, а я врач, закончила мединститут. В момент катастрофы нас не было в селе. И мы туда более никогда не возвращались, не было смысла. Все наше имущество погибло. Теперь о медальоне. Да, у меня было дорогое фамильное украшение, оно мне досталось от прабабушки, которая, как и я, отзывалась на имя Рада. Когда сыновья Монтини и их подруги меня догола раздели, Нина увидела на моей шее медальон, я его всегда носила под одеждой, как оберег. Аракина его сняла, на себя надела. Я подождала, пока они убегут, выбралась из сныти, примчалась домой, плачу: «Мама, Нина украла украшение». Ляля ответила: «Забирать его уже нельзя, на медальоне черная злоба повисла. Простимся с ним. Ни слова не скажу, что он у девушки. И ты молчи. Бабушкин оберег разобьет сердце Аракиной, она умрет молодой, но я тут ничего поделать не могу».

– Это Рада? – ахнула Наталья, показывая пальцем на ноутбук. – Она?

– Да, – кивнул Никита Сергеевич, – именно так. Психиатр Рада Богдановна Шишкова, работает в частной клинике.

– А эта кто? – прошептала Монтини, перемещая свой палец на Аню. – Эта кто? Эта дрянь? Кто?

– Я Кристина Каретина, – ответила ее невестка, – дочь Ивана, которого из-за Эдуарда, Виктора, Нины и остальных обвинили в поджоге цыганских домов. В тот день мы с братом спали не в избе, а в летнем домике, из-за жары там улеглись. Нас разбудил шум, я вышла во двор, увидела, как братья Виктор и Эдик и девки папины канистры берут. Зину Панькину я знала, она наша соседка. Полину и Нину сто раз видела, они к Зинке по вечерам поздно прибегали, курили с ней. Я их всех хорошо знала, мой папа забор на участке Натальи Марковны чинил, всякие работы тяжелые делал, трубы чистил, меня с собой брал. Хозяйка хорошо к детям мастера относилась, угощала нас вкусным. Я к ней прямо на крыльях летела. Я брата разбудила, когда увидела, что папин бензин уносят, мы пошли тихо за ребятами, спрятались в кустах, видели, как они все подожгли, испугались. Компания школьников бросилась в лес, они мимо нас пробежали, и вдруг Виктор закричал:

– Тут шпионы.

Потом он меня схватил, Эдик сгреб Гошу, но брат смог вывернуться. А меня отнесли к сараю на горящем участке, бросили туда, а дверь заперли.

– Ужас, – ахнула я.

– Витя это проделал, ему Нина и Зина помогали. Эдик участия не принимал. У Аракиной что-то выпало, она не заметила, – продолжала Аня, – а я подобрала, это оказался медальон на цепочке, она почему-то расстегнулась. Я его сунула в карман, и вдруг пол начал гореть. Я бросилась дверь ломать, мне ноги жгло, руки в кровь о створку изодрала. Вдруг она открылась, Гоша отодвинул щеколду снаружи. Он в лесу занычился, вернулся за мной, увидел, что меня заперли, а потом подожгли.

– Кошмар, – вырвалось у меня, – убийцы!

Монтини молча отвернулась к стене.

– Мы с ним побежали, – продолжала Аня, – куда, не знаю. Сколько времени неслись между деревьями? Мне показалось, что год прошел. Потом Гоша упал, закричал и остался лежать. Я его стала трясти, но брат не вставал.

Аня закрыла лицо руками.

– А дальше отрывочные воспоминания. У меня в кармане кукла была, я ее потеряла. Волосы в разные стороны мотаются, заколка куда-то делась. Плачу. Хожу между деревьями. Ем мох. Холодно. Потом я легла, сил нет. И вдруг мужчина с женщиной… Когда они ко мне подошли, наступила темнота. Это все.

– Понятно теперь, почему в кармане девочки нашли медальон Рады, – мрачно сказал Никита Сергеевич. – Нина сдернула его с шеи цыганки, когда ту бросили голой в кусты сныти. Украшение она присвоила, а в ночь поджога потеряла его. В спальне Аракина боялась медальон оставить, вдруг кто найдет, при себе чужой талисман таскала.

– Я не убивала братьев и Зину! – воскликнула Аня. – Хотела это сделать! Да! Хотела. Но потом поняла: нельзя! Стала думать, как мне дальше жить.

– Врет! – закричала Наталья. – Степа тебя видела в кухне с бутылочкой темного стекла в кулаке. Ты Вите подлила устричный соус. Знала про его аллергию! Дрянь!

Аня посмотрела на меня в упор.

– Степанида! Вы хорошо рассмотрели название приправы?

– Вообще его не видела, – честно ответила я, – из твоей руки только горлышко торчало.

Анна усмехнулась:

– Я держала соус терияки, его в темную тару фасуют.

– Нет, нет, нет, врешь! – впала в истерику Монтини.

– Можете доказать, что я брала устричный соус? – спросила Аня. – А не терияки? Определенно нет. А вот у меня есть свидетель.

– Чего? – неожиданно спросила Монтини.

– Всего, – отрезала Аня, посмотрела на Небова, и в ту же секунду дверь в кабинет открылась, впустив старика.

– Узнаете гостя? – спросил Никита Сергеевич.

– Нищий, который живет в сторожке, – удивилась Монтини, – э… э… Кирилл!

– Николай Деревянкин, – неожиданно произнес дедушка.

– Эй! Он умеет говорить? – обомлела владелица салона. – А зачем немым прикидывался?

– Нет дома, работы, денег, здоровья, – грустно произнес дед, – нет любви, заботы, отовсюду гонят. Я кажусь людям грязным, вонючим.

– Сейчас вполне чистым выглядите, – заметила я, – а вот когда вы зашли в дом Монтини во время дождя, простите за правду, от вас жутко пахло. Помните тот случай?

– Да, – кивнул дедуля, – как и вашу доброту по отношению ко мне. Я изображал немого, потому что знал: богатые люди не любят болтливых бедных, не хотят, чтобы те трепали языком об их жизни. Аня меня когда-то нашла на улице, привела в приют, а потом в гостевом домике поселила. Я ей по гроб жизни обязан, хочу отблагодарить за милосердие. Я все видел.

– Что? Уточните, – попросил Небов.

Старик приложил тыльную сторону ладони ко лбу, и я отметила: у него красивые длинные пальцы и ногти. Такая кисть называется аристократической. Даже небольшой странный шрам в виде буквы Z на внутренней стороне запястья ее никак не уродует.

Николай тем временем говорил:

– В гостевом домике сломался туалет. Я пришел к хозяевам, да они гнать меня стали и смеяться. Одна Степанида предложила ее санузлом воспользоваться. Потом я на улицу вышел. А ливень прямо в потоп превратился, пришлось встать у какого-то окна, оно в нише утоплено, над ней крыша. Меня из дома не видно, зато я отлично различал, что в помещении творится, там свет горел. Понял: вижу кухню. Все туда-сюда носятся, руками размахивают. Что-то случилось. Степанида веник схватила, убежала. Вошла Наталья Монтини, огляделась, достала из кармана темную бутылочку, открыла СВЧ-печку, вынула крышку, тарелку, вылила туда содержимое бутылки, тарелку поставила в печку, а пластиковая крышка осталась на мойке. Умчалась. Через секунду она появилась.

Николай показал на Аню.

– Быстренько что-то попередвигала, взяла из шкафа маленькую бутылочку, из хлебницы ломоть батона, накапала на него, мигом съела. И тут опять Степанида появилась в кухне. Анна бутыль в кулаке спрятала, мне смешно стало. Наверное, содержимое стекляшки дорогое, невестка не хочет, чтобы знали, что она им от души хлеб полила.

– Нет, – возразила Аня, – терияки стоит, как кетчуп. Просто Эдик где-то прочитал, что он вреден, запретил мне его покупать. Не видела, кто вошел, поэтому и спрятала соус в кулаке.

– Степанида вынула тарелку из СВЧ и унесла, – договорил Николай.

– Вы уверены, что Монтини налила в котлеты жидкость из бутылочки, которую вынула из кармана? – уточнил Небов.

– Да, – твердо ответил Николай, – и готов это на суде под присягой подтвердить.

– Наталья отлично преступление продумала, – прошептала Аня, – она решила всех убить, чтобы получить деньги за сервиз. Семья никак договориться не могла. Сыновья ее ненавидели, Зина за человека не считала. И компот Наталья варила. Она меня считала цыганкой, думала, вот идеальный человек для убийцы. На Аню все надо свалить.

– Верно, – выдохнула я, – точно. Мы находились в салоне, раздался звонок мобильного Монтини. Наталья ответила: «Да, Аня! Нет, компот в холодильнике, который в кладовке».

– Верно, – кивнула Анна, – все пить попросили, а я кувшин найти не могла. Наталья пойло сварила, лекарством сдобрила и ушла в салон. И кто на стол питье ставил? Аня. Кто компотик из-за аллергии не пьет? Аня. Кого цыганским ребенком, который отомстить собрался, считают? Аню! Кого в тюрьму отправят? Аню. Кто все деньги, дом и прочее получит? Наталья Монтини.

– Наталья Марковна, почему вы молчите? – спросил Небов, встал и подошел к ней.

Я взглянула на диван, Монтини сидела, свесив голову на грудь. Никита Сергеевич тронул ее за плечо, Наталья завалилась на бок. Я увидела ее лицо с открытыми, неморгающими глазами, отвисшей челюстью…

– Мама-а-а-а, – завизжала Аня, – она умерла!