20
О том, что я узнал, можно рассказать в двух словах: В тот день, когда кто-то вас полюбит, Всегда отличная погода. Да, вот именно — отличная погода.
Жан Габен, песня «Теперь я знаю»
«Дорогая Жюльет…
Пожалуйста, наберись терпения и дослушай до конца, даже если ты сердишься на меня. Я знаю, что последние дни были очень тяжелыми. Я думал о тебе каждую минуту. И еще я знаю, что ничего этого не случилось бы, если бы в аэропорту мне хватило смелости попросить тебя остаться. Если бы я не дал тебе подняться в этот проклятый самолет.
Дело было вовсе не в том, что я этого не хотел. Я очень хотел! Но я перестал доверять жизни, я испугался, что наша с тобой история основана на лжи».
Жюльет села с ногами на диван, подтянула колени к груди. Она и представить не могла, что сейчас ей расскажет Сэм.
«Дело в том, что я солгал тебе. Я не женат. Моя жена умерла год назад. Ее звали Федерика. Мы были знакомы с детства и выросли в одном районе Бруклина. Такие места бывают в каждом большом городе. Я не знал своих родителей, меня растила бабушка. Она справлялась как могла. У Федерики была только мать, которая накачивалась наркотиками с утра до вечера. Вот каким было наше детство. Чтобы ты лучше поняла, я расскажу тебе еще вот что. Большинство из тех, кто изображен на наших школьных фотографиях, уже в могиле или в тюрьме.
Но мы выжили. Я стал врачом, а Федерика — художником. Мы жили в прекрасной квартире. Короче говоря, мы вырвались оттуда. Так я думал до того страшного вечера…
Я помню, это было в середине декабря. Все вокруг было наполнено ожиданием Рождества. Днем был праздник в больнице. Дети украсили огромную елку самодельными бумажными игрушками. За последние две недели у меня не умерло ни одного пациента. Федерика ждала ребенка, и я был на седьмом небе от счастья.
Выйдя в тот вечер из больницы, я решил немного прогуляться. Я шел мимо великолепных витрин. Купил несколько подарков — альбом Рафаэля для Федерики, деревянную куклу и плюшевого слоненка в детскую…
Будущее давно не казалось мне таким мирным, надежным. Я возвращался домой с легким сердцем. Дверь оказалась открытой. Я поднялся по лестнице, окликнул Федерику. Она не ответила. В растерянности я толкнул дверь ванной и увидел там нечто ужасное. Стены и пол были забрызганы кровью. В ванне в красной воде лежало безжизненное тело Федерики. Она перерезала себе вены на руках и на ногах. Моя жена была беременна и покончила с собой».
Потрясенная Жюльет вытерла слезы, катившиеся по ее щекам. Прижав диктофон к уху, она вышла на балкон. Ей не хватало воздуха. Сэм продолжал.
«Что бы ни случилось дальше, я уверен, что ничего страшнее со мной уже не произойдет.
Жюльет, я хочу, чтобы ты поняла. Каждый день я работаю с детьми, пережившими насилие, смерть близких, страшную болезнь. Я должен убедить их, что они могут с этим справиться. Чаще всего мне это удается. Я стал врачом еще и потому, что знаю: жизнь продолжается и после того, как случилось нечто ужасное. Для того чтобы кого-то вылечить, мало найти причину болезни. Людям нужна надежда, что завтра будет лучше, чем вчера.
Но я не сумел убедить в этом Федерику. Женщина, которую я любил, жила в глубокой депрессии, и я не смог помочь ей. Мы жили вместе, но один плюс один никогда не стало два.
Я думаю, что помочь можно только тому, кто готов принять помощь. А Федерика все глубже уходила в свои страдания. Она так и не смогла избавиться от прошлого. Она утратила желание бороться до такой степени, которую я и представить себе не мог. Насколько нужно потерять надежду, чтобы убить себя вместе с нерожденным ребенком?..
В течение многих месяцев мне все было безразлично. Я стал невосприимчив для радости и боли. Меня не страшила даже собственная смерть. Бывали дни, когда я ждал ее как избавления.
Только работа еще вызывала у меня хоть какой-то интерес, но я просто механически выполнял свои обязанности. Я больше ни на что не надеялся, я жил как робот.
Пока не появилась ты…
Как ты думаешь, сколько у нас было шансов встретиться? Я где-то читал, что каждый день по Таймс-сквер проходит больше полумиллиона человек. Полмиллиона, можешь себе представить? Сколько нужно, чтобы разминуться? Полсекунды? Секунда?
Если бы ты шла через улицу секундой позже, мы бы никогда не встретились. Если бы я секундой раньше перестроился в другой ряд, мы бы не встретились.
Вся наша история — в этой секунде.
Одна секунда, и я бы никогда не увидел твоего лица.
Крошечная секунда, и ты бы даже не подозревала о моем существовании.
Ты бы не вышла из самолета».
«Одна секунда, и я была бы мертва», — подумала Жюльет.
«А что, если эта секунда была НАШЕЙ секундой? Нашей нежданной искрой, нашим шансом? Тем, что может навсегда изменить нашу жизнь.
Подумай об этом.
Я знаю, я солгал тебе, но поверь, я горько сожалею об этом.
Я знаю, что ты не адвокат, но это меня не смущает, даже наоборот. Официантка, актриса, какая разница. Мне не нужны ни богатство, ни слава. Я никогда не думал о деньгах, принимая решение. У меня нет состояния, у меня вообще ничего нет, даже своей квартиры. Только профессия, в которой вся моя жизнь.
И надежда.
Догадайся сама, на что я надеюсь».
Жюльет выключила диктофон, сбросила халат и, не тратя времени на то, чтобы навести красоту, быстро оделась. Обмотала шею пестрым шарфом, надела куртку и выбежала из квартиры. Но тут же вернулась: в спешке она забыла обуться. Лихорадочно перерыв сумку, она нашла пару старых кроссовок. В лифте она посмотрела на себя в зеркало, висевшее на стене. Не так уж плохо она выглядит, учитывая, в какой спешке пришлось собираться. В своей старой одежде она была немного похожа на хиппи. Сегодня это уже не пик моды, но это был ее стиль.
* * *
Она застала Сэма в больнице, и обоим тут же захотелось немедленно куда-нибудь сбежать из города. Им повезло: Леонард Маккуин снова предложил Сэму поехать в его дом в Новой Англии, и на этот раз Сэм не отказался.
Они выехали из Нью-Йорка по 95-му шоссе. Даже в машине они не отрывались друг от друга. Рука в руке, они переключали скорость и целовались на каждом светофоре. Им казалось, что наступила весна, и это их совсем не удивляло. Сразу после Нью-Хейвена они покинули шоссе и свернули на более живописную дорогу. На северо-восточном побережье много красивых бухт и заливов. По этой дороге они доехали до границы между Коннектикутом и Род-Айлендом и попали в рыбацкую деревушку, где находился дом Маккуина.
В хорошую погоду множество туристов съезжалось сюда побродить по местным галереям и лавкам, но в тот день в деревушке было пустынно. Все вокруг казалось настоящим, совсем не таким, как летом, в разгар туристического сезона.
Сэм и Жюльет гуляли по главной улице, вдоль которой стояли старые дома, принадлежавшие капитанам рыбацких шхун. Потом они пошли к океану. С утра небо было ясным, а воздух мягким, как будто посреди зимы наступило бабье лето. В самом деле, в последнее время погода становится все более непредсказуемой. Держась за руки, они гуляли вдоль берега в золотом солнечном свете и любовались кораблями.
Жюльет пошутила:
— Если бы это было кино, а я — знаменитой актрисой и если бы ты был Кевином Костнером, то мы бы поднялись на один из этих парусников и ты увез бы меня за горизонт.
— Ты просто ясновидящая. Маккуин говорил, что у него тут есть яхта.
— И как она называется?
— «Жасмин», — ответил Сэм, заглянув в документы. Через несколько минут они увидели великолепную двадцативосьмифутовую яхту, сияющую на солнце.
— Ты знаешь, как ею управлять? — спросила Жюльет, спрыгивая на палубу.
— Вот еще одно преимущество, которое дает Гарвард: иногда WASP приглашают тебя провести выходные на яхте, — ответил Сэм, прыгая вслед за ней.
— Ты что, серьезно хочешь прокатиться на ней?
— Приходится соответствовать твоим киноожиданиям!
— Но я думала, чтобы управлять этой штукой, нужны права?
— Не переживай! Если нас арестуют, на этот раз в тюрьму пойду я.
Сэм развернул паруса и подготовил яхту к отплытию. Нашел ключ на связке, которую дал ему Маккуин, и завел мотор.
— Отдать швартовы! — крикнул он. — Костнер так говорил?
— Он тебе и в подметки не годится, — ответила Жюльет, забралась на верхнюю часть палубы и стала любоваться чайками, которые кружили над ее головой.
Сэм поймал попутный ветер, выключил мотор, поднял парус и закрепил его. Яхта набрала скорость, и Сэм повернул в океан. Солнце медленно клонилось к закату, окрашивая небо всеми оттенками оранжевого. Сэм стоял у штурвала. Жюльет подошла к нему, прижалась. Вечерний ветер окутывал их, как невидимое покрывало. Они наслаждались тишиной и тем, что теперь они вместе. Волны убаюкивали их, и они целиком отдались счастью и мыслям о том, что жизнь решила подарить им еще один шанс.
* * *
Через полчаса они вернулись к причалу. Жюльет отправилась выпить чашку горячего чая в одном из местных ресторанчиков, а Сэм остался, чтобы навести порядок на яхте. Закончив, он стал подниматься по длинной деревянной набережной, тянувшейся вдоль берега. Он чувствовал необыкновенную легкость, все его существо ликовало. Когда ты влюблен, все вокруг окрашивается совсем в другие цвета. Ему казалось, что его жизнь наполнилась новым смыслом.
Он уже подходил к ресторанчику, где его ждала Жюльет, когда его блаженные раздумья прервал звонок. Это был не рабочий пейджер и не мобильный телефон. Звонок раздавался из кабины, стоявшей на улице. Что это, шутка? Сэм обернулся, посмотрел по сторонам. Вокруг никого. Сэм решил не обращать на это внимания, но он все-таки был врачом и тут же подумал: а что, если кому-то плохо? Что, если кому-то нужна помощь? Лучше все-таки ответить.
— Да? — сказал он, снимая трубку.
Ему ответил человек, которого он хотел слышать меньше всего на свете.
— Вы не забыли о нашей сделке, Гэллоуэй? Эта история закончится в субботу, в середине дня.
— Костелло? Чего еще вы хотите? И кстати, где вы?
— Вам отлично известно, чего я хочу, — ответила Грейс.
— Я не могу так поступить с женщиной, которая меня любит!
— Боюсь, у вас нет выбора.
— Почему это происходит с нами?! Я уже похоронил ту, которую любил! Я получил свою долю горя!
— Я знаю, Сэм. Но решаю не я.
— А кто? — закричал он. — Кто решает?
Но Грейс уже закончила разговор. Сэм в ярости разбил трубку о стену кабины.
